Проект создания Белорусской АЭС (далее — БелАЭС) уникален со многих сторон, причём не только для самой Белоруссии, но и для России и, разумеется, для нашего Союзного государства. Это не только самый большой инвестиционный проект с точки зрения вложенных сумм, это самый большой интеграционный проект, причём проект самого высокого технологического уровня. Проект, который не только позволит Белоруссии войти в привилегированный «атомный клуб», он одновременно усилит позиции России в мировой атомной энергетике за счёт интеграции белорусской атомной научной школы, за счёт возможностей белорусского машиностроения. Эта интеграция происходит у нас с вами на глазах с того самого момента, когда Белоруссия приняла решение о том, что строить первую в её истории атомную электростанцию будет именно Россия.

Было бы интересно отследить то, как идёт этот процесс — год за годом, один научный институт за другим, завод за заводом. Но объём статьи не достаточен для этого — на этом пути было много больших и малых достижений, порой случались ошибки, связанные с необходимостью притереться друг к другу, сделать едиными алгоритмы сотрудничества. Но попробуем посмотреть на самые главные этапы — те, которые будут иметь серьёзные последствия для обеих частей Союзного государства.

Белоруссия возвращается в атомный проект

Для Белоруссии ввод в эксплуатацию БелАЭС будет означать присоединение к мировому «атомному клубу» — это действительно там. Вот только не очень понятно, как правильно называть этот процесс — «вхождением» или «возвращением»? Для самостоятельного государства Республики Беларусь — да, вхождение, а вот для Белоруссии как части распавшегося СССР — возвращение.

Ведь в той единой стране у Белоруссии была своя школа атомщиков, удивляться чему не приходится — ведущий научный ядерный институт, Объединённый институт энергетических и ядерных исследований «Сосны», был основан одним из создателей нашей первой АЭС в Обнинске, соратником Игоря Курчатова Андреем Капитоновичем Красиным. Несмотря на то, что финансирование института «Сосны» после распада СССР было сокращено в десятки раз, институт выжил, сохранил школу, сохранил людей. То, что руководство Белоруссии уже в 2006 приняло принципиальное решение о строительстве собственной АЭС, — во многом заслуга коллектива «Сосен», ведущие научные сотрудники которого были разработчиками Основных направлений энергетической безопасности РБ (2003) и Концепции энергетической безопасности РБ (2005). В те годы генеральным директором института был «живой классик» ядерной физики Белоруссии — академик Александр Александрович Михалевич. Александр Михалевич — не только автор более 170 научных работ, он много времени уделял работам по весьма «прикладной ядерной физике», в 80-е годы был заместителем генерального конструктора передвижной АЭС «Памир».

Как настоящий учёный, Александр Михалевич скромен, он никогда не рассказывал, каким образом Александр Лукашенко пришёл к выводу о том, что энергетике Белоруссии необходима диверсификация энергетических ресурсов, что слишком рискованно, когда вся энергетика работает только и исключительно на природном газе. Будем и мы придерживаться версии о том, что президент Белоруссии пришёл к такому выводу сам, причём убеждение его оказалось настолько сильным, что решение о необходимости строительства АЭС он принял до того, как закончился 10-летний срок действия моратория, принятый на основании отдельного закона РБ в 1998 году.

Россия в городке Островец строит первый экспортный реактор поколения III+ — ВВЭР-1200, хотя слово «экспорт» по отношению к участнику Союзного государства применять можно весьма условно. Россия заново открывает для себя возможности и потенциал Белоруссии в области атомной энергетики — научные, производственные, организационные. Во время строительства БелАЭС Сергей Кириенко, будучи руководителем «Росатома», не раз и не два появлялся с инспекциями на строительной площадке, сравнивал организацию работы в Белоруссии и в России. В январе 2014 года он дал, пожалуй, самую короткую и одновременно самую ёмкую характеристику тому, что увидел в Островце:

«При такой квалификации, дисциплине, профессиональном отношении к работе, которую показывают белорусские подрядчики, мы с удовольствием будем звать их с собой в третьи страны».

