В январе 1917 года вероятность того, что большевики вскоре
смогут взять власть в Российской империи равнялась нулю. Партия, конечно,
занималась агитацией и даже завозила контрабандой через Архангельск в бочках
из-под селедки отпечатанный заграницей тираж газеты «Правда». Однако для того,
чтобы свалить правительство у РСДРП не было ни сил, ни связей, ни авторитета.
Казалось, после Февральской революции для большевиков тоже мало что поменялось. К власти пришли старые и опытные элиты, за спиной которых была Госдума, Временное правительство, армия, а также вся сеть земского самоуправления – от уезда до губернии.
Торжественные похороны жертв Февральской революции 23 марта
1917 г. были объявлены «всенародным праздником на все времена». Так новая
власть закладывала фундамент новой мифологии. В ходе современных революций
погибших тоже нередко отпевают прямо на площадях, как это было на киевском
Майдане в 2014 г.
На товарища Ленина, который, только выйдя из пломбированного вагона «Цюрих – Финляндский вокзал», выступил с планом борьбы за перерастание буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую, даже его соратники смотрели, как на опасного фанатика. Газета «Правда» поначалу отказалась публиковать его «Апрельские тезисы», а все-таки поставив статью, указала, что мнение автора не совпадает с позицией редакции. На Всероссийском совещании Советов в Таврическом дворце речь Ленина прерывалась криками: «Это же бред сумасшедшего!» Когда вопрос вынесли на голосование в Петроградском комитете большевиков, против «Апрельских тезисов» высказалось 13 человек, 2 – за, 1 – воздержался.
А в итоге Ленин оказался прав. Не прошло и года, как период
парламентской демократии закончился фразой матроса Железнякова, разогнавшего
беспомощное Учредительное собрание:
«Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения,
чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что КАРАУЛ УСТАЛ».
Иногда картинки в соцсетях отражают историческую реальность
лучше, чем учебники истории. У большевиков есть 100% алиби, подтверждающее их
непричастность к свержению монархии. В феврале 1917 года их госдумовская
фракция в полном составе сидела в тюрьме, а идейное руководство – в эмиграции.
«Начали бар вешать… да хоть бы одного кнутом отодрали»
Либерализм, который неожиданно стал движущей идеологией
Февральской революцией, никогда не был особо популярным в Российской империи.
Относились к нему значительно более скептически, чем, например, сейчас. Сегодня
тоже при трезвом размышлении понятно, что внутренняя устойчивость двух держав
Союзного государства, а также других республик ЕАЭС опирается на
сверхпрезидентскую (по сути, царскую) форму государственного управления. А в
начале XX века и подавно. Огромную, многонациональную, раздираемую классовыми
противоречиями Российскую империю даже сами либералы с трудом представляли
либеральной демократией.
Характерно, что один из идеологов либерального движения
декабристов Никита Муравьев в своей «Конституции»
предположил разделить Россию на 13 государств и 2 области. Как в воду глядел. И
Российская империя в 1917-м, и Советский Союз в 1991-м с либеральными властями
не смогли сохранить территориальную целостность.
Для многочисленного еврейского населения, компактно
проживавшего в западных губерниях за «чертой оседлости», своего национального
государства, естественно, не нашлось. Однако руководитель Южного общества
декабристов Павел Пестель нашел выход, тоже опередивший свое время. Он советовал
вывезти два миллиона русских евреев в Малую Азию на территорию Османской
империи и там помочь им организовать свою державу.
Таким образом, риски либерально-демократического устройства
просчитывались как минимум за сто лет до Февральской революции. О поддержке
либеральных идей в народе и говорить смешно. Тогдашние «социологи» из Третьего
отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (т.е., тайной
полиции) зафиксировали почти единодушное неприятие декабристов всеми
сословиями. Вот что простой
народ говорил по поводу разгрома восстания на «фокус-группах»:
«Начали бар вешать и ссылать на каторгу, жаль, что не всех
перевесили, да хоть бы одного кнутом отодрали и с нами поравняли. Да долго ль,
коротко ли, им не миновать этого».
Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. Рисунок
Карла Кольмана.
Революции по шаблону
Ничего особенного в либеральной идеологии не видят и
современные учебники. «История России» за 8
класс спокойно фиксирует, что за XIX век «либерализм не стал ведущей
политической силой в стране, его опора в обществе была очень слабой –
интеллигенция да незначительная часть дворянства». А учебник «История
Беларуси» даже немного сочувствует, что на выборах 1912 года от белорусских
губерний «никто из кандидатов от либеральных и революционно-демократических
партий в состав депутатов IV Думы не попал».
Совершенно верно. Под контролем властей были избраны депутаты, декларировавшие верность
самодержавию и лояльность правительству. Однако в таком случае невозможно
объяснить, почему уже к 1915 году в той же Госдуме и с тем же составом из 442
человек осталось несколько десятков «нерукопожатых» монархистов и еще меньше –
радикалов-революционеров.
«Конституционное» большинство перекрасилось в либеральную оппозицию. Все
они стали заложниками идеологии, в которую сами не верили – однако держались
ее, поскольку именно она привела их в феврале 1917 года к власти.
По Хобсбауму (Эрик Хобсбаум «Век
революции. 1789 – 1848»), все либеральные революции (а таковых только в
1848 – 49 гг. в Европе насчитывается больше десятка) проходят по одному
шаблону. Элитные группы, недовольные своим местом и положением, начинают
раскачивать лодку. В тот момент, когда есть подходящие условия для народного
протеста, оппозиционные элиты методом провокации вовлекают в борьбу широкие
массы. И в XIX, и в XXI веке всегда можно найти проблемные точки общества.
Кризис, война, крестьянское безземелье, рост коммунальных тарифов – подойдет
любая тема, которая действительно цепляет народ.
В ходе борьбы оппозиционные элитные группы либо добиваются уступок от власти, либо сами входят во власть. Формы компромисса могут быть разными – Конституция, создание парламента, формирование «правительства народного доверия», поддержка помещичьего землевладения и т.д. Как раз такую штуку русские элиты провернули в ходе первой революции в 1905 – 1907 гг., добившись созыва Государственной Думы и значительно укрепив свои позиции за счет самодержавия.
Кровавое воскресенье 9 января 1905 года. Чудовищная
провокация с подачей политической петиции, на которую подбили попа Гапона
респектабельные господа из земской либеральной оппозиции. После расстрела
демонстрации люди топтали иконы и портреты царя, которые буквально только что
благоговейно несли в руках.
Митрополит Тихон (будущий Патриарх) благословляет женский
ударный батальон перед отправкой на фронт. Женские «батальоны смерти» были
учреждены Временным правительством для того, чтобы поднять патриотический дух и
пристыдить мужчин, отказывающихся воевать.
Ненужная победа
Однако в тот момент, когда народный протест достигает
угрожающей отметки, псевдолиберальная оппозиция (уже получившая то, что
хотела!), резко меняет ориентацию. Она переходит в лагерь «партии наведения
порядка». На практике это может выглядеть следующим образом. Сегодня
помещик-либерал на кухне ругает правительство, радуется поражению нашего флота
при Цусиме и в фейсбуке (т.е., в нелегальном журнале «Освобождение») зовет Русь
к топору. Но завтра под его домом появляется толпа решительно настроенных
крестьян. Которые вообще не видят разницы между прогрессивными вольнодумцами и
отсталыми реакционерами. Для них все господа на одно лицо. Теперь, по мнению
бывшего либерала, а отныне убежденного консерватора, власть обязана немедленно
явиться на защиту его жизни, чести, здоровья и законной собственности.
Т.е., местный либерализм является не идеологией, а
методологией. Он не может и не должен быть инструкцией для построения нового общества.
Это учение о методах, способах и стратегиях воздействия на власть.
