Опытный историк хорошо знает, как подтасовать факты таким образом, чтобы изменить смысловые акценты, но не сказать при этом ни одного слова неправды. Возьмём, к примеру, в школьный учебник «История Беларуси» за 8 класс. В главе о III Литовском статуте говорится, что свод законов декларировал идею создания правового государства, а в подтверждение приводится конкретный факт — за убийство простолюдина шляхтича отдавали под суд. Это правда. Но только авторы учебника забыли сделать важную отметку, что Статут предусматривал уголовную ответственность за убийство чужого простолюдина. Того, который принадлежал другому шляхтичу. А вершить суд и расправу над своим крестьянином было не только правом, но даже юридической обязанностью законопослушного гражданина.

В этом деле есть важный правовой нюанс. То, что закон защищает двуногое имущество от чужих посягательств, это норма для любого рабовладельческого общества. Однако обычно государство старалось ограничить рабовладельца в том, чтобы распоряжаться жизнью и смертью простолюдина в качестве судьи и палача.


Картина Брейгеля «Крестьянский танец», 1567 г. Если оценивать её с точки зрения правовых норм Великого княжества Литовского, два крестьянина на переднем плане нарушают закон — носят на поясе ножи, которые имеют все признаки оружия, а не хозяйственного инструмента.

В реальной жизни, конечно, бывало всякое. И пытали, и убивали. Но не по закону. Скажем, в Древнем Риме норма закона требовала освобождать тех рабов, которым господа не оказали медицинской помощи во время болезни. Раба нельзя было травить дикими зверями, за самовольное убийство могли наказать.


В Древнем Риме существовал гуманный обычай, позволявший рабам искать спасения от жестоких хозяев в храмах и у статуй императора.  

Жизнь крепостных в России особо сладкой не назовёшь, однако Дарью Салтыкову, которая до смерти избивала своих крепостных поленом, всё-таки судили за изощрённый садизм. Несмотря на высоких покровителей, её приговорили к пожизненному — в подземной яме, без солнечного света и человеческого общения. В Речи Посполитой подобный процесс невозможно было представить в принципе. По коронному праву и Литовскому статуту в таких действиях помещика не было состава преступления.

Элита польско-литовского государства добилась почти беспрецедентной власти над собственным народом. Закрепила господствующий статус в правовых нормах. Долгое время наслаждалась созданным социальным строем, называя его «золотой вольностью», самым лучшим обществом на Земле. Как сказал один немец о Речи Посполитой: «Рай для знати, чистилище для городских бюргеров, ад для крестьян». Как же у них получилось? Учебник об этом не расскажет — и совершенно напрасно. Ведь многое в данном материале имеет не только историческую, но и практическую ценность.

Шаг первый: оппозиция власти

Технология построения «рая для знати» универсальна. Она была опробована в разных странах, в том числе и в Российской империи в определённые периоды её существования. Не устарела она и в XXI веке. Пример Речи Посполитой в этом плане интересен как проект, наиболее близкий к идеалу.

Вначале знать дискредитировала и ослабила центральную власть. Важно только выбрать подходящий момент. Так, в 1454 году после поражения королевской армии от крестоносцев, польские паны окружили палатку Казимира IV и выставили ему ультиматум. Или подписываешь привилегии, или мы все расходимся по домам.


Выборы польского короля. Демократия стала удобной ширмой для того, чтобы сделать монарха полностью зависимым от избиравшей его знати.

Потом утвердили финансовые полномочия парламента. Никаких новых налогов, все военные расходы шли только через парламент. В результате король оказался беднее, чем некоторые магнаты. Вывели себя из-под юрисдикции королевских судов. Получили право на рокош — законное восстание против центральной власти, если она ущемляла свободу аристократов.

«Реформы» растянулись более чем на столетний период. Наконец, венцом этих усилий стала конституция 1573 года, подписанная новым королём Генрихом Валуа, — так называемые Генриховы артикулы. Король через год сбежал домой во Францию (там после смерти брата освободился престол), а конституция осталась.

Каждый пан получил право наказывать подданных по своему усмотрению, вплоть до смертной казни. Отныне для крестьянского сословия существовал только дворовой суд. Но это было только начало новой эпохи.  


Многие иностранцы, бывавшие в Речи Посполитой, отмечали, что виселица была обычным элементом ландшафта при дворе знатного пана. Современная реконструкция места исполнения приговоров, Хотинский замок (Украина).

