Большинство из нас научено школой, что история — это даты. Причём даты в нашей традиции часто связаны с военной историей. Они были важными точками в хронологии, но всё же не единственными. Один из важных пластов истории, который «провисает» в Беларуси, России, да и многих других постсоветских странах — история церкви. В принципе, этот аспект есть даже в школьной программе. Но объём, как правило, мизерный. Церковная тема часто вызывает какой-то ложный стыд в системе образования. Это объясняется так: «Церковь отделена от государства». Хотя историю православной церкви отделить от истории государств на постсоветском пространстве в ряде стран просто невозможно. Это можно сделать искусственно, лишив себя целостного понимания прошлого.

Государство и церковь. Первая встреча

Многие библейские повествования с разной степенью точности связаны с реальной историей. Подробно останавливаться на этом не будем. В своё время была создана целая научно-практическая отрасль — библейская археология. Во время раскопок и прочих изысканий были найдены различные подтверждающие артефакты, в том числе знаменитый Моавитский камень (Стела Меша), надписи на котором упоминают библейских царей.


Моавитский камень. К сожалению, оригинал стелы уничтожили суеверные арабы, разобрав на осколки-обереги. Но, к счастью, с камня вовремя был сделан слепок.

Из Библии мы знаем, что первая встреча зарождавшейся христианской церкви и государства произошла непосредственно в новозаветные времена. Вполне естественно, что «федеральная» римская власть не восприняла саму суть этого явления на периферии ойкумены. Они подумали, что это очередное социально-политическое бунтарское движение, коих в те времена хватало. Когнитивный дисковод государства прочитал только часть информации из новой религиозной парадигмы. Как это часто бывает, машина госаппарата выдала простое и понятное для всей вертикали заключение: «Не пущать, запрещать».

Это выполнялось с разной степенью рвения. В какой-то момент римские бюрократы придумали для христиан даже способ, когда одни могут формально отчитаться о проведённой работе, другие — не попасть под каток репрессий. На помощь пришла Её Величество Справка. В Римской империи эти кусочки папируса назвались libelli, а в единственном числе — libellus (либеллюс). В справке обычно говорилось, что предъявитель сего воскурил благовония такому-то богу, чей культ утверждён актуальными «постановлениями партии и правительства». Хотя фактически человек оставался христианином. Тех, кто пошёл на такой компромисс, церковные историки окрестили либеллятиками. Кстати, не всегда они сами соглашались. Некоторых заставляли. Приблизительно для нас с вами можно привести такую аналогию, что будто бы в советское время верующего насильно приняли в комсомол и заставили внешне выказывать лояльность существующему строю, выкрикнув на общем собрании что-то вроде «Слава КПСС!» или «Да здравствует великий Ленин!», а то и «Бога нет!». В дошедшей до нас биографии карфагенского епископа Киприана, которую, судя по всему, написал его соратник диакон Понтий, либеллятики названы падшими. Хотя многих из них потом простили.

Сам факт существования либеллятиков, пожалуй, свидетельствует, что государственная машина постепенно выходила из стадии «гнев/отрицание» к этапу под названием «торг».

Из гонимых в приближённые

В XVII веке церковные историки получили свидетельство того, как власть в отношениях с христианами перешла к стадии «депрессия». В одном из монастырей Франции нашли рукописную копию античного текста, который считался утраченным. О нём лишь остались упоминания у святого Иеронима (IV–V века) — знаменитого переводчика Библии на народную латынь.

Большинство церковных историков считает, что этот текст под названием De mortibus persecutorem (О смертях преследователей) написал античный автор Люций Цецилий Фирмиан Лактанций.

Лактанций, в частности, подробно рассказывает о страшной болезни императора Галерия, которая ещё и сопровождалась кризисом власти. Измученный депрессией и недугом правитель уже незадолго до смерти издаёт эдикт, после которого освободили из тюрем ряд заключённых-христиан. Документ в том числе гласит: «…Без малейшего колебания простирая великодушие наше, мы постановили, чтобы вновь свободно жили христиане, и пусть устраивают свои собрания, но так, чтобы никто из них не нарушал порядка… Пусть молят бога своего за избавление наше, за государство наше и за себя, чтобы повсюду государство твёрдо стояло невредимое, и люди безмятежно могли жить в своих домах». Принято считать, что этот эдикт подписан в 311 году.

Такое помилование христиан не помогло императору, и он всё равно умер от своей тяжкой болезни. В империи после этого был конфликт правящих элит. Традиционная борьба за власть вплоть до вооружённых столкновений. От неё страдали и христиане, хотя противоборство продолжалось не так уж и долго.

Затем, в 313 году, императоры Константин и Лициний подписывают знаменитый Миланский эдикт. Это не просто конец гонений на христиан, а провозглашение религиозной свободы. «Мы даровали христианам и всем возможность свободно следовать той религии, какую бы кто ни пожелал…», — провозгласили имперские правители. Империя вошла в стадию однозначного принятия христианства.

Сейчас в церковной среде этот документ оценивают по-разному. Вроде бы начало расцвета, но с другой стороны, как мы это наблюдали в 1990-х, тогда вступать в ряды христиан ринулись массово. Отнюдь не всегда это был искренний порыв. Довольно часто крестились формально, следуя моде и конъюнктурным соображениям.


Черногорская марка с изображением императора Константина, выпущенная в честь 1700-летия Миланского эдикта в 2013 году.

Это дало импульс для дальнейшего развития движения отшельников-монахов в Египте. После прихода в церковь множества формальных верующих движение усилилось. Именно от египетского монашества мы получили традицию Прощёного воскресенья. Иногда можно услышать, что оттуда берёт корни и переход от выборов епископа из членов общины к поставлению на кафедры именно монахов.