Сергей Кириенко пообещал Владимиру Семашко, что белорусская АЭС будет самой безопасной в мире.

Его оценка оказалась не просто словами. Он несколько раз привозил на БелАЭС представителей стран — заказчиков российских АЭС, чтобы показывать организацию работ, и теперь весьма вероятно, что несколько белорусских строительных компаний примут участие в создании АЭС «Руппур» в Бангладеш. Целый ряд белорусских машиностроительных предприятий не только подал заявки на участие в тендерах на закупку «Росатомом», но и уверенно выдержал проверки качества и организации технологических процессов. Это вполне способно подстегнуть конкуренцию среди поставщиков «Росатома» — белорусские предприятия выдерживают требования по качеству, а после ввода в эксплуатацию БелАЭС у них появится ещё и дополнительная возможность снижения себестоимости производства.

Если руководство Белоруссии «не изменит правила игры», то за счёт атомной генерации в республике после 2020 года тарифы на электроэнергию для производственных предприятий будут значительно снижены. И это ещё один интересный опыт для России — государственный контроль над энергетическим сектором позволяет обеспечить своим производителям дополнительное конкурентное преимущество, увеличить привлекательность реального сектора экономики для инвесторов.

МАГАТЭ и Конвенция Эспо

На БелАЭС Россия получает и ещё один опыт. Он, к сожалению, наверняка пригодится в самое ближайшее время. Сейчас идут переговоры о заключении генеральных контрактов возведения АЭС в Венгрии и в Финляндии, странах ЕС. То противодействие, которое испытывает на себе строящаяся БелАЭС, демонстрирует набор приёмов, использование которых весьма вероятно в обоих случаях. Конечно, в случае с БелАЭС основное давление, вал необоснованной критики, поток претензий принимает на себя страна-заказчик, но как раз это трудно назвать неким «непреложным правилом». Практика строительства АЭС такова, что генеральным подрядчиком является владелец технологии, и конвенция ЭСПО вполне позволяет «атаковать» именно «Росатом». На этом моменте стоит остановиться чуточку подробнее — его не то что не анализируют, его практически никто в подробностях не знает.

Многие уверены, что «главным командиром» в атомной энергетике является МАГАТЭ, Международное агентство по атомной энергетике. Но цель деятельности этой независимой организации в системе ООН — констатировать, что работы в мирной ядерной области не переключаются на военные цели. Именно констатировать: МАГАТЭ не даёт оценок деятельности того или иного государства, оно просто констатирует факты, не более того. Да, в числе прочих функций МАГАТЭ — разработка руководства и рекомендательной нормативной документации норм по ядерной безопасности (NUSS — Nuclear Safety Standarts), но и эти нормы носят рекомендательный характер, агентство не вправе навязывать то, что находится в ведении национальных органов. Да, национальные законодательные нормы большинства стран мира содержат предписания, эквивалентные NUSS, но это не более, чем некая традиция, у МАГАТЭ нет никаких полномочий каким-то образом «наказывать» государства, которые не соблюдают эти предписания. Миссии МАГАТЭ, регулярно прибывающие с инспекциями на строящиеся и действующие АЭС, проверяют соблюдение заказчиком и генеральным подрядчиком предписаний так называемых «руководств OSART, Operating Safety Analysis Review Team, «групп анализа эксплуатационной безопасности». Миссии обычно продолжаются три недели, на основании проверок составляется отчёт, содержащий описание положительной практики (признаваемой таким образом на международном уровне), а также предложения и рекомендации. Но и это только рекомендации, которые национальные органы могут использовать так, как посчитают нужным. Практика, конечно, такова, что все эти предложения и рекомендации воспринимаются как руководство к действию, но и это только традиция, не подкреплённая никакой системой наказаний со стороны МАГАТЭ. В результате получается, что вне зависимости от того, насколько положительна оценка миссиями МАГАТЭ той или иной АЭС, у пристрастных наблюдателей не исчезает возможность продолжать критиковать действия заказчика и подрядчика.