Характерная деталь. Князь Потёмкин, который в 1787 году поменялся своими белорусскими землями с польским магнатом Любомирским, в первую очередь отдал следующее распоряжение:

«Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же сломать, не оставляя и знаку оных».

Шаг второй: трудовой концлагерь

Со времён Киевской Руси белорусские крестьяне за право пользоваться княжеской или частной землёй платили оброк. Чаще натуральными продуктами, иногда деньгами. Великое княжество Литовское долгое время ничего не меняло в этой системе. В статуте так и писали: «Мы давнины не рушим и новины не вводим».

Новая политическая модель позволила повысить уровень эксплуатации на порядок. Намного выгоднее для пана оказалось создать фольварк — плантацию, ориентированную на товарное производство сельскохозяйственных продуктов.

Крепостных обязали трудиться на барщине два дня в неделю. Потом нормы трудодней были повышены до 4–5. Но оказалось, что и это не предел. Барщина могла быть даже больше, чем количество дней в неделе, ведь у крестьянина есть жена и дети, которых тоже можно выгнать в поле. Все вместе могут обеспечить 8 и даже 10 трудодней в неделю. Правда, в таком случае в фольварках уже давали какие-то деньги, чтобы несчастные хлопы не умерли с голоду.


День получки в фольварке. Картина напоминает выдачу продуктовой пайки в концлагере.

«Если из фильма "Джанго" Квентина Тарантино убрать приукрашенное насилие — неотъемлемую составляющую творчества этого режиссёра, то мы получим довольно точный образ деревни времён I Речи Посполитой», — так охарактеризовал фольварочную систему польский профессор Ягеллонского университета Ян Сова.

Следующим изобретением эпохи, не имеющим аналогов ни в одной стране мира, стала пропинация. Шляхта имела эксклюзивное право на производство алкоголя — это, в общем, нормальная практика для феодального общества. Однако бедные крестьяне не спешили пропивать последние гроши в корчме. Поэтому пришлось их заставить.

Каждый крестьянин обязан был покупать определённый объем водки и пива в зависимости от численности его семьи. Если денег нет, приходилось отработать дополнительными трудоднями. Стало ещё хуже, когда снизился спрос на польское зерно на рынках Западной Европы. Излишки хлеба владельцы фольварков отправили на перегонку, принудительное спаивание достигло грандиозного размаха.  


Корчма — место досуга мужчин, женщин и детей.

Строго говоря, принудительная алкоголизация целой страны на протяжении столетий попадает под современное определение преступлений против человечности — «наиболее ненавистных преступлений, которые представляют собой серьёзное разрушительное воздействие на человеческое достоинство, унижают и вызывают деградацию личности».

Проблемные точки тогдашнего общества были хорошо известны современникам. Посол ВКЛ в Крыму, подписавшись псевдонимом Литвин Михалон, ещё в 1550 году отметил главные пороки общества, которым немедленно следовало объявить борьбу. Это пьянство, коррупция, стремление знати к роскоши и чрезмерная эксплуатация народа. В пример он ставил соседей — пруссаков, ливонцев, московитян и татар:

«У соседей наших, татар и москвитян, право суда над подданными вельмож и дворян в делах гражданских и уголовных принадлежит не частному лицу, а государственному чиновнику, человеку трезвому и живущему на глазах у всех, между тем как наши производят суд каждый в одиночку, в пьяном виде, и удалив посредников и свидетелей; таким образом они могут делать всё, что им угодно.

Татары превосходят нас не только воздержанием и благоразумием, но и любовью к ближнему. В сношениях между собою они сохраняют сознание солидарности и взаимно помогают друг другу. Они справедливо поступают с рабами, хотя эти последние бывают у них всегда иноземцы, приобретённые путём войны или покупки, и не удерживают их в рабстве долее семи лет, согласно предписанию Библии. А мы держим в бессрочном рабстве людей, добытых не на войне и не куплею, не иноземцев, но людей одной с нами народности и вероисповедания, закабалённых вследствие сиротства, нищеты или брака с рабынею.

Мы злоупотребляем нашею властью над ними: мучим их, уродуем, убиваем без законного суда, по случайному подозрению. Напротив того, у татар и москвитян ни одному чиновнику, кроме главных судий в столицах, не дозволяется убивать человека даже в случае очевидного преступления; между тем как у нас во всех сёлах и деревнях произносят смертные приговоры.

