Банковская система Китая уже по итогам 2016 года стала крупнейшей в мире. По данным исследования Financial Times, банковские активы КНР достигли 33 трлн долл. по сравнению с 31 трлн долл. еврозоны, 16 трлн долл. США и 7 трлн долл. Японии. По мнению аналитиков издания, рекордный объём активов свидетельствует о растущей зависимости китайской экономики от долгового финансирования с целью стимулирования экономического роста после глобального финансового кризиса. Стоит ли доверять подобного рода заявлениям? В этом нет уверенности. К сожалению, многие напечатанные в престижных профильных изданиях исследования к научной объективности имеют меньшее отношение, чем к идеологии. Даже солидные западные авторы находятся в состоянии цивилизационного шока, наблюдая, как Китай стремительно обходит Запад по всем параметрам.

Сначала крупнейший экспортёр мира, потом крупнейшая экономика по паритету покупательной способности, потом крупнейший импортёр, а теперь ещё и обладатель крупнейшей в мире банковской системы? Всё это никак не сочетается с выработанной за столетия в западном интеллектуальном дискурсе тотальной убеждённостью в полном превосходстве Запада над Незападом, гордостью тем, что золотой миллиард западного населения доминирует, и наивной убеждённостью в том, что и будет доминировать в мире вовеки. Лёгкость, с которой Китай покоряет очередные высоты, ещё недавно недостижимые ни для одной незападной страны, просто повергает в панику западных аналитиков и экономистов, а напуганный человек не может быть объективным.

И вместо научной оценки происходящего в Китае начинается идеологическое творчество, главной целью которого является обоснование временности успехов Китая с описанием того, как это вскоре приведёт его к краху. Что, естественно, восстановит полное господство Запада и послужит предупреждением остальным странам, желающим бросить вызов неоспоримому лидеру — Западу.

Характерной иллюстрацией является статья Майкла Петтиса в Financial Times, вышедшая в ноябре 2017 года под громким названием «Чудо роста китайской экономики стало сдуваться». Автор уверяет, что представленные китайскими властями показатели роста ВВП завышают данные о реальном увеличении богатства за счёт отказа признать существующие плохие долги. И всё кончится плохо, как однажды произошло в Японии. Показательна следующая фраза: «В начале 1990-х годов представленный ВВП Японии составлял 17% от совокупного глобального показателя, и тогда мало кто сомневался в том, что стремительно развивающаяся экономика этой страны станет к концу столетия крупнейшей в мире. Но когда кредитный рост стабилизировался, доля Японии в глобальном ВВП начала быстро сокращаться, и с того момента она уменьшилась почти на 60%».

Несомненно, что нужно анализировать опыт других стран, чтобы оценить перспективы китайской экономики. Но от такого уважаемого издания, как Financial Times, всё же ждешь публикаций, в которых у авторов, кроме громких заявлений, будет присутствовать и элементарная логика. Вряд ли любой разумный экономист, знакомый с фактом, что население Японии было в конце прошлого столетия меньше населения США в два раза, действительно ждал в конце XX столетия, что японская экономика побьёт по размеру американскую. Выйдя на определённый уровень высокого развития экономики, уже невозможно держать темпы роста намного больше, чем у других развитых стран. Что в действительности и произошло с японской экономикой. Но произошло после того, как она стала второй крупнейшей в мире после США, что вполне логично, поскольку среди других развитых стран у неё самое большое население после США.

Роковой изъян публикаций, написанных в стиле Майкла Петтиса и молчаливо поддерживаемых редакциями даже таких солидных финансовых изданий, как Financial Times, заключается в нежелании признать очевидный факт: в 2017 году размер населения Китая был больше американского в 4,3 раза, а японского — в 10,9 раза. И когда Китай станет развитой экономикой и резко замедлит темпы роста, как это сделала Япония, никто в мире не сможет конкурировать с ним по размеру экономики даже близко, за исключением стремительно нагоняющей КНР по населению Индии, в том случае, если в противоречие существующим в последние десятилетия тенденциям она сможет это сделать.

Поэтому как бы ни влияла зависимость китайской экономики от долгового финансирования на размер банковской системы Китая, ничего особенно страшного с ней не случится. Определённые кризисы в её развитии неизбежны, но это абсолютно нормально. Смогла же выжить и вернуться к процветанию американская банковская система после шока 2008–2009 годов, когда ежегодно банкротились сотни банков на территории США, в том числе и гиганты с активами, близкими к триллиону долларов, как произошло с Lehman Brothers.

Ситуация на конец 2017 года такова. С 2009 по 2016 год число банков на территории Китая выросло с 3857 до 4398. При этом темпы роста активов за последнее десятилетие кажутся просто невероятными. В 2006 году активы составляли всего 44 триллиона. В 2016 году их объём превысил 232 триллиона юаней. Это намного больше в долларах, чем по расчётам аналитиков Financial Times, учитывая, что за один доллар дают 6,46 юаня. Скорее всего, они включили в своё исследование активы только крупнейших банков Китая, котирующихся на бирже. Тут уже речь идёт о 138,8 трлн юаней. Как мы видим, главный рост активов в банковской системе Китая идёт не по линии числа банковских учреждений, а посредством роста активов у уже существующих.