Именно это мы и наблюдаем в случае БелАЭС: у МАГАТЭ нет никаких претензий к проекту ВВЭР-1200, МАГАТЭ отмечает множество положительных практик на строительной площадке, в качестве работы всех поставщиков, Агентство удовлетворено тем, что дирекция строительства БелАЭС выполняет все рекомендации миссий, но ничего не может поделать с активностью Литвы, которая продолжает выдвигать совершенно не обоснованные с профессиональной точки зрения замечания.

Реактор ВВЭР-1200 получает только положительные оценки со стороны МАГАТЭ, любые замечания заказчик и генеральный подрядчик учитывают, а Литва всё равно недовольна, претензий с её стороны меньше не становится.

Основание такого поведения — конвенция Эспо. Официальное название у этого документа звучит чрезвычайно громоздко: «Конвенция Европейской экономической комиссии ООН об оценке воздействия на окружающую среду в трансграничном контексте», поэтому для краткости используют название финского городка Эспо, где эта Конвенция была подписана в 1991 году. Задумано было замечательно: по замыслу авторов документа, он должен был дать возможность общественности высказывать своё отношение к оценке воздействия на окружающую среду технически потенциально опасных объектов – химических и нефтеперерабатывающих предприятий, магистральных нефтяных и газовых трубопроводов, ТЭЦ мощностью более 300 МВт и АЭС, получать ответы на эти замечания и так далее. Конвенция Эспо была принята в 1991 году, тогда же её подписал единый СССР. Россия считается её участницей, хотя ратификации этого документа в парламенте государства не было, а вот Белоруссия подписала и ратифицировала Конвенцию в 1997 году.

Литва — соседка Белоруссии

Как это выглядит на практике? Белоруссия решила построить на своей территории АЭС — Конвенция обязывает ее составить оценку воздействия проекта на окружающую среду (ОВОС) Это не просто некое сочетание слов, ОВОС — жёстко формализованный документ. ОВОС должен включать в себя оценку величины и продолжительности потенциального воздействия проекта на окружающую среду, оценку альтернативных вариантов строительства или хозяйственной деятельности, экологическую экспертизу. Прочтите ещё раз полное название Конвенции — «в трансграничном контексте». Ответственные государственные органы Белоруссии (БелАЭС будет оставаться в государственной собственности) за свой счёт составили ОВОС, ознакомили с ней население Гомельской области и всей Белоруссии. Ссогласитесь, что это совершенно нормально, особенно с учётом того, какой урон республике принесла Чернобыльская катастрофа. Но это был только первый шаг — Конвенция Эспо предписывает необходимость ознакомить с ОВОС все страны из того самого «трансграничного контекста». Островец расположен неподалёку от границы с Литвой, значит, ОВОС должен быть предъявлен и этому соседу. Литва считает, что она будет затронута в результате значительного вредного воздействия планируемой деятельности — в соответствии с положениями Конвенции Белоруссия обязана предоставить дополнительную информацию. Дополнительная информация предоставляется с обязательным учётом трёх критериев: масштаба планируемой деятельности, района планируемой деятельности, последствий планируемой деятельности. Бюрократическая процедура? Да, несомненно. Можно ли не обращать внимание на то, как вот такой «замечательный» сосед трактует положения Конвенции? Хотелось бы, но есть в ней и вот такой пункт: «Для урегулирования возможных споров Конвенция предусматривает создание арбитражного суда, решения которого являются обязательными для всех подписантов Конвенции». То немногое, чего нет в Конвенции Эспо и что хоть как-то останавливает Литву, — процедура создания этого самого «арбитражного суда» — не формализована, не описана. Была бы эта процедура в Конвенции, дело наверняка закончилось бы именно судом и с учётом опыта многовековых навыков сутяжничества, накопленного Европой, продолжался бы он бесконечно долго.