Но вернёмся к отношениям с государством. Константин положил начало эпохе, когда христианство становится для Римской империи основной религией. Начинается тесное переплетение церковного и государственного. В наши дни это видно по богослужебным облачениям в православных храмах. Многие их элементы пришли именно из Византии. Например, это поручи. Нечто вроде очень широких браслетов из ткани. Ранее их носили императоры, а потом это право пожаловали и служителям церкви.


Современные поручи для епископа РПЦ, на которых изображён сюжет «Благовещение». Фото с сайта Православного Свято-Тихоновского университета.

Ещё из положительных последствий Миланского эдикта можно выделить то, что христианство подвигло власти к запрету на выбрасывание детей, что ранее у римлян не осуждалось и было обычным делом. Кроме того, власти отказались от практики развлечения народа жестокими гладиаторскими боями. Отношение к заключённым гуманизировалось, их перестали клеймить. Конечно, в империи отменили и казнь через распятие на кресте.

Из негативных моментов можно отметить то, что государство иногда так рьяно помогало церкви, что фактически вмешивалось во внутренние дела христиан. Власти могли поражать в правах еретиков. Их запросто отправляли в ссылку. Особенно это усилилось ближе к концу IV века, когда правил последний император единой Римской империи Феодосий Великий.

Он объявил христианство госрелигией, усилив преследования ариан и других отошедших от основ учения церкви. С евангельской точки зрения, это неправильно. Считается, что человек должен сам принять веру, свободным движением воли. Но фактически получалось, что еретиков ставили в ситуацию, похожую на положение потенциальных либеллятиков. Признай, что ты разделяешь официальную точку зрения, и всё будет хорошо. Хотя внутренне остаёшься несогласным. Государству всегда важнее внешняя лояльность. В душу к человеку оно заглянуть не может.

В общем, получалось, что неготовые на сделку с совестью еретики подлежали репрессиям. К сожалению, эта практика первых лет дружбы светских властей с церковью неоднократно повторялась в будущем в различных вариациях. История восточных славян в этом плане не является исключением.

В то время прошла целая серия общецерковных «съездов» — вселенских соборов. На них принято немало очень важных постановлений. Например, была утверждёна интеллектуальная икона православия — молитва «Символ веры». В этом небольшом тексте, который сейчас все воцерковлённые люди знают наизусть, в концентрированном виде даются базовые постулаты православной веры. Католики пользуются таким же текстом, но только со знаменитым Filioque — «и Сына». То есть православные считают, что Дух Святой исходит только от Бога Отца, а католики, что ещё и от Сына. Однако вернёмся к исторической теме.

Русская церковь

Крещение Руси — это тот сюжет, который стандартный курс истории в светской школе или вузе всё же не обходит стороной. Учебники, как правило, говорят и о том, что христианство, конечно, существовало на Руси и до князя Владимира. Но не всегда раскрываются подробности. А в этой теме есть своя проблематика Кто были те первые христиане на восточнославянских землях? Сами славяне? Или, может быть, норвежцы, изгнанные соплеменниками-язычниками из родных мест? По одной из версий, само слово «Русь» — это как раз и есть варяжская прослойка общества либо княжеская дружина, по большей части состоявшая опять же из скандинавов.

Отсюда возникает другой вопрос. Кто раньше внедрил христианство на Руси: западные или восточные миссионеры? В раннем Средневековье и в первые века широкого распространения христианства, хоть и не было разделения на католиков и православных, но бытовало немало различий как между Западом и Востоком в целом, так и внутри этих парадигм. К примеру, в старой Ирландии аббаты монастырей были намного влиятельней епископов. Ещё один пример: в Западной Европе существовала традиция совместных монастырей. Там одновременно была и мужская, и женская общины. Для Востока это нетипично. Хотя, например, в наши дни в юрисдикции Московского патриархата есть как минимум одна такая обитель — Городницкий Свято-Георгиевский монастырь в Житомирской области Украины...

Однако вернёмся в ХХ век — век Крещения Руси. Тогда всё больше намечалось разъединение церквей Запада и Востока. Наверное, можно говорить о том, что это в том числе и результат геополитического раскола Римской империи, запоздалое его эхо. В назревавшем конфликте западников и восточников, в частности, был антагонизм славянского и германского. Вспомним тех же святых Кирилла и Мефодия, апогей служения которых был примерно за полтора столетия до Крещения Руси. Именно германское духовенство выступало резко против их деятельности по переводу богослужений на славянский язык. Мефодий был даже заточён на два года в немецком монастыре. Уже после его смерти противостояние «славистов» с «германцами» кончилось тем, что римский папа Стефан VI фактически запретил славянские церковные книги. Ученики Кирилла и Мефодия подвергались гонениям именно по инициативе германских «братьев» во Христе, кто-то из последователей легендарных просветителей даже был продан в рабство. Но другая часть учеников продолжила начатое в Болгарии. Об этом чуть позже.

Перед тем как Владимир крестил Русь, была неудачная попытка номер один, предпринятая его матерью — княгиней Ольгой. Она попросила прислать к себе христианских миссионеров так называемого императора Священной Римской империи, то есть германского короля Оттона Первого. Миссию возглавил западный монах Адальберт. И не просто монах. Незадолго до отправки к славянам, скорее всего по указанию Оттона, этого клирика возвели в сан епископа. И не просто епископа, а «епископа ругов», то есть русов. Правда, иногда ведутся споры, кого в этом случае считать ругами. В старых латинских текстах так называли явно германское племя. Но всё же в десятом столетии это слово использовали для наименования предков нынешних белорусов, русских и украинцев.

Миссия Адальберта не имела успеха. Может быть, как раз потому, что была германской, и в её состав входили по сути преемники гонителей Кирилла и Мефодия, то есть противников славянской культуры.