Притом мы взимаем подати для защиты государства только от подданных наших: в городах от коморников, в сёлах от беднейших хлебопашцев, оставляя землевладельцев свободными от податей, несмотря на то, что они получают значительные доходы со своих обширных поместий, пашен, лугов, пастбищ, садов, огородов, лесов, рощ, пасек, от охоты, корчем, заводов, ярмарок, мыт, перевозов, мостовых, с озёр, прудов, рек, рыбной ловли, мельниц, от стад и от труда рабов и рабынь. Гораздо успешнее шли бы военные дела и собирались нужные для них подати, взимаемые теперь поголовно, если бы приведено было к концу предпринятое измерение всех полей, принадлежащих как дворянам, так и посполитым людям; ибо в таком случае каждый платил бы тем больше налогов, чем большим количеством поля он владеет».

Михалон Литвин «О нравах татар, литовцев и москвитян»

Шаг третий: белые негры

Предельно жёсткая эксплуатация возможна только в кастовом обществе. Там, где «верхи» и «низы» по-разному определяют свою этническую и религиозную принадлежность. Вплоть до того, что считают друг друга разными народами.

Речь Посполитая была многонациональной страной, но между поляками, литвинами и русинами не существовало непреодолимого барьера. Языки похожи, религия одна, хоть и обряд разный.

Значит, такой барьер понадобилось создать. Шляхта назвала себя потомками сарматов — кочевого племени, которое будто бы пришло на славянские земли из южных степей Восточно-Европейской равнины и поработило местных земледельцев. Т. е. генетически отделила себя от закрепощённого быдла.


Гусарские кирасы часто стилизовали под чешуйчатый доспех древних сарматских катафрактариев.

Бредовая легенда превратилась в государственную идеологию. Знать начала носить особую «сарматскую», очень яркую и богатую одежду. Идеал сармата был одинаково чужд и западной протестантской трудовой этике, и восточной традиции преданной службы правителю. Настоящий шляхтич обязан быть храбрым воином, гостеприимным хозяином, хорошим помещиком, а главные его занятия — это война, охота и пиры.


С большой симпатией сарматские ценности изображены в трилогии «Огнём и мечом».

Народ же окончательно превратился в белых негров. Русское слово «чернь», изначально не имевшее никакого негативного подтекста (оно означало крестьян, сидящих на «чёрных землях»), в польском языке превратилось в полный аналог североамериканского «ниггер» (тоже происходит от латинского «чёрный»).

От триумфа до гибели

Русским и белорусским историкам трудно удержаться от того, чтобы не упростить данную эпоху до одного из двух мифов. Вариант первый — просто игнорировать тот факт, что в Речи Посполитой был построен один из самых античеловечных режимов, который только существовал в истории. Подобным путём пошли авторы белорусского учебника за 8 класс.

Второй миф ничем не лучше. Свалить всю вину на поляков, католиков и предателей-униатов, якобы генетически враждебных нашей цивилизации. Этнические и конфессиональные противоречия тут глубоко вторичны. Польские крестьяне, кстати, находились в точно таком же положении, как белорусские, литовские или украинские. У них даже не было национальности — слово «поляк» относилось исключительно к шляхтичу, а они так, просто хлопы.

Речь Посполитая — это история становления, триумфа и закономерной гибели определённого социального порядка. Элитарной концепции государственности, последовательно доведённой до совершенства. При определённых обстоятельствах подобную эволюцию может проделать любая другая страна без всякого внешнего вмешательства.

Чем это кончилось, все знают. Судьба Польши решилась как минимум за сто лет до её разделов между Россией, Пруссией и Австрией. Страна вроде как существовала на карте мира, однако вместо реальных структур и государственных механизмов остались только интересы отдельных магнатов. Власть не могла собирать налоги, не обладала монополией на насилие, утратила суверенитет, не контролировала территорию и её жителей.

Не стоит считать уникальным и то, что всевластие знати в Польше продвигалось под лозунгами свободы и демократии. Иначе попросту невозможно свалить сильную центральную власть, которая является главным препятствием на пути элитарного реванша и закрепощения народа. Данная технология ничуть не устарела с XVI века.