Когда мы говорим о возникновении белорусской государственности, то надо понимать, что речь идёт о принципиально новом явлении в истории белорусского народа. Дело в том, что государственность появляется лишь тогда, когда выделяется определённый социальный слой общества, занимающийся умственным трудом. В древние и Средние века к такому социальному слою относились летописцы, религиозные проповедники, законники, составители былин, нравственных поучений, житий святых, исторических песен (героического эпоса). Всем им можно дать собирательное имя — книжники. В Новое время этот социальный слой получил название интеллигенции. Книжники характерны для государства, которое не отделяет себя от церкви, можно сказать, для церковного государства; интеллигенция — это уже признак светского государства. При церковном государстве этнос представлен в форме сословий, а при светском государстве народ состоит из классов, которые образуют нацию.

В IX-XIII веках о каких бы то ни было формах белорусской государственности говорить не приходиться, потому что на территории современной Белоруссии в то время существовало Древнерусское государство в лице древнерусских княжеств (Полоцкого, Минского, Витебского, Туровского, Пинского и других), о чём красноречиво свидетельствуют исторические источники того времени. Всякие утверждения о донациональных формах белорусской государственности в этот период — журналистская глупость и примитивная фальсификация древнерусской истории.

В средние века, когда территория Белоруссии входила в состав Великого княжества Литовского, а затем Речи Посполитой, также никакой белорусской государственности не было, поскольку денационализация западнорусских средневековых книжников (интеллигенции) и высшего сословия (дворянства) привела к тому, что эта интеллигенция и дворянство стали уже польско-шляхетскими и работали в русле обоснования законности польско-шляхетского господства на Белой Руси. Белорусский народ был лишён своей интеллигенции и высшего сословия, следовательно, и возможности заниматься вопросами белорусского государственного строительства.

Эта ситуация не изменилась даже после воссоединения Белоруссии с Россией в 1795 году, поскольку господствующее положение в структуре тогдашнего общества на белорусских землях занимала всё та же польско-шляхетская интеллигенция со своим главным умственным центром — Виленским университетом и его подчинёнными учебными структурами — польско-иезуитской академией в Полоцке, польско-шляхетскими школами и базилианскими училищами. Такое положение продолжалось вплоть до начала XX века.

Таким образом, пока не было белорусской интеллигенции, не могло быть и белорусской государственности. И наоборот: пока не было белорусской государственности — не было и белорусской интеллигенции. Но, как уже говорилось выше, интеллигенция возникает лишь тогда, когда складывается относительно самостоятельная социальная группа, которая, занимаясь умственным трудом, создаёт культурный, научный, образовательный, в том числе и политический продукт, называемый государством.

В этом плане начало формирования белорусской интеллигенции как массового социального слоя и начало формирования белорусской нации относятся ко времени Октябрьской революции и установления советской власти в Белоруссии. Государственное строительство и нациестроительство — это диалектически взаимообусловленный процесс в Белоруссии. Эта историческая диалектика и обусловила специфику формирования белорусской интеллигенции и нации как интеллигенции, а также нации советской и белорусской государственности как государственности советской.

До советского времени белорусской интеллигенции как массовой социальной группы ещё не было; были лишь отдельные представители белорусского народа (их условно можно назвать белорусскими протоинтеллигентами), которые уже начинают осознавать свою белорусскую идентичность, принципиально отличную от польско-шляхетской и родственную великорусской. Первым таким белорусским протоинтеллигентом можно считать известного этнографа середины XIX века Павла Михайловича Шпилевского. В своей работе «Белоруссия в характеристических описаниях и фантастических её сказках» (1853) он писал: «Есть у нас на Руси большой край… его зовут Белоруссией, живут там белорусы, родные братья людей великорусских».