Но все остальные положения Конвенции Эспо предоставляют Литве возможность запрашивать интересующую её информацию бесконечное число раз, всякий раз делая свои «ценные» замечания, всякий раз требуя устранить недочёты и недоработки, даже не имея на то никакого основания. То, что все жалобы Литвы не имеют никакого обоснования, ничего не меняет — в Конвенции нет никаких критериев, позволяющих отличить придирки от обоснованных претензий. То, что у Литвы обоснований нет, доказывает не только отсутствие претензий к БелАЭС со стороны МАГАТЭ, но ещё и факт положительной оценки ОВОС проекта со стороны Австрии — страны, наиболее отрицательно относящейся к ядерной энергетике. Даже Австрия не нашла, к чему придраться, но Литва просто не принимает это во внимание, и нет никаких юридически корректных способов остановить её действия. Очевидно, что и Россия не может вмешаться в сложившуюся ситуацию. С учётом антироссийских настроений, царящих в Европе, пользы от такого вмешательства не будет.

От попыток сотрудничества к противостоянию

Этот опыт должен заставить Россию заранее готовиться к тому, что при реализации проектов в Венгрии и в Финляндии единомышленники литовских руководителей будут стараться найти страну или страны, которые могут попытаться повторить эту практику. И даже доброжелательное отношение к России, «Росатому» и реактору ВВЭР-1200 со стороны венгерских и финских заказчиков не должно стать поводом для успокоения. Сейчас уже мало кто помнит, но в 2007 году, когда президент Белоруссии поставил на повестку дня вопрос строительства в республике собственной АЭС, первой страной, которая с одобрением восприняла это решение, оказалась не Россия, а… Литва. 16 февраля 2007 года, во время первой своей пресс-конференции в Минске, новый посол Литвы в Белоруссии Эдминас Багонас назвал «самым перспективным направлением сотрудничества двух государств» атомную энергетику. Откуда взялась такая «дружеская заинтересованность»? В то время в Литве ещё не была остановлена Игналинская АЭС, а страны Прибалтики и Польша весьма активно продвигали проект строительства новой АЭС на территории Литвы. Разумеется, в качестве генерального подрядчика «прибалтийские тигры» и Варшава рассматривали кого угодно, но только не Россию. В 2007 году в числе стран, которые способны строить новые АЭС, ещё числились США и Франция, потому новые члены ЕС, проявляя «европейский патриотизм», очень старательно вели переговоры именно с Францией и её атомной корпорацией AREVA. Пытаясь воспользоваться тем, что как раз в это время между Белоруссией и Россией шёл очередной раунд «газовой войны», Литва совершенно серьёзно предложила присоединиться к этим переговорам и Минску. Мотив — если заказывать у AREVA несколько реакторов сразу, оптом, наверняка можно будет получить значительную скидку. Разумеется, дело было не только в этой попытке сэкономить деньги. Литва и стоявшие за ней силы надеялись таким вот способом вбить клин в отношения Белоруссии и России, которые в тот момент находились, действительно, не в лучшем состоянии.

Почувствовав эту «микротрещину», Литва прикладывала максимум усилий. В июне 2007 в Друскининкае проходил литовско-белорусский экономический форум, одной из основных тем которого было именно сотрудничество двух стран в атомной энергетике. После того, как президент Литвы Адамкус подписал закон о строительстве новой АЭС на территории своей страны, началась демонстрация «европейской корректности» — Литва заранее оповестила Минск о том, что в ближайшее время займётся разработкой ОВОС, после чего, в строгом соответствии с Конвенцией Эспо, вся информация будет предоставлена Белоруссии. Литовское министерство окружающей среды официально известило: без консультации с Белоруссией обо всех положениях ОВОС окончательного решения о строительстве литовской АЭС принято не будет. И белорусские чиновники, судя по всему, дрогнули. В октябре 2007-го премьер-министр республики Сергей Сидорский после встречи с премьером Литвы Гедиминасом Киркиласом заявил, что «Белоруссия имеет право ставить вопрос об участии в проекте строительства новой АЭС на территории Литвы», что в ближайшее время будет сформирована рабочая группа специалистов двух стран, которая займётся проработкой этого вопроса. Как знать, чем закончилась бы затея Литвы, будь в менталитете белорусов меньше основательности и больше авантюризма...