Возможен и ещё один аспект. Оттон в своём государстве для подчинения регионов центральной власти использовал церковные структуры. Точками опоры для него были в том числе епископы и аббаты, которым правитель давал определённые привилегии. Германский царь очень хотел признания со стороны римского епископа. Предпринимал походы на итальянские земли. В конце концов добился того, чтобы Папа Римский короновал его. Примерно в это время и происходит миссионерский вояж Адальберта. Киевские элиты могли усмотреть в деятельности новоиспечённого епископа попытку сделать славянское княжество вассальным государством Священной Римской империи. Ну или как минимум могли усмотреть в западной миссии инструмент иностранного влияния.


Таким Адальберта представляли в XIX веке.

Как бы то ни было, утвердилась на Руси в итоге именно византийская версия христианства, что во многом предопределило многое в истории восточных славян, в европейской, даже можно сказать евразийской геополитике.

Какие же государства могли оказывать культурно-политическое влияние на Русь после её крещения? Самый банальный ответ — Византия. Однако же не обошлось и без Болгарии. Первый епископ (реальный, а не номинальный, как Адальберт), как считает нынче большинство церковных историков, был сирийцем под именем Михаил. Сирийское происхождение не отменяло его византийской сути. С другой стороны, иногда можно услышать мнение, что всё же он относился к болгарскому епископату, который якобы в то время уже имел определённую церковную независимость от Патриарха Константинопольского. Так оно или нет, богослужебные книги и прочие тексты приходили именно от болгар. А значит, и священнослужители оттуда тоже приезжали на Русь. Учитывая то, что ранее в Болгарии и близким к ней территориально греческим землям активную деятельность развернули последователи Кирилла и Мефодия, гонимые до этого германцами, древнерусская политическая элита с принятием этой версии христианства ещё больше отдалялась от германских элит.

Как мы знаем, через сотни лет Россия предпринимала попытки сближения с германским миром, в том числе через династические браки. Даже правителями страны в некоторые периоды были немцы. На российские земли приезжали немецкие колонисты. Кто-то из них крестился в православие. Но всё это не предотвратило будущих войн с Германией. Конечно, нельзя говорить, что только лишь выбор разных версий христианства предопределил эти будущие конфликты. Но это, судя по всему, одна из основных причин, потому что она сыграла ключевую роль в формировании картины мира.

Пусть и с небольшой натяжкой, но, получив в наследство западное христианство от западной части Римской империи, германцы стали в целом наследниками Рима. Восточные славяне переняли византийское христианство и стали наследниками Константинополя. Элитам обоих наследных цивилизаций, скорее всего, подсознательно или нет, но хотелось доказать, кто из них более законный наследник великой империи прошлого. Каждой из сторон нужна была идеологическая концепция, которая убедительно обоснует статус продолжателей.

Мы не так уж много знаем о монахе Филофее, жившем в XV–XVI веках. Однако с большой долей уверенности можем утверждать, что именно этот старец дал такое обоснование. Ну или по крайней мере монах был одним из создателей идеологемы о Третьем Риме. Она достаточно проста. Первый Рим утратил легитимность. Вторым Римом стала Византия. Однако она пала под натиском врагов. Эстафета перешла к Риму Третьему — Москве. Тут вступает в силу «магия чисел», и получается, что Четвёртому Риму не бывать.

Поражение православных в ВКЛ

Между тем политические элиты другого перспективного государства с восточнославянским православным большинством — Великого княжества Литовского (ВКЛ) — аналогичной идеологемы сами сформулировать не смогли. И со стороны им никто этого не предложил. Идеология Третьего Рима им никак не подходила. По разным причинам. Хотя бы потому, что они просто имели у себя в стране церковь, входящую в юрисдикцию Константинополя. Но этот патриархат в XV–XVI веках значительно ослаб вслед за ослаблением и падением Византии. И политическую корону, и патриарший жезл в наследство от этой цивилизации фактически получила Москва, не ВКЛ.

А с учётом того, что ВКЛ больше и непосредственно соприкасалось с католическим миром, элиты здесь вечно метались, не понимая, на какой же религии им остановить свой выбор. В итоге дошли до того, что в конце XVI века согласились на унию православных и католиков, а на самом деле на отказ от православия. С политической точки зрения это должно было облегчить укрепление союза с Речью Посполитой. Однако же не учли, что православие укоренилось среди широких масс населения на разных уровнях общества.

Обман унии, которая фактически была внешней имитацией православного обряда, очень быстро вскрылся, вызвал многочисленные столкновения, волнения, убийства и т. д. В конце концов государство всё это переварило, но не уничтожило потенциальную протестную базу до конца. Через более чем два столетия многие униаты с радостью вернулись в православие. Ошибочно считать, что это инициировали исключительно власти Российской империи. Они, скорее, дали добро части униатского духовенства на проведение агитации по присоединению. Агитации эта была не публичной, а довольно латентной. Её итогом стало расширение влияния Греко-Российской церкви. Так тогда называлась нынешняя РПЦ.

А теперь вернёмся опять в конец XVI века. Итак. Православные ВКЛ и православные Московского государства были в юрисдикции Константинопольского патриарха. Первые не стремились к автокефалии, то есть независимости от бывшей византийской церкви. А вторые стремились. Естественно, во многом это инициировалось московской властью. Борис Годунов немало усилий приложил для того, чтобы митрополит Иов стал патрирахом. Даже была попытка выторговать ему третье место в мировой иерархии православных патриархов — после епископов Константинополя и Александрии. Но в итоге досталась пятая позиция. С политической точки зрения тоже неплохой результат.

Но каким бы по счёту ни было это место, патриарх свой. Московский. А в ВКЛ осталась иерархия, подчинявшаяся Константинополю. Это осложняло противодействие унии. Польская власть имела на руках хороший козырь. Она в любой момент могла объявить представителей Константинопольского патриарха турецкими шпионами. И не только могла, но и поступала таким образом.