Вообще, первые белорусские протоинтеллигенты выходили именно из среды этнографов, поскольку, занимаясь изучением белорусского фольклора, народного быта и хозяйствования, они лучше всего проникали в сущность белорусского самосознания, которое было неотделимо от общерусской ментальности. Павел Бобровский, Юлиан Крачковский, Николай Никифоровский, Адам Богданович, Евдоким Романов, Евфимий Карский, Якуб Колос, являясь по своей ментальности общерусскими людьми, тем не менее уже признавали белорусов отдельным народом, родственным народу великорусскому. Это была наиболее крупная группа белорусской протоинтеллигенции, которая совершенно правильно связывала судьбу белорусского народа с судьбой братского русского народа. Адам Богданович в книге «Пережитки древнего миросозерцания у белорусов» (1895) справедливо констатировал: «В тяжёлых условиях национального, социального и духовного гнёта [польско-шляхетского. — СОНАР-2050] народ был лишён своей интеллигенции, которая является проводником и распространителем новых идей в массах».

Другая часть белорусской протоинтеллигенции выходила из уроженцев местной, полонизированной в XVI-XVII веках западнорусской шляхты и униатской церковной среды.


Наиболее характерными её представителями являются Янка Купала — будущий народный поэт Белоруссии — и Михаил Коялович — будущий основоположник белорусской исторической науки.

На примере Янки Купалы можно видеть, как шёл процесс отделения этой части белорусских протоинтеллигентов от польско-шляхетской культурной среды. Если первые произведения Янки Купалы написаны ещё на польском языке и в русле польско-шляхетской лирики и героики, то в дальнейшем в своих стихотворениях он переходит на белорусский язык, где речь идёт исключительно о тяжёлой жизни белорусского крестьянства, находящегося под польско-панским игом.  Стихотворение «Мужик» (1904) образует поворотный пункт в жизни и творчестве поэта. Именно c этого времени Иван Луцевич, находившийся под сильным влиянием польско-шляхетской культуры, становится Янкой Купалой — поэтическим выразителем интересов белорусского народа, мудрость и юмор которого в сравнении с претенциозным гонором и умственной расслабленностью польской шляхты так рельефно изображены в знаменитой «Павлинке» (1912).

Михаил Коялович же сформировался как идейный выразитель интересов белорусского народа, освобождаясь от влияния униатского мировоззрения, которое было полностью зависимо от польско-католической идеологии. В своих работах («Лекции по истории Западной России», «Литовская церковная уния», «История воссоединения западнорусских униатов», «История русского самосознания») Коялович научно обосновал цивилизационное единство белорусского и великорусского народов, общность их исторической судьбы.

Следует отметить, что появление белорусской протоинтеллигенции, которая уже осознавала как свою мировоззренческую противоположность польско-шляхетскому сознанию, так и своё историко-культурное единство с Россией, происходило на фоне польско-шляхетских притязаний на исключительную роль в жизни белорусского народа. Так, польский интеллектуал конца XIX — первой половины XX века Роман Дмовский был уверен сам и убеждал европейских политиков в том, что возрождённая Польша по территории должна быть больше Германии и Франции вместе взятых и играть ведущую роль на континенте. Квинтэссенцией его взглядов являлось убеждение в цивилизационном превосходстве поляков над всеми, кто живёт к востоку от Буга. Что касается белорусов, то Дмовский утверждал, что этот деревенский народ вообще «находится на очень низком уровне просвещения и не высказывает сформулированных национальных устремлений… белорусы представляют элемент расово абсолютно инертный, нет начал даже белорусской литературы». Прямо-таки польско-шляхетский «Майн кампф»!

Здесь будет кстати привести письмо белорусского этнографа Евдокима Романова членам Белорусского научно-литературного кружка Санкт-Петербургского университета (1912), в котором выдающийся наш земляк как раз разоблачал подобные представления в отношении белорусского народа. Евдоким Романов в своём письме изложил развёрнутую программу по изучению Белоруссии, чтобы, как он писал, уменьшить рвение больших учёных, которые отбирают у белорусов почти половину слов и отдают их литовцам, латышам, полякам, даже финнам. Это касалось и Статута ВКЛ 1588 года. В частности, он писал: «Возьмите книги решений волостных судов за 60–70-е годы, когда писари ещё не мудрствовали, и систематизируйте решения. При этом сам по себе и решится вопрос о "литовском" (?) статуте». Что хотел сказать этим Евдоким Романов молодым исследователям? То, что Статут ВКЛ — это не какая-то европейская демократическая конституция XVI века, как любили распространяться в прошлом и любят разглагольствовать в настоящем различные фальсификаторы, а всего лишь рецепция старорусского народного права, отягощённая крепостным законодательством польско-литовской шляхты. Демократическое в этом Статуте принадлежало древнерусскому праву, а европейское в этом документе было продуктом «творчества» магнатов-крепостников Речи Посполитой и ВКЛ.