Научное руководство проекта БелАЭС

12 ноября 2007 года Александр Лукашенко подписал указ № 565 «О некоторых мерах по строительству АЭС», в котором предусматривалось создание Департамента по ядерной и радиационной безопасности МЧС (Госатомнадзор). Александр Григорьевич не собирался заниматься авантюрами, он справедливо полагал, что в дело должны войти профессионалы. В том же указе был сделан второй шаг, который неизбежно вёл Белоруссию к сотрудничеству с Россией и её «Росатомом», — научное сопровождение подготовки и строительства АЭС было поручено институту «Сосны».

Да, средний возраст сотрудников института на тот момент был больше 60 лет, и у них не было опыта проектирования и строительства АЭС. Но это были физики-ядерщики высочайшей квалификации, и все они участвовали в устранении последствий Чернобыльской аварии. Александр Григорьевич знал, что делал: профессионализм и знание того, во что может вылиться любая ошибка, были гарантиями того, что будет выбрана самая лучшая и самая безопасная из всех существующих атомная энергетическая технология. Дальнейшая история выбора генерального подрядчика служит прекрасным подтверждением того, насколько был прав Сергей Кириенко, когда на вопрос, что же самое ценное в нашем атомном проекте, ответил: «Люди. Наши Специалисты с большой буквы». Финансовая сторона вопроса была отнесена к ведению совсем других специалистов, а институт «Сосны» должен был сосредоточиться именно на научной и технической стороне вопроса, на проблемах радиационной безопасности. Прежде всего нужно было определить, какой из существовавших на тот момент проектов атомных реакторов был самым безопасным, какая из мировых атомных энергетических компаний может предоставить наиболее полный комплект услуг. Любая АЭС — это не только генерация электроэнергии, но и объект, которому нужны стабильные поставки свежего ядерного топлива, которому нужно решать и проблему отработанного ядерного топлива, для эксплуатации станции нужны собственные отечественные специалисты соответствующей квалификации.

На развилке трёх дорог

Выбор предстояло сделать между тремя компаниями — американо-японской Westinghouse, французской AREVA и российским «Росатомом», который на тот момент только-только начинал собирать воедино предприятия, институты и конструкторские бюро легендарного министерства среднего машиностроения СССР. Американцы не предоставляли услуг, связанных с ОЯТ. Любая страна, которая подписывается на строительство АЭС по американской технологии, должна отдавать себе отчёт, что все проблемы, связанные с хранением или переработкой ОЯТ, ей придётся решать самостоятельно. У французов имеются целых два завода по переработке ОЯТ, этих производственных мощностей вполне достаточно для того, чтобы перерабатывать ОЯТ не только АЭС самой Франции, но и всех, кому такая услуга необходима. Мало того, в 2003 году AREVA выиграла тендер на строительство АЭС «Олкилуото» в Финляндии, хотя в тендере участвовало и Министерство атомной энергетики России, поскольку финны посчитали, что проект АЭС EPR-1600 выглядит предпочтительнее технологии ВВЭР-1000, предложенной нашими атомщиками. Но физикам из «Сосен» хватило всего несколько поездок в Финляндию, чтобы понять: французский проект дорабатывается на ходу, в него вносятся в буквальном смысле тысячи изменений едва ли не ежедневно. Что получится в результате, сколько времени займёт такая своеобразная стройка, можно было только гадать. К тому же возможностей атомного машиностроения Франции было просто недостаточно, чтобы обеспечить строящуюся АЭС всеми компонентами. Менеджеры AREVA разместили заказы едва ли не по всему миру, монтаж и проверки комплектующих происходили непосредственно на строительной площадке, атомный надзорный орган Финляндии, STUKA, не единожды браковал как сами комплектующие, так и качество производимого монтажа. На строительной площадке АЭС «Олкилуото» работали не французские специалисты, не финские строители — субподрядные организации экономили деньги, приглашая малоквалифицированных работников из третьих стран. STUKA не единожды браковала этапы общестроительных работ. Сырой проект с большим риском того, что надлежащий уровень безопасности достигнут не будет. А вот поездки в Китай, где Россия построила и запустила в эксплуатацию первые два энергоблока АЭС «Тяньвань» по проекту ВВЭР-1000/428, показали совершенно другую картину.

