Кажется, в Беларуси действительно существует культ личности. Маленький, но очень экзальтированный. И это не та личность, о которой вы подумали.

Когда в 2013 году помощником президента по экономике был назначен Кирилл Рудый, известно о нём было немного. Сообщалось, что он экономист, в 23 года защитил кандидатскую, а в 33 — докторскую, после чего стажировался в США, работал в образовании и в бизнесе. Когда спустя три года Рудый отбыл послом в Китай, он уже был звездой и продолжает пребывать в роли светила по сей день. Пресса его действительно любит.

Рудый считает, что нужна конкуренция и эффективность, а вопрос экономической модели требует глубокого осмысления. Рудый поделился со студентами формулой успеха и счастья. Рудый считает достойной белорусов зарплату в 3000 долларов. Рудый советует, как брать кредиты, и говорит, что майнеры могли бы загрузить белорусскую АЭС. В конце концов, Кирилл Рудый — почти герой года, смелый экономист, а также хорош собой и не только.

В 2016-м Рудый с единомышленниками из различных «фабрик мысли» презентовали книгу «Финансовая диета». Неплохой анализ текущей экономической ситуации, плюс пакет предложений. выдержанных в духе неолиберальной школы. Гайдар бы одобрил.

За это его и любит пресса. У нас не так много чиновников, способных, не смущаясь, рассказать населению, что увеличение пенсионного возраста и сокращение декретного отпуска — шаг к освобождению женщины.



Кирилл Рудый

Однако в политическом смысле Рудый оказался в изоляции и сетовал и на непонимание чиновников-консерваторов, и на отсутствие «спроса на реформы» у населения. Видимо, размышления над этой ситуацией и привели к появлению на свет новой книги — «Потому что так решили мы: поведенческая экономика Беларуси и её раскодирование».

В общем-то труд посвящён тому, как успешно «продать» обществу рыночные реформы того самого неолиберального толка.

Что ж, если властитель дум и культовая персона пишет книгу, её нужно читать и обсуждать.

Здравствуй, Оруэлл

Как и в прошлый раз, соавторами выступил коллектив единомышленников. И, окунувшись в произведение, мы сразу столкнёмся с очень аутентичной логикой этого коллектива.

Одна из главных проблем, которая, по мнению авторов, мешает белорусам развернуться в полную мощь, — «двоемыслие». Это стержневая черта белорусов.

Но это не оруэлловское «двоемыслие», как можно было бы подумать. Это не когда партия намеренно использует сознательный обман и при этом твёрдо и честно следует своим целям. И даже не способность придерживаться одновременно двух взаимоисключающих убеждений и верить в оба.

Двоемыслие белорусов — это когда угрюмость и неулыбчивость сменяется душевной открытостью, страх — смелостью, сентиментальность — прагматизмом (стр. 47) и т. д.

Двоемыслие — это когда социологические опросы показывают, что отрицательно к СССР относятся 54 % белорусов, а положительно — 34 %. Когда нет однозначности и в отношении демократии: 38 % считают её лучшей формой устройства, а 35 % думают иначе (стр. 48).


Под влиянием двоемыслия принятие решений напоминает «пьяную походку»… В результате сочетаются рыночные отношения с административными, переплетаются разные формы собственности и системы управления, разворачивают мысль авторы.

Вообще-то нечто среднее, получающееся в результате разнонаправленных воздействий, — суммы людских произволов, как говорил Лев Толстой, это и есть история. Она по-другому не работает. Про девочку, которая всегда смеется, существует специальный анекдот — у нормальных людей меняются и настроение, и модели поведения. А увидеть «двоемыслие» в том, что опрос обнаружил разные взгляды... В этом действительно есть что-то оруэлловское.

Противоположностью «двоемыслия» авторы видят «определённость» — общество должно консолидироваться, определить свой взгляд на прошлое и будущее и ясно ответить на три ключевых вопроса современности: капитализм или коммунизм? Рыночные или административные инструменты? Европа или Россия? Без двоемыслия, «или-или».

Так вот, ответ «или-или» на вопрос «С кем быть?» видится авторам примерно так: со всеми к всеобщей выгоде. Но поскольку в нынешних условиях это утопия, третий ответ на вопрос «или-или» превращается в четвёртый:

— Беларуси ничего не остаётся, кроме как убеждать в необходимости уважения себя, отстаивать независимость, искать новые формы сотрудничества со странами-соседями. Опыт Грузии и Украины доказывает, что это возможно (стр. 334).