Отсюда должно быть понятно, почему так называемая БНР не имеет никакого отношения ни к белорусской нации, ни к белорусской государственности. К белорусской нации БНР не имеет отношения, потому что бээнэровская интеллигенция (Вацлав Ластовский, Вацлав Ивановский, Язэп Лесик, Аркадий Смолич, Владислав Козловский, Петр Кречевский, Радослав Островский, Константин Езовитов и другие), прикрываясь «белорусизацией», преследовала цель отрыва белорусов от общерусской истории и культуры в интересах, в зависимости исторических обстоятельств, всевозможных оккупантов — то кайзеровской Германии, то пилсудской Польши, то гитлеровского рейха. В настоящее время эта «белорусизаторская» интеллигенция, прикрываясь теми же «европейскими ценностями», стремится реабилитировать фашистских прислужников и работает в интересах всё той же западной олигархии и военщины.

К белорусской государственности БНР не имеет отношения, потому что бээнэровская государственность как антисоветский и антисоюзный (антироссийский) проект бээнэровской («белорусизаторской») интеллигенции, образно говоря, представляла собой второе издание польско-шляхетских Восточных кресов, что этой интеллигенции и удалось временно осуществить на территории Западной Белоруссии в 1921–1939 годах. Ибо то, что именуется кресами, не есть нечто самостоятельное, так как такое название может быть дано известной местности лишь извне, то есть польско-шляхетским правительством, рассматривавшим эти кресы как восточную колонию своего государства.

«Новые веяния» в сегодняшней внутренней и внешней политике Республики Беларусь вызваны не столько некими новыми обстоятельствами на постсоветском пространстве, сколько реанимацией, условно говоря, польско-шляхетского сознания в системе государственного управления страны.  Это польско-шляхетское сознание включает в себя тех представителей интеллигенции, которые  ведут  свою родословную от польской шляхты, и ту  интеллигенцию, которая не понимает действительных причин разрушения СССР, а поэтому чисто школярски толкует о независимости Белоруссии и пишет глупости о белорусской государственности в Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой, а также тех интеллигентов и полуинтеллигентов, которые  в советское время помалкивали, а сейчас впали в антисоветский психоз. Объединяют их всех антисоветизм и русофобия.

Собственно говоря, эта часть интеллигенции никакого отношения к белорусской интеллигенции не имеет. Вот почему её правильно назвать польско-шляхетской. В её сознании явно преобладает польско-шляхетская ментальность, о которой эта интеллигенция, возможно, и не подозревает, но, скорее всего, намеренно скрывает.  И «белорусизаторство» этой части интеллигенции есть лишь прикрытие польско-шляхетских вожделений к Белоруссии, поскольку всё это «белорусизаторство» вытекает из польско-шляхетских взглядов и концепций, основывающихся именно на отрицании русскости белорусов. Но поскольку этнонимы «белорус», «белорусский» — факт для польско-шляхетских «белорусизаторов» не из приятных, они, демонстрируя тем самым свою умственную нищету, всячески пытались и пытаются заменить его другим этнонимом, где не было бы уже указания на русскую природу белорусов («белоляхи», «кривичи», «литвины», «балты»).

Белорусская же интеллигенция, которая сформировалась в советские годы и по своей ментальности остаётся советской, а следовательно общерусской, несмотря на своё подавляющее большинство по сравнению с польско-шляхетской, в политике и культуре современной Белоруссии занимает подчинённое, второстепенное место.

Специфика социально-политической ситуации в настоящее время в Белоруссии такова: наверху государственной пирамиды находится человек, который по своим ментальным характеристикам является советским человеком, а значит общерусским, а все ключевые должности (практически все) занимает польско-шляхетская, «белорусизаторская» часть чиновничества, которая не верит ни в политику Александра Лукашенко, ни в белорусский путь, ни в Союзное государство, ни в Евразийский союз, а верит, образно говоря, лишь в карту поляка. Если бы не было запрета государственным служащим получать карту поляка, то вся эта польско-шляхетская часть чиновничества давно бы уже была с ней. 