Самое массовое строительство АЭС времён СССР пришлось на первую половину 80-х, когда ежегодно закладывалось по 4-5 реакторов проекта ВВЭР-1000/320, но затем последовал 10-летний перерыв — Чернобыль, разруха 90-х годов. Однако атомщики России умудрялись продолжать работать даже в таких условиях, совершенствуя этот проект для улучшения экономических показателей и одновременно многократно усиливая, модернизируя систему безопасности. Проект ВВЭР-1000/420 стал первым в мире, на котором была использована ловушка расплава, на котором появилось множество новых «придумок»: двойная оболочка корпуса реактора, автономная аварийная система электропитания всех узлов системы безопасности и многое другое. В отличие от французского EPR-1600, два блока АЭС «Тяньвань» уже работали, их можно было посмотреть в деле, перепроверить на месте все части технологического процесса. Кроме того, «Росатом» предоставил китайским заказчикам огромный комплекс всех необходимых дополнительных услуг — от стабильных поставок топлива до подготовки специалистов не только в ведущих российских вузах, но и на специальных курсах, которые организовывались непосредственно на действующих АЭС. Более того, Россия согласилась передать Китаю технологию производства ядерного топлива, Китай уже вёл строительство завода. Выбор технологии для физиков из «Сосен» был очевиден — максимальная безопасность, референтные реакторы, полный комплекс услуг могла предоставить только Россия.

Первые этапы проекта

Конечно, решение о начале реализации первого в истории Белоруссии проекта строительства АЭС не было принято Минском быстро. Около года ушло на то, чтобы в Белоруссии не только ученые, но и чиновники всех уровней окончательно поняли: прорыв республики к новому технологическому укладу, к освоению самых передовых научных и инженерных технологий возможен только при помощи России. Франция была заинтересована только в том, чтобы заработать деньги, никакой помощи с решением проблем финансирования AREVA не предлагала, ни о какой передаче технологий речи не шло. Рассчитывать, что финансирование могут помочь найти «прибалтийские тигры», тоже не приходилось — кризис 2007-2008 годов продемонстрировал слабость экономик Литвы, Латвии и Эстонии. И только переговоры сначала с президентом России (2007 год), а потом с её премьер-министром (2008 год) дали руководству Белоруссии уверенность: помощь финансовая, технологическая, организационная со стороны стратегического союзника будет делами, а не словами.

Затем последовал этап переговоров относительно размера и условий предоставления межгосударственного кредита, проходивший в 2008 и 2009 годах, когда не только мировая экономика, но и сама Россия переживала мощнейший кризис. Одновременно законодатели Белоруссии «вводили в строй» весь корпус «атомных законов», учёные института «Сосны» тоже должны были выполнить все предварительные работы. Выбор места расположения АЭС — это серьёзная проблема, OSART содержит 17 рекомендаций по этому поводу, белорусские специалисты выбирали между 12 площадками, отобранными на предварительном этапе. Некоторое время основными претендентами были два места в Могилёвской области, площадка возле Островца считалась резервной. Но во время окончательных исследований выяснилось, что на глубине около 100 метров под Краснополянской и Кукшиновской площадками залегают пласты мела, не очень глубоко проходят грунтовые воды. Это не влияет на сейсмику, но тем не менее даёт дополнительное преимущество Островецкой площадке. Теперь площадки в Могилёвской области считаются резервными, как порой философски замечают белорусские атомщики: «А кто сказал, что в Гродненской области строится последняя белорусская АЭС? Правильнее называть её первой».

Пока политики и финансисты занимались своей работой, атомщики Белоруссии и России времени не теряли, помимо проекта БелАЭС, они искали и вполне успешно нашли другие проекты, не требовавшие участия государственных органов власти. Я уже упоминал о проекте «АЭС на колёсах», реализованный в «Соснах» к середине 80-х годов до уровня двух действующих образцов. Эти работы были свёрнуты в 1987 году, обе установки разрезали автогеном и попросту сдали в утиль. Многие, описывающие драму проекта «Памир», уверяют, что такие варварские действия были связаны исключительно с постчернобыльским синдромом, но это только часть правды, понять это можно, просто используя обычную логику.