В то время экзархом, то есть официальным представителем Патриарха Константинопольского, в Молдавии и на Западной Руси был диакон Никифор. Это, кстати, уникальный случай. Обычно подобные должности дают епископам. Если сравнить с воинскими званиями, то прапорщик удостоился генеральского поста.

Диакон был не робкого десятка и многое пережил перед тем, как отправиться на новое место служения в качестве экзарха. В том числе была в жизни личная трагедия. Турецкий правитель забрал в гарем его сестру, тоже христианку… Когда польские власти узнали, что Никифор прибыл в свой экзархат и активно борется с унией, то они не придумали ничего лучшего, как объявить его турецким шпионом. Никифора защищали влиятельные православные элитарии, такие как, например, князь Константин Константинович Острожский. Но всё равно победила проватиканская партия. Хотя суд не смог доказать вину константинопольского экзарха-диакона, его всё равно заточили в тюрьму, где он умер от голода.


Архидиакон Никифор был канонизирован Белорусской православной церковью в 2002 году.

Против Никифора выступала не только польская политическая элита, но и фактически сам Папа Римский. Его политическое влияние было велико. Ослабленная падением Византии патриаршая кафедра Константинополя мало что могла ему противопоставить. Москва же от подобных вещей защитила себя созданием собственной патриархии. Укрепив церковную иерархию, власть укрепила и государство в целом.
Российская церковь

Итак. Разделённая Русская церковь в ВКЛ после находилась в подавленном и тяжёлом состоянии. Государство, мягко говоря, не приветствовало её дальнейшее развитие. Вся элита постепенно перешла в католичество. Позже были и протестанты среди богатых и власть имущих. Православие в основном всё больше исповедали крестьяне.

В Московской державе всё было наоборот, и патриархи неизбежно приобретали всё большее политическое влияние. Они становились конкурентами «императоров» — московских правителей. Как ни странно, властители сами же создавали такую ситуацию. Например, Борис Годунов в конце XVI века использует церковный административный ресурс. По его указанию насильно пострижен в монахи боярин Фёдор Романов — потенциальный конкурент. У этого элитария была жена (её тоже сослали в монастырь). Их сын Михаил в будущем стал русским царём.

А патриарх Филарет — в миру Фёдор Романов, отец Михаила — стал официальным соправителем царя. Ссылая его в монастырь, Борис Годунов с политической точки зрения совсем не лишил боярина возможности карьерного роста. Он втолкнул Романова в социальный лифт, а думал, что в темницу. Позже монах сделал неплохую карьеру епископа, пережил плен у поляков, лжедмитриев и прочие политические землетрясения.

Церковные иерархи многое сделали для развития различных сфер жизни в Московском государстве XVII века. Например, активно занимались развитием сферы образования. А если вспомним патриарха Никона, то вообще увидим, что не светский, но церковный «император» инициировал нечто вроде революционной чистки в элите общества. Он уже не был выходцем из бояр. Будучи крестьянским сыном, а не боярским, примерно через 20 лет после окончания «правления» Филарета Никон взошёл на патриаршую кафедру. Доехал на том же социальном лифте, несмотря на низкое происхождение.


Патриарх-реформатор Никон

Как мы помним, Никон провёл масштабную реформу по гармонизации русской обрядовой практики с греческой. Слишком поспешное внедрение новшеств вызвало брожение умов как в низах, так и в верхах. Ответом на них были репрессии. Более того, в годы своего патриаршества Никон дошёл до того, что, почти как Филарет, стал соправителем государя. Получил аналогичный титул «Великий государь». Но не всегда два человека могут ужиться на одном троне, и в итоге отношения двух «императоров» обострились. В частности, началась борьба за доходы монастырей. Всё это привело, пожалуй, к первому серьёзному конфликту русских царей и патриархов. Никон был лишен патриаршего сана. Причём это сделали по всем правилам, созвав церковный собор с участием двух иностранных патриархов: Александрийского и Антиохийского. Примечательно, что собор самого патриарха низложил, но его реформу обрядовости фактически подтвердил.

Самые мощные репрессии против староверов начались уже после отстранения Никона от кафедры. Они вызвали ответную реакцию и чуть не привели к гражданской войне. Многие староверы убегают из российских земель…

Император без патриарха

Когда в свои властные права начинал вступать Пётр Первый, противостояние староверов и «никониан» ещё не утихло. Будущий император либерально относился к вероисповеданию приезжих из западных стран, ведь они были для него ценными специалистами и одним из ресурсов реформирования старой Руси. Другое дело — мусульмане и староверы. Последних власти опасались больше всего. Они являлись потенциальным фактором нестабильности для основной религии зарождавшейся Российской империи. Староверы понимали это, старались не высовываться и были во многом латентным явлением. Их пытались «вычислять» с переменным успехом и различными методами. Давили повышенным налогом и т. д. Но распознали далеко не всех. Многие благополучно залегли на дно. Госмашина Петра смогла выявить лишь незначительное количество. По официальной статистике тогда их было 2%, а остальные — якобы «никониане». Реальное соотношение установить сейчас проблематично, но перекос к «старой вере» был явно большим.

Власти не зря искали скрытых староверов и считали их миной замедленного действия. Бомба действительно сработала. Выходцы из среды староверов в начале ХХ века составляли немалое число рабочих на заводах в крупных городах. Глубоко верующими они уже не были, но сохранили протестное сознание. Им понравились многие идеи большевиков о построении более справедливого общества. Поэтому они охотно поддержали революцию.