Польско-шляхетская часть интеллигенции в Белоруссии исходит из той предпосылки (во многом правильной), что в ближайшей перспективе совокупный Запад останется реальной силой, которую будут вынуждены принимать в расчёт все постсоветские деятели, в том числе и президенты. Поэтому не только субъективно (в смысле обеспечения своей карьеры и своих доходов), но и объективно (в плане сильного и постоянного давления со стороны Запада) эта интеллигенция стремится заслужить благосклонность западной бюрократии и олигархии, старается выглядеть в глазах Запада прилежным учеником, даже большим европейцем, чем сами европейцы.

Всё это прекрасно понимает господствующая польско-шляхетская часть интеллигенции в Белоруссии, поэтому она всячески старается продемонстрировать свою иезуитскую льстивость перед США и Евросоюзом, выпросить, так сказать, для себя американскую или евросоюзовскую индульгенцию за свою греховную жизнь, чтобы легитимировать своё политическое бытие в настоящем и иметь гарантии  своей  безопасности в будущем. Именно отсюда проистекают реверансы этой части интеллигенции в отношении США и ЕС, поскольку для неё важна карта поляка, а не белорусская идентичность. Именно отсюда идёт дипломатическая  и духовно-культурная  переориентация  внутренней и внешней политики Белоруссии от союзного, евразийского вектора к так называемому европеизму. Это находит своё отражение в постоянной политической трескотне о Белоруссии как доноре европейской безопасности, в очевидных, внешне лояльных, но внутренне полемичных высказываниях о российской политике, о проводимой  мягкой «белорусизации» как демонстрации якобы цивилизационного отличия «европейской» Белоруссии от «азиатской» России, о смехотворной  претензии  отождествить современную  Белоруссию  с Финляндией эпохи разрядки биполярного мира.


Во всём этом и заключается коренная ошибка в понимании действительного места Белоруссии в системе европейских и международных отношений.  В них отсутствует понимание того, что США и Евросоюзу нужна не тихая и независимая Белоруссия, не некий мост между Востоком и Западом, а Белоруссия именно антироссийская, Белоруссия наподобие бандеровской Украины.

Западные политики поэтому и не скупятся на похвалы белорусским дипломатам. На Западе понимают, что все разговоры о миротворческой роли Белоруссии на европейском континенте, о европейской Белоруссии — это хороший шанс для  Запада  оторвать Белоруссию от России, чтобы не только с украинской, но уже и с белорусской земли вести геополитическую войну против России.

Вот почему желание сделать Белоруссию спокойной и безопасной страной неосуществимо на основе польско-шляхетской многовекторности и на руку именно США и Евросоюзу, которые спят и видят, когда же и в Белоруссии удастся реализовать такой же антироссийский сценарий, как это им удалось осуществить на Украине в 2014 году.

Основная проблема управленческого класса в Белоруссии заключается в его слабом методологическом и культурологическом потенциале. Как говорил классик, «культурки не хватает». Отсюда его наивное представление, что можно переиграть противников, которые в культурологическом отношении несравнимо сильнее всех нынешних белорусских аналитических, культурологических центров и нынешних белорусских политиков. Если бы белорусские политики обладали определённым культурным потенциалом, то они понимали бы, что похвала им со стороны западных лицемеров и циников есть следствие глупости польско-шляхетской политики европеизации Белоруссии, которая навязана белорусскому народу именно польско-шляхетской частью интеллигенции.

Непреходящее значение образования БССР заключается в том, что она явилась закономерным итогом исторического развития белорусского народа. БССР не только выполнила роль создателя и объединителя белорусской нации «в едином Белорусском государстве», но и лежит в основе дальнейшего национально-государственного творчества белорусского народа как Союзного государства Белоруссии и России. БССР — это не только прошлое, но и будущее белорусской государственности как государственности союзной. Поэтому мы не погрешим против исторической истины, если скажем, что национальная идея белорусов выражается в лозунге «Назад в будущее», то есть в Союзное государство, где были обеспечены мир, справедливость и права человека.