Решали с Россией или с Западом, остановились на варианте, когда Россия ноги оттяпала, а Америка за глотку держит. Вот оно как без двоемыслия.

Два плюрализма

Однако я немного забежал вперед. Проблемы у нас в «культурной матрице», которая плохо стыкуется с рынком, поэтому реформы идут медленно. Эту матрицу авторы определяют как что-то близкое к габитусу Пьера Бурдье (стр. 23) или как «национальный характер» в бытовом понимании.

В белорусском характере, кроме упомянутого «двоемыслия», зашиты «патернализм», «ориентация на советское прошлое» и «масштабное мышление». Это всё и нужно «раскодировать», чтобы перестать беспокоиться и полюбить свободный рынок.

Правда, «габитус» Бурдье (одновременно взгляды, вкусы, привычки, манеры) вроде формируется окружающей средой по принципу «социальное бытие определяет сознание». А тут наоборот: авторы предлагают изменить экономику, подкорректировав белорусский габитус. Кажется, мы вступаем на почву философского идеализма и остаётся полшага до советов думать о деньгах, чтобы они появились...

На эту загадочную матрицу у авторов грандиозные планы: «Под воздействием инстинкта выживания культурная матрица Беларуси должна меняться, став более привлекательной для иностранных инвесторов. Как минимум, необходимо преобразование тех черт, которые влияют на инвестклимат» (стр. 167–168).

Тут мы снова возвращаемся к материализму, однако появляется вопрос: под воздействием инстинкта выживания — это значит, что иначе сдохнешь?..

Тумана добавляет и то, что почти все авторские категории существуют в плохой и хорошей версиях. Хороший «плюрализм», если нет определённости в отношении демократии, моментально превращается в плохой. «Ориентация на масштаб» плоха, когда речь идёт о больших заводах и постсоветских связях, но разом становится хорошей, если мы говорим об интеграции наших предприятий в состав транснациональных корпораций.

Особенно круто авторы обошлись с «патернализмом». Он ужасен, когда население ждёт чего-то от государства вместо того, чтобы рыскать в поисках возможностей самозанятости.

Однако привыкшее к своей культурной патерналистской среде общество, естественно, будет сопротивляться раскодированию (стр. 277), поэтому необходим другой, хороший и правильный патернализм.

Тупое стадо не способно сделать «просветительный выбор», и власть должна сделать это за него. После чего общество послушно поворачивается в сторону прогресса и движется туда неосознанно, автоматически (стр. 294).


«Подталкивание» осуществляется через систему образования, СМИ и «многопартийность». Они дружно повторяют правильные установки, и «потому что я так решил» конкретного человека скукоживается. Он уже и сам уверен, что некое коллективное «мы» решило иначе.

Раскодирование меняет главное — атмосферу принятия решений. Если раньше при «потому что я так решил» все решения казались неправильными, несвоевременными, неэффективными, то теперь, при «потому что так решили мы», даже те же решения будут казаться правильными, необходимыми и полезными.

Разгадка в том, что теперь у любого индивидуального «я» появляется противовес в виде общественного «мы» (стр. 328).

Изменив сознание, этот хороший патернализм должен как-то самораствориться и куда-то исчезнуть. Хотя куда исчезнет желание народа ограничить чудеса рынка в будущем, где, по мнению авторов, людям придётся конкурировать с роботами и «работу придётся не искать, а придумывать», совершенно непонятно.

Мера всех вещей

Такие закольцованные схемы с саморастворением в финале — визитная карточка книги. Индустриальный парк «Великий камень» должен стать локомотивом изменения инвестиционного законодательства. А если инвестклимат достаточно изменится, то это будет означать раскодирование всей белорусской экономики, а значит, больше не потребуется и сам парк (стр. 219).

Всё преходящее, абсолютен только инвестор и его интересы. Причём инвестор именно иностранный — отдельно оговаривается, что собственность не должна достаться местным менеджерам и контролёрам. Местные — не то.

Поэтому нужны льготы. Но не плохие (для населения), а хорошие (для инвестора). Нужны налоговые каникулы и кредиты, нужны субсидии и продажа земли. Нужны моратории на проверки, нормы о необратимости приватизации и возможность миноритарным акционерам влиять на политику предприятия. Нужен дешёвый кредит. Чуть не упустил, ещё нужна интеграция белорусских СМИ в глобальные, чтобы правильно к этому всему подталкивать.

Не нужны никакие обременяющие инвестора условия.

Конечно, инвестора интересуют прибыльные предприятия, а не убыточные, в которые нужно вкладываться. Интересуют предприятия-монополисты, способные обеспечить устойчивый доход от акций, — Белкалий, БелЖД, Белтелеком. Ещё банковская система и государственно-частное партнёрство с гарантированной государством прибылью.