Но при Петре до этого было ещё далеко. Нужно было решать и другую более актуальную проблему — излишне сильное влияние патриархов. Конечно, не был снят с повестки дня и вопрос контроля обширных материальных активов монастырей. Эти факторы и амбиции Петра привели к полному подчинению церкви государству в начале XVIII века.

Одним из главных инженеров механизма поглощения церкви госмашиной стал архиепископ Феофан Прокопович. Он получил очень хорошее образование, в том числе в Киево-Могилянской академии. В молодости перешёл из православной конфессии к греко-католикам. Очень много путешествовал по Европе. Учился в Риме в одном из духовных заведений, и перед ним открылись большие карьерные перспективы в католической церкви. Прокопович неожиданно отказался от должности в Ватикане и вернулся в православие. Преподавал в Киево-Могилянской академии.


Архиепископ Феофан Прокопович

Естественно, бывшему отступнику не светила блестящая карьера. Скорее всего, Прокопович остался бы хоть и уважаемым, но только университетским преподавателем, а не влиятельным епископом. Однако монарх заметил клирика благодаря пропетровской позиции, которая была видна по произведениям Прокоповича.

Пётр после своих путешествий в Западную Европу крайне заинтересовался моделью «монарх — глава национальной церкви», которая имела место в ряде протестантских стран. Похожую идеологию пропагандировал Феофан Прокопович, когда приехал в Петербург и де-факто стал местным епископом, хотя и носил титул Псковского и Нарвского, а затем Новгородского. Он был не единственным в российском епископате, на кого повлияли западные идеи. Но другие иерархи тяготели, скорее, к католицизму, а Прокопович больше к протестантизму, к идее просвещённой монархии.

Прокопович стал при Петре церковным фаворитом вместо другого епископа — Стефана Яворского. Тот также был с украинских земель, также получил католическое образование, уходя для этого в унию, а потом также вернувшись. Волею судьбы он встретился с молодым царём Петром ещё в 1700 году. После смерти патриарха Адриана стал местоблюстителем патриаршего престола, а проще говоря и. о. Хотя в те времена это называлось «экзарх», что больше подходит для епископа, который служит далеко от «материнского» патриархата.

Сам факт того, что Стефан был и. о. патриарха около двух десятилетий, говорит о том, что Пётр пока не имел окончательного представления о том, что же делать дальше с церковной иерархией. Вопрос был как бы поставлен на паузу. Решительные шаги начались именно с переездом Прокоповича.

Дело в том, что ещё в середине XVII века уже создавался Монастырский приказ — орган, отобравший часть полномочий у церковных органов управления. Он контролировал и финансовые потоки монастырей, а точнее их доходы от вотчин. Естественно, деньги шли в казну государства, а не в церковную кассу.

Но поистине революцией была реформа Прокоповича и Петра. Они пошли на окончательный отказ от патриаршества и создание коллегиального органа — Синода. В современной РПЦ он тоже есть, но без статуса «Правительствующий». Сейчас это чисто внутрицерковный орган. Прокопович и Пётр создали именно государственное учреждение.

Все члены Синода, хоть и были епископами, назначались императором и приносили ему особую присягу верности. Стефана Яворского сделали президентом Синода, а Прокоповича вице-президентом. Кроме того, в Синоде создали должность постоянного представителя монарха — обер-прокурора. Абсолютно вся церковная деятельность теперь была подчинена госбюрократии.

На протяжении Синодального периода многие клирики по большому счёту стали госслужащими. Епископы на местах потеряли изрядный кусок полномочий. Основная масса рычагов власти в епархиях ушла к светским чиновникам. Положительным моментом для духовенства было то, что все административно-хозяйственные хлопоты взяло на себя государство. С другой стороны, оно же и создало систему ограничений. Со временем монастыри были разделены на классы и финансировались соответственно месту в этой иерархии. Государство указывало приходам на местах, сколько должно быть дьяконов и священников. Некоторые клирики не вписывались в эту систему, оставались без должностей и были вынуждены скитаться.

Было немало и других минусов: начиная от неверующих обер-прокуроров, которым в реальности были глубоко безразличны духовные вопросы, заканчивая менявшимся сословным статусом поповских детей. Последним иногда была уготовлена участь хуже крепостных.

Логично, что бюрократизация церкви порой доводила до того, что священники превращались чуть ли не в полицейских. Например, Пушкин в период Михайловской ссылки был под надзором местного священника.

На излёте своего существования Российская империя пришла к тому, что православные подданные обязаны были формально отчитаться, что они хотя бы раз в год причастились и исповедовались. Это привело к коррупции среди низовых священников. Некоторые из них за деньги выдавали справки о том, что такой-то гражданин причастился. В реальности же вера угасала. Это хорошо показали события в российской армии после Февральской революции, когда отменили для православных солдат обязательное посещение служб. Потоки прихожан в погонах резко сократились.

Хотя при Синоде активно развивались благотворительные проекты, организованные священниками и епископами. Действовало немало богаделен, школы для небогатых слоёв общества и т. д.

Властям карманная церковь помогала и тем, что создавались всевозможные православные общественные организации, которые канализировали деятельность энергичных граждан в правильное, с точки зрения государства, русло. И всё равно это не уберегло от рождения оппозиции, начиная хотя бы с декабристов. Контроль за думами народных, а уж тем более аристократических масс, через церковных служителей не всегда удавался. В том числе и потому, что сами эти служители не всегда были довольны ролью чиновников. А особо несогласных и не поддерживающих линию «партии», конечно же, подвергали репрессиям. Это началось ещё при Прокоповиче, когда его оппоненты лишались сана и отправлялись в ссылки.

Беспоповцы всех толков, объединяйтесь!

Есть такая трактовка в русской церковной истории, что на Западе была Реформация, породившая множество протестантских церквей, а у восточных славян такого не было. По другой версии своя Реформация была и у нас среди староверов-беспоповцев. Эта совокупность старообрядческих толков не имеет храмов, а только молельные дома. Священники, которых клириками можно назвать лишь условно, избираются по очереди. Государству было не всегда легко обнаружить эти общины.