От «Памира» к ГРЭМ

Электрическая мощность «Памира» — 600 кВт, это АЭС действительно малой мощности. Где могла понадобиться такая установка? Добыча природных ископаемых в отдалённых изолированных районах требует больше электроэнергии, там числа начинаются от 5 мегаватт. Жилые вахтовые поселки? Не логично. Если вахтовый поселок, то это опять же добыча полезных ископаемых, не просто так ведь такие поселки возникают. Значит, речь шла и идёт о некоем изолированном объекте, не связанном с добычей ресурсов и жильем. Геологоразведка? Советский Союз, конечно, щедро финансировал своих геологов, но даже в те времена обеспечивать их собственной АЭС было бы «слишком». Но финансирование исследовательских и опытно-конструкторских работ в «Соснах» имело место быть, шло оно полтора десятка лет безо всяких перебоев и проблем. Да, всё правильно: заказ на «Памир» был сделан министерством обороны, которому был необходим вот такой автономный источник электроэнергии для передвижных пусковых установок стратегических межконтинентальных ракет. И никакой Чернобыль финансирование «Памира» остановить не мог, настоящей причиной стало подписание господином Горбачёвым договора сокращения СНВ (стратегических наступательных вооружений) в том самом 1987 году. Сокращалось в числе прочего и количество пусковых установок стратегических ракет, следовательно, отпала необходимость и в АЭС «Памир».

Уничтожение установок «Памир» — безобразный факт, но никуда не исчезли люди, создававшие этот уникальный реактор, не пропали их расчёты, чертежи. Конечно, времени прошло немало, изменились технологии, разработаны совершенно новые материалы, которые используются в атомной энергетике. Пытаться освоить всё это в одиночку, по-прежнему не имея заказчика, в Белоруссии было невозможно, но люди из «Сосен» нашли в России коллег, которые с удовольствием согласились развивать проект вместе. Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники им. А. Долежаля — разработчик атомных энергетических установок подводных ракетоносцев, разработчик РБМК (реактора большой мощности канального), в том числе и того, который работал в Литве, — одна из легенд нашего атомного проекта, причём легенда живая и энергичная.

Спустя всего несколько лет на сайте НИКИЭТ появилось описание передвижной реакторной установки «ГРЭМ» (газовый реактор энергетический мобильный), очертания которого невероятно похожи на «Памир». Этот проект НИКИЭТ представлял на многих выставках атомной промышленности, рассчитывая на то, что на него обратят внимание, что появится реальный заказчик. До самого недавнего времени на сайте НИКИЭТ можно было прочитать все технические характеристики, увидеть реактор «в разрезе», но не было слышно ничего о том, что кого-то этот проект действительно заинтересовал. У меня нет никаких комментариев по этому поводу, есть только новый факт: на сайте теперь можно видеть только фотографию макета, техническое описание бесследно исчезло. Описания ГРЭМ, имеющиеся в свободном доступе на других источниках, датированы 2010-2011 годами, не позднее. Что это может означать? Делайте выводы самостоятельно.