А что получит белорусское общество? Во-первых, «раскодирование под влиянием иностранных инвестиций». Снова кольцо: раскодирование было для инвестиций, а инвестиции — для раскодирования. А во-вторых, оно получит будущее, в котором конкуренция с роботами и государство будет не только не успевать за появляющимися бизнес-моделями, но и до конца не понимать, как они работают, где и как аккумулируется прибыль (стр. 319).

Если вам такое по душе, вы теперь знаете, что делать и кого поддерживать.

Миры Светланы Алексиевич

Ещё в процессе чтения некоторое время беспокоит вопрос: а почему авторы настолько уверены, что характеристики их «белорусской матрицы» именно такие, с этим двоемыслием, патернализмом и прочим?

И тут мы подходим к разделу «Социологическое измерение белорусских кодов», где читателя знакомят с данными актуальной социологии. Из него можно почерпнуть немало интересного.

Грубо говоря, большинство наших граждан безразлично к славе и власти, но ценит семью и здоровье. И с жизненными проблемами им помогают справиться опыт, деньги и связи, а не вера в бога или политическая деятельность.

Почти половина не имеет сбережений, потому что нечего сберегать. При этом мечтают именно о сбережениях — на чёрный день, отдых и лечение, но не на открытие своего дела. Те, кто сберегает, делают это, скупая валюту или недвижимость, а не акции.

Белорусы в большинстве считают, что больше денег должен иметь тот, кто больше трудится, и что важные отрасли экономики должны находиться в собственности государства. Не отрицая частную собственность на микроуровне.

В будущем наши люди видят свою страну независимой (нейтральной или в экономическом союзе с Россией), зажиточной, с законностью и порядком. Опасаются депопуляции, исчезновения белорусского языка и наплыва мигрантов.

В общем, всё достаточно логично. Обыкновенные люди, только квартирный вопрос их испортил, сказал бы мсье Воланд. Но как из этого следуют «ориентация на систему запретов, а не мотивацию к достижениям», масштабное мышление в плохом смысле и «наследие советского двоемыслия», по-прежнему непонятно.


И тут становится ясно, что задачка решается «от ответа». Реальным подтверждением всех этих тезисов является не социология, а истории, пересказанные Светланой Алексиевич, или мнение российского экономиста Ясина о советском народе, или воспоминания какого-нибудь американца о визите в СССР. В общем-то, интеллигентский фольклор перестроечной эпохи.

Авторы убеждены, что Оруэлл писал про СССР и что народ — коллективный Шариков из фильма Владимира Бортко. А раз так, недесоветизированным белорусам должно быть свойственно двоемыслие, что бы ни означало это слово и что бы ни говорили опросы.

***

На этом, пожалуй, можно остановиться. Признаюсь, я несколько спрямил внутреннюю логику произведения, чтобы сосредоточиться на основных мыслях. Так что, если вы желаете пройти от начала до конца все извилистые закоулки авторской мысли, рекомендую приобрести книгу и сделать это лично.

Выводы будут простыми. Кандидатская диссертация в 23 года — это, конечно, круто. Но неясно, как наш герой прорвался через частокол зачётов по логике, философии и социологии — путаницу в этих дисциплинах мы видим страшную.

И всё равно труд будет объявлен гениальным, эпохальным и бог знает каким ещё. Кажется, если смелый экономист на презентации начнет икать, чесаться и дёргать головой, это не помешает СМИ подать происходящее как яркое заявление «в фирменном стиле от противного». То самое подталкивание и «общественное мы» в действии.

Как двоемыслящий белорус, я считаю, что и либералам есть место на этой планете. Пусть не будет однозначности в отношении рынка. Но хотелось бы, чтобы это были честные либералы.

И честным либералам вместо того, чтобы думать, как «впарить» что-то обществу и как взнуздать его правильным патернализмом, стоило бы честно проанализировать свои собственные ошибки.

Почему облезли «прибалтийские тигры» и почему их покидает население? Почему в развитых странах растёт производительность труда, но доходы основной массы замерли едва ли не на уровне 70-х годов прошлого века? Почему пресловутый 1 % богатеет, как с цепи сорвавшись, и ему всё равно нужно снижение налогов? Что делать, если «невидимая рука» достаточное количество рабочих мест для девяти миллионов белорусов не создаст? Очень много вопросов накопилось.

Было бы интересно услышать какие-то внятные ответы, но, видимо, не судьба.