Как уже говорилось выше, латентные староверы стали одним из ресурсов для формирования массы, поддержавшей большевиков. Это именно беспоповцы. По социальному статусу они, как правило, были ниже поповцев, то есть староверов, у которых сохранилась прослойка классических священнослужителей. Эта церковь легализовалась в России при Николае II. Она была более лояльна государству. Её спонсировали купцы, симпатизировавшие архаике. Поповцы де-факто перестали относиться к официальной власти, как к «семени Антихриста». У беспоповцев это осталось. Значит, можно было их сагитировать на свержение власти.

Церковные документы, относящиеся к последним годам царской эпохи, позволяют говорить о том, что именно среди пролетариев выявлялись скрытые массы беспоповцев. Происходило это так. Крестьяне в основной массе числились «синодальными» православными. Потом выходцы из этих семей стали переезжать в крупные города на заводы. И вот когда они собирались вместе, сразу проявлялись антицерковные настроения. Это заметили не только священники и епископы, но и большевики.


Община беспоповцев в современной Беларуси. Фото 2004 года из газеты «Курьер из Борисова».

Такие пролетарии вроде бы все были готовы к идее коммунизма в качестве замены идеи о «Царстве Божием». Дело осложнялось тем, что у беспоповцев было много течений, которые не всегда друг друга признавали. И всё же они стали одной из движущих сил красного миропорядка. Российский историк Александр Пыжиков считает, что из староверов вышли такие революционеры, как Виктор Ногин (первый нарком торговли и промышленности), Александр Шляпников (первый нарком труда), Климент Ворошилов, Михаил Калинин.

Так что беспоповское староверчество — это однозначно тот участок духовной жизни, который царская власть недосмотрела, даже не смогла его полностью выявить.

Уже в период правления большевиков некоторые бывшие староверы стали в оппозицию к верхушке партии, которую ранее сами же и поддержали. Считается, что именно Шляпников создал группу, которая вошла в историю как «рабочая оппозиция» и была подавлена советской властью.

Патриаршество 2.0

События после 1917 года стали, пожалуй, самой драматичной страницей в отношениях государства и церкви. После отречения царя обер-прокурором Синода стал Владимир Львов. Ситуация была непонятная. Царя уже нет, а Синод, который ему должен присягать и подчиняться, существует. В этих обстоятельствах Львов довольно жёстко проводил свою политику в церкви. Например, убрал из Синода некоторых епископов, которых обвиняли в связях со скандальным Распутиным. По этой и другим причинам в отношениях церкви и государства возникло напряжение. Затем была относительная разрядка. Львова сменил его заместитель — церковный историк и член партии кадетов Антон Карташёв. Он был одним из тех, кто помог ликвидировать подчинение церкви государству.

А уже непосредственно восстановление патриаршества произошло после падения Временного правительства — 4 декабря (по новому стилю) 1917 года на Поместном соборе в Москве. Историк церкви протоиерей Георгий Митрофанов утверждает, что тогда избрание нового предстоятеля после более двух веков отсутствия патриарха вызвало энтузиазм даже у красных матросов. Они радостно приветствовали торжественную процессию в Москве.


Икона с изображением патриарха Тихона. Канонизирован Русской православной церковью за границей в 1981 году, а РПЦ в 1989 году.

Но уже через год отношения с большевиками обострились. Патриарх Тихон в первые месяцы советской власти выпустил несколько воззваний, в которых резко критиковал новую власть и даже предал анафеме. Вот текст его послания от 19 января 1918 года:

«…Тяжкое время переживает ныне святая православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины, и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеять семена злобы, ненависти и братоубийственной брани.

Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним: ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чём неповинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполняли свой долг перед родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И всё это совершается не только под покровом ночной темноты, но и вьявь при дневном свете, с неслыханною доселе дерзостию и беспощадной жестокостию, без всякого суда и с попранием всякого права и законности, совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей отчизны: и в столицах, и на отдалённых окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и пр.).

Всё сие преисполняет сердце наше глубокою болезненною скорбию и вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения по завету св. апостола: "Согрешающих пред всеми обличай, да и прочии страх имут" (1Тим. 5, 20).

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей земной.

Властию, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите ещё имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви православной.

Заклинаем и всех вас, верных чад православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: "Изымите злаго от вас самех" (1Кор. 5, 13)...»

Здесь и далее в документе вы не найдёте слов «большевики», «советы», «совнарком» и т. п. Хотя сейчас нередко можно услышать такую трактовку: патриарх предал анафеме именно большевиков, и она до сих пор не снята. Из текста это прямо не следует. Осуждаются определённые действия людей, но не сам факт принадлежности к той или иной партии...

С большой натяжкой, но всё же можно сказать, что гипотетически у большевиков и церкви был шанс на выстраивание цивилизованных отношений и дальнейшее сосуществование в одном государстве. Для этого, конечно, новой власти нужно было пойти на целый ряд уступок, как, впрочем, и церковному руководству.

Здесь нужно обратить особое внимание на личность патриарха Тихона, которого, кстати, ещё в «синодальной» семинарии почему-то прозвали «патриархом». Он был выходцем совсем не из высших слоёв общества, а из простой поповской семьи. Его отец, сельский священник, как раз таки испытал на себе ту самую классовую проблему, которую обещали решить большевики. Священник на селе в то время — это образованный человек, которому приходится общаться с малограмотными или вовсе неграмотными крестьянами. Помещики часто считали его человеком второго сорта и не допускали в свой близкий круг.