Белоруссия и Россия готовят кадры

После того, как Россия и Белоруссия разработали и подписали контракт на строительство БелАЭС, сотрудничество атомщиков двух стран развивается поступательно, последовательно, пусть и не самыми большими темпами. Темп задаётся простым фактом: Белоруссия совсем недавно приступила к обучению специалистов, нужно время, чтобы они получили профессию, приступили к работе, набрались опыта. Но Россия делает всё возможное, чтобы этот этап был пройден как можно быстрее. Белорусские студенты с 2014 года получают образование в Севастопольском национальном университете ядерной энергетики и промышленности, в Нижегородском техническом университете, будущие сотрудники БелАЭС каждый год отправляются на стажировки на действующие АЭС России — Нововоронежскую, Смоленскую, Калининскую, Ростовскую. Белоруссия подхватила и опыт организации работы на АЭС студенческих строительных отрядов: ребята, получающие «ядерно-энергетические», имеют возможность изучить на собственном опыте, как возводятся атомные энергетические блоки. Трудиться на БелАЭС будут не только нынешние студенты, но и специалисты-энергетики, работающие на действующих электростанциях Белоруссии. Для них «Международный центр подготовки персонала», работающий в Нововоронеже, регулярно организовывает учебные курсы с последующей стажировкой здесь же, на Нововоронежской АЭС-2. Совместными усилиями атомщиков обеих стран создали учебно-тренировочный центр при БелАЭС. Обучение, подготовка специалистов идёт на всех уровнях, ведь по плану не менее 70% персонала будущей АЭС составят граждане Белоруссии. Таким образом, Россия делает всё, от неё зависящее для расширения влияния отечественной научной, технологической, инженерной школы, с удовольствием принимая «обратное» влияние — Белоруссия имеет опыт, который уже сейчас полезен для «Росатома».

Опыт Белоруссии важен России

Но самое приятное и неожиданное то, что и сама Россия, «Росатом» стали получать из Белоруссии предложения, от которых невозможно отказаться. В распоряжение Дирекции строительства БелАЭС передан один из мощнейших в мире суперкомпьютеров СКИФ-500 — идеальный «инструмент» для проработки стресс-тестов, для проведения любых расчётов, для проектирования технологических процессов в любых условиях — как штатных, так и чрезвычайных. Очень активно подключаются к атомно-энергетической тематике белорусские производства. На БелАЭС уже используются лаки и краски из Лиды, кабели из Витебска и Мозыря, лифты и подъёмные механизмы из Могилёва, множество другого оборудования, отвечающего самым высоким требованиям. Белорусские предприятия получают возможность участия в ответственнейших проектах, «Росатом» получает качественную и недорогую продукцию, которая даёт возможность наращивать конкурентные преимущества при участии в международных тендерах. И уже совершенно очевидно: при таком подходе к делу пройдёт совсем немного времени, и мы увидим, что российский атомный проект станет российско-белорусским. «Общими» станут специалисты, белорусы не только освоят уже имеющиеся технологии, но и смогут принимать участие в разработке совершенно новых проектов. В вузовской системе Белоруссии уже появились факультеты, готовящие специалистов для такого прорывного направления, как ядерная медицина (симбиоз медицины и ядерной физики — одно из самых быстро развивающихся и самых востребованных направлений современности). Это, конечно, только одно из возможных направлений совместной работы, рассказы о них заслуживают отдельных статей.

В одной статье невозможно оценить всё значение БелАЭС, невозможно показать и рассказать обо всём, что уже произошло, происходит и что запланировано двумя нашими странами. Конечно, есть не только достижения, есть и сложности, есть досадные ошибки. Самая известная, конечно, та, из-за которой пришлось заменить корпус реактора для первого блока. Но это трудности роста, которые только помогут слаженности работы задействованных организаций. Ведь БелАЭС — стройка гигантского для Белоруссии масштаба, с нуля строится не только сама станция, но и вся сопутствующая инфраструктура, строится новый город атомщиков. И этот опыт такой вот «интегральной» стройки очень нужен России и «Росатому», которому в ближайшее время предстоит строить станции и города атомщиков в Бангладеш, Турции, Египте. «Росатом» считает, что организация стройки в Белоруссии оказалась лучше, чем то, что получалось в самой России, что это станет отдельной технологией, которая даст дополнительное преимущество в конкурентной борьбе на рынке атомных технологий. Да, обстоятельства сложились так, что конкуренты из Америки и Франции покинули этот рынок, но монополия не возникла. Готовы наступать на пятки новые игроки из Южной Кореи и Китая, так что вклад Белоруссии весьма востребован.

Мне кажется, что проект строительства Белорусской АЭС заслуживает большого внимания, его реализацию нужно изучать, анализировать для того, чтобы извлечь уроки, выводы, которые можно использовать и в других совместных проектах России и Белоруссии. БелАЭС — проект синергетический, расширяющий потенциал каждого государства в отдельности и потенциал роста Союзного государства.