В рейтинге Standard & Poor's ста крупнейших банков мира по итогам 2016 года (итоги 2017 года будут обработаны только к апрелю 2018-го) китайские банки уверенно лидируют, занимая четыре первые позиции из пяти. Китайская «Большая четвёрка» — Промышленно-коммерческий банк Китая, Китайский строительный банк, Сельскохозяйственный банк Китая и Банк Китая — сохранила своё место четырёх крупнейших банков в мире в рейтинге. Их активы в совокупности составили 11,910 триллиона долларов. В списке тридцати крупнейших банков семь китайских. В списке пятидесяти — одиннадцать. В сотне крупнейших банков мира китайских семнадцать. Для сравнения: в сотне крупнейших банков у США двенадцать банков. И в списке тридцати крупнейших только четыре. Схожая ситуация и у другого лидера по финансам западного мира, у Великобритании. В числе тридцати крупнейших банков мира у них только четыре банка, в сотне — шесть.

При этом активы китайских банков прирастают на местной почве. Только 1,3 процента банковских активов в Китае принадлежит иностранным банкам.

Главными причинами такого драматического роста активов стал совокупный эффект от объединения динамики нескольких факторов.

Первый фактор самый важный — конфуцианская этика возносит в ранг добродетели бережливость. Китайское население привыкло откладывать значительную часть зарплаты, ещё недавно речь шла о пятидесяти процентах доходов.

Много это или мало? Норма для Беларуси — 5 процентов. И, кстати говоря, для США тоже. Такого рода привычки меняются очень медленно, а речь в случае Китая идёт о 775 миллионах человек, осуществляющих трудовую деятельность на официальной основе на конец 2016 года. Добавим к этому имеющуюся на территории любого рыночного государства теневую экономику, в которую также вовлечены десятки миллионов тружеников с такими же привычками сберегать. Не забудем также про десятки миллионов китайцев, проживающих в диаспорах за пределами Китая, которые имеют очень приличные доходы и всегда могут положить свои сбережения в китайские банки на родственников, что делать выгодно, учитывая гораздо более высокие, чем на Западе, ставки в китайской банковской системе и надёжность китайский валюты, за которой стоит крупнейшая в мире экономика.

Следующим фактором стало понимание китайского руководства в конце первого десятилетия XXI века, что при достигнутых объёмах экономики полагаться на экспорт в дальнейшем развитии становится рискованно. Они учли и уроки кризиса 2008 года, из-за которого пострадали многие экспортно-ориентированные экономики. Дальше опираться только на экспорт стало слишком опасно.

Образцом для подражания стала американская экономика. Не все это знают, но для США экспорт не так уже и важен, американцы предпочитают опираться на внутренний рынок как главный фактор развития своей экономики. Но опираться на спрос на внутреннем рынке Китаю было бы невозможно при тех зарплатах, которые были в КНР в первом десятилетии XXI века. Большинство граждан довольствовалось зарплатами в диапазоне от ста до двухсот долларов в эквиваленте, что не позволяло им покупать многие из тех товаров, которые поставлялись Китаем на экспорт. Осознав это, китайское руководство сделало ставку на рост зарплат. Тем более что это в полной мере отвечает другой задаче — повышать уровень довольства населения властью Компартии.

Третий фактор стремительного роста китайской банковской системы так же, как и первый, кроется в конфуцианской этике. Пенсионная система Китая только формируется, и нормой является необходимость поддерживать стариков-родителей, которые очень часто не имеют вовсе никакой пенсии.

Для рачительного китайца это означает необходимость много откладывать на протяжении десятилетий, чтобы быть готовым выполнить свой сыновий или дочерний долг несмотря ни на какие негативные обстоятельства, которые могут произойти с ним в будущем.

Четвёртый фактор — рост потребительского кредитования. Уровень жизни населения растёт как на дрожжах, и всё больше граждан готовы одалживать у банка необходимые ресурсы для приобретения недвижимости или машины. А поскольку проценты по кредитам в несколько раз выше, чем на Западе, и выплачиваются они китайцами очень прилежно, это также стало мощным фактором для роста активов банковской системы.


Пятый фактор — слабо развитая социальная сфера. Многие из тех услуг, которые в Беларуси граждане получают на бесплатной основе или за небольшую плату, в КНР являются платными. Соответственно, на то, чтобы дать, к примеру, ребёнку высшее образование, надо много заблаговременно откладывать.

При сохранении темпов роста экономики, близких к текущим, Китай и в следующие годы будет по нарастающей увеличивать свои активы в банковской системе. И задача Беларуси и России — наладить активное взаимодействие, получив часть этих активов в виде инвестиций.