Кроме того, что Тихон был выходцем из такого второсортного класса, он имел успешный опыт служения в стране, где православие вовсе не госрелигия, и церковь действительно отделена от государства. Она и решает там все свои административно-хозяйственные проблемы самостоятельно.

Около 10 лет на рубеже XIX и XX веков Тихон был православным епископом в США. Это сейчас в Штатах много православных юрисдикций: сербская, кипрская, эллинская, приходы РПЦ и т. д. Тогда наиболее заметной была российская. Главным образом это было связано с российским прошлым Аляски и русскими колониями в Северной Калифорнии.

Тихон быстро понял, что есть традиционная паства в той же Аляске, а есть разноплеменные православные иммигранты в мегаполисах, которые не имеют духовного окормления. Обладая большой самостоятельностью в Америке, он переводит кафедру из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Превращается из епископа Алеутского и Аляскинского в Алеутского и Североамериканского. Его паства, как уже говорилось, разнородна. Это не только славяне, но даже православные арабы. У всех свои языки и традиции.

Тихон перевёл богослужения на английский, начал рукополагать священников из местных, а не опираться на временщиков, присланных из России. Он предвидел, что из его епархии вырастет самостоятельная Православная церковь Америки, кстати, самая крупная православная структура в США в наше время.

Живя в Штатах, будущий патриарх привык к тому, что православные — это не те, кого государство записало в таковые. За каждого нового прихожанина нужно бороться. Бороться нужно даже за родившегося от православных родителей. Это означает совсем не чиновничье служение под крылом Правительствующего Синода, а реальную миссионерскую работу.

В 1905 году Тихон даже открыто просил Синод отпустить епархию в ещё более свободное плавание: позволить ей стать независимой, автокефальной церковью. Тогда это не восприняли и не одобрили. Вскоре Тихона перевели обратно в Россию. Жаль, что на Родине после падения царского режима он не смог применить свой американский опыт. Конфликт с властью дошёл до предела. Множество клириков были репрессированы. Часть бежала за границу, создав там в итоге независимую церковь. Сам патриарх пережил уголовное преследование, арест, суд. В 1925 году умер. По одной из версий, его отравили. Примерно за три года до смерти иерарха в советской прессе было опубликовано заявление якобы от его имени. В нём он всячески раскаивается в антисоветской деятельности и просит, чтобы его отпустили из-под стражи.

В этом документе звучит знаменитая фраза:

«...Я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежёвываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции».

Совершенно точно линию примирения с большевиками в дальнейшем занял митрополит Сергий (Старгородский). На долгие годы после смерти патриарха он стал фактическим первоиерархом. Правда, официально до 1936 года митрополит являлся лишь заместителем местоблюстителя, то есть как бы и. о. в квадрате, потому что местоблюститель митрополит Пётр (Полянский) находился в ссылках и тюрьмах. Провести полноценные выборы полноценного патриарха церковное руководство не могло из-за очень сложной ситуации, в которую церковь поставило государство.

Если в синодальный период власть чрезмерно «опекала» церковь, то в это время уже излишне отторгала. Была попытка даже взрастить альтернативную церковь и увести туда паству. Группа клириков, так называемые «обновленцы», была поддержана властями. «Обновленцы» провели собор, который провозгласил о лишении Тихона статуса патриарха. Их юрисдикция, однако, была поддержана далеко не всеми верующими и в итоге сошла на нет.

В том числе «обновленцев», как это ни странно, в 1930-х преследовало и само государство, ещё недавно поддержавшее это ультралиберальное крыло православия, где один из митрополитов оставался в архиерейском сане, будучи дважды женат. В 1920-х годах через обновленчество Советская Россия пыталась даже получить некоторое влияние за рубежом. К примеру, не без поддержки советских дипломатов «обновленцы» смогли по суду заполучить собор святого Николая в Нью-Йорке, который когда-то был построен при участии патриарха Тихона.


Собор святого Николая в Нью-Йорке. Сейчас он принадлежит РПЦ.

Отвернуться от «обновленцев» власти, пожалуй, заставили два фактора. Во-первых, была оценена позиция митрополита Сергия по примирению с советской властью. Она привела к разрыву с теми иерархами, которые бежали за рубеж. Получается, что «сергианская» церковь как бы стала «красной» в глазах белой эмиграции, а зарубежная — «капиталистической» в глазах большевиков.

Во-вторых, церковь «обновленцев» лишь на короткое время признавалась некоторыми зарубежными юрисдикциями, а в итоге многие всё равно повернулись к церкви митрополита Сергия.

В начале Великой Отечественной войны Сталин ещё поддерживает коммуникацию с «обновленцами». Но позиция меняется в сторону благосклонности к канонической церкви. И это начинается ещё до открытия храмов немцами на оккупированных территориях. Как известно, митрополит Сергий срочно обратился к пастве уже 22 июня 1941 года. Это был момент истины. От советского государства он видел мало хорошего, но, как настоящий христианин, даже ни словом об этом не обмолвился. Фактически местоблюститель призвал всеми силами поддержать советскую власть:

«...Путём самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнью свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины».

Немного позже, 3 июля, Сталин начнёт свою речь в том числе и со слов «Братья и сестры!», как бы признавая особую роль православных. Вслед за митрополитом Сергием он вспоминает о нашествии Наполеона. Уже в 1943 году советский «император» даёт церкви возможность избрать патриарха.

После войны начинается эра постепенного сближения государства и церкви. Хотя, конечно, до 1991 года были и недружественные шаги по отношению к православным. Вспомним того же Хрущёва, который, как утверждает ряд исследователей, обещал показать «последнего попа» по телевизору. Была и неумелая политика продавливания своих геополитических интересов через церковь. Например, в 1946 году советская власть продавила проведение собора во Львове, на котором греко-католики объявили о своём присоединении к православным.

Униатов, живших на западе Украины, можно было через миссионерскую работу постепенно склонить к такому переходу. Но всё было сделано именно через административный ресурс, поспешно. Советская власть была обеспокоена крайне недружественной политикой Ватикана. Многочисленная церковь греко-католиков, подчинявшаяся римскому папе, на западных рубежах СССР никому не была нужна.

Это вышло боком в начале 1990-х. В распадавшемся СССР униатский реванш на Галичине стал одной из точек роста нестабильности. До сих пор этот фактор влияет на отношения между Россией и Украиной, добавляя напряжённости. Церковные беженцы, гонимые униатами в отместку за 1946 год, есть даже в Сибири.

Но при всех минусах и противоречивых событиях периода 1945–1991 годов власти двух союзных держав, Беларуси и России, наконец-то начинают выходить на более-менее оптимальную орбиту взаимодействия с православной конфессией. К сожалению, этого нельзя сказать об Украине. Причин много, и о них нужно говорить отдельно.

Как церковь может помочь государству?

Сейчас с точки зрения взаимодействия с «императорами» патриарх РПЦ стал фигурой, которая с ними сотрудничает, иногда даже поддерживает. О конкуренции речь не идёт. К тому же патриарх Кирилл уже давно чётко и ясно дал понять, что Московский патриархат — это не российская структура, а международная. О себе самом почти 10 лет назад он заявил: «Я патриарх не Российской Федерации». Это подчёркивается, к примеру, тем, что в 2013 году на время работы архиерейского собора в состав его президиума был включён предстоятель автономной Японской православной церкви митрополит Даниил (Нусиро) и другие зарубежные иерархи.

В Союзном государстве церковь уже не является сервильной структурой государства. Хотя такие настроения присутствуют среди клириков. Их уравновешивает другая партия, которая совсем не хочет повторения синодального периода.


Японский митрополит Даниил на Архиерейском соборе РПЦ (крайний справа)

Это не отменяет возможности сотрудничества. В Беларуси между БПЦ и властями было даже подписано специальное соглашение. В этом году в июне ему исполняется 15 лет. Документ, в частности, гласит, что государство признаёт церковь «одним из важнейших социальных институтов, чей исторический опыт, духовный потенциал и многовековое культурное наследие оказали в прошлом и оказывают в настоящем существенное влияние на формирование духовных, культурных и национальных традиций белорусского народа». В ответ БПЦ декларировала: «Государство является гарантом сохранения духовных и культурных традиций белорусского народа, в том числе исторически формировавшихся под влиянием церкви».

В развитие этого документа было подписано немало программ о сотрудничестве на уровне государственных и церковных ведомств, на уровне регионов и епархий. Безусловно, здесь не удалось избежать побочного эффекта работы «для галочки». Но есть и реальные дела. Например, это реинтеграция в общество бывших заключённых, реабилитация зависимых от алкоголя, защита семейных ценностей...

Однако нужно чётко понимать, что универсального рецепта взаимовыгодного сосуществования церкви и государства на все времена никогда не будет. Та же концепция Третьего Рима — сиюминутная геополитическая идеология. С точки зрения вечности, церковь может ситуативно помогать государствам в социальной сфере, патриотическом воспитании и т. д.

В целом же у государства и церкви разные стратегические цели. Правителям нужно поддерживать на плаву свои страны как можно дольше. Но жизнь этих стран конечна. А вот церковь как раз готовит людей к вечной жизни, хотя и не отрицает важность жизни земной.

На что же сейчас стоит обратить внимание церкви и государству в бренной земной жизни? Одной из важных точек соприкосновения становится охрана семьи как традиционного института. Заговор это или нет, намеренно или неосознанно, целый ряд общественных организаций, политических групп и международных структур работает на размывание семьи именно как общественного института. Для нашего цивилизационного пространства, как, впрочем, и для любого другого, это очень опасно. Разрушение семьи неизбежно влечёт за собой разрушение понятия нравственности.

«Нравственность — единственный фундамент, который сегодня способен объединить наше общество, больше того — род человеческий. Это единственное, что может примирить русских с американцами, африканцев с латиноамериканцами. Если есть нравственный консенсус, из него вырастает общая законодательная система, включая защиту прав людей…

…Если мы разрушим связь между нравственностью, духовностью и законом, давайте забудем тему честности полиции, вообще тему жизнеспособности человеческого общества. Речь идёт о будущем человеческой цивилизации», — сказал патриарх Кирилл.

Уничтожение традиционной семьи негативно влияет на общество и государство. И здесь православие как раз является ближайшим союзником в защите естественного понимания семьи. Церковь обладает громадным интеллектуальным потенциалом для обоснования ценности естественного союза мужчины и женщины. Кроме того, она способна порождать эффективные общественные структуры в этой парадигме.

Более того, православная церковь на этой платформе способна, а фактически уже это делает, подтянуть на защиту семьи другие христианские конфессии и сплотить в национальном масштабе. Одновременно с этим различные активности по продвижению семейных ценностей на пространстве Союзного государства являются фундаментом, который позволяет строить сети общественных организаций, работающих на пользу Беларуси и России. При грамотной политике их укрепления можно даже создать силу, которая будет препятствовать работе излишне либерального и явно прозападного лобби в среде чиновников. Да и в целом церковь является такой силой. Она способна противодействовать идеологическому soft-power, идущему из-за океана.

Западное влияние — это сейчас одна из бед госаппарата в России и, как показывают события последнего времени, в Беларуси. В недавнем прошлом, в период перестройки, западное влияние на госаппарат привело к развалу страны. Сейчас оно может привести к развалу как российско-белорусского союзного проекта, так и ЕАЭС. Идеологическое, мировоззренческое воздействие в этом плане работает иногда сильнее самых жёстких экономических санкций.