Показательно, что за долгую историю либерализма и в
Российской империи, и в современных государствах бывшего СССР он не породил ни
одного значимого, признанного во всем мире мыслителя. Между тем, у нас есть
феномен анархиста Бакунина, вилла которого в Италии стала местом почти
религиозного паломничества для революционеров со всех континентов. Возьмем
Ленина или Троцкого. Или Бердяева. Все это фигуры первой величины, которые сформировали
оригинальные, глубокие, интересные для многих иностранцев концепции.
Ничего подобного наш либерализм не предложил. Это пустышка.
Он как был, так и остался примитивным отражением английской, действительно
хорошо проработанной, однако совершенно неприемлемой для многих других стран,
политической доктрины.
Смешно даже предположить, что декабристы 1825 года, или
госдумовские депутаты 1917-го, или современные оппозиционеры из либерального
лагеря на самом деле боролись и борются за честную рыночную конкуренцию, равные
возможности в предпринимательстве, отмену юридических барьеров для
экономической деятельности. С кем они собрались конкурировать, что они в этом
понимали? Последнее о чем могли подумать вожди декабристов – это то, что им
придется стать вровень с купцами и заняться «предпринимательством» без
государственных льгот и преференций.
Вот характерный пример из алкогольного бизнеса. На
протяжении всей истории существования Российской империи от Петра I и до
Николая II шло перетягивание каната, кто будет гнать водку. Власть всегда
боролась за государственную монополию, которая в лучшие годы давала более 25%
поступлений бюджета. Дворянство всегда
боролось на два фронта: и против государственной монополии, и против свободного
производства, чтобы выгодная «тема» осталась у них в руках и ни в коем случае
не ушла к купеческому сословию. Такой либерализм, но не для всех.
В этом трагедия Февральской революции – она закончилась
победой. А по закону жанра ее роль сводилась к обычной провокации, которая
должна была привести к очередному ослаблению монарха и к очередному усилению
элит.
Партия «крепкой руки»
Представительская власть сама по себе не могла подхватить
падающую империю. Ее задача всегда заключалась в лоббизме и ни в чем больше.
После неожиданного падения монархии стране нужна была иная точка, вокруг
которой смогла бы формироваться «партия порядка» и традиционная для нашего общества
«сверхпрезидентская» вертикаль. Единственной такой структурой по состоянию на 1917
год оставалась армия. Вопрос был в том, кто армию возьмет под контроль.
В конце лета 1917 года были серьезные разговоры о некой
«диктатуре» или «директории», назывались фамилии главы Временного правительства
Керенского и генерала Корнилова. Скорее всего, потенциальные диктаторы даже
согласовали свои действия по захвату власти, однако уже после начала мятежа
взаимное недоверие вызвало раскол между ними, и Керенский объявил Корнилова
«изменником Родины». В ходе конфликта они взаимно «обнулили» свой авторитет.
Поэтому, в конечном итоге, через советы солдатских депутатов армию взяли под
контроль большевики.
Они как раз и сыграли в «партию порядка», «крепкую руку»,
спасающую империю - ту самую роль, которая по идее предназначалась царской
власти.
Офицеры «Дикой дивизии», на 90% укомплектованной
мусульманами-добровольцами. Именно эта часть по плану Корнилова должна была
захватить столицу в августе 1917 г. и развесить лидеров Петроградского совета
рабочих и солдатских депутатов по фонарным столбам.
Взгляд с противоположной позиции
За либеральной идеологией стоит своя правда. Другой
технологии для того, чтобы эффективно бороться за свои права и привилегии у
элитных групп просто не было. Предоставим слово «адвокату» аристократической
фронды, самому авторитетному писателю той эпохи графу Льву Николаевичу
Толстому. Вот
как описывает он торжественное мероприятие 17 января 1895 года, когда
представители всех 79 губерний Российской империи приехали в Петербург для
того, чтобы поздравить нового императора Николая II с восшествием на престол:
«За несколько месяцев до выезда представителей во всех
губерниях России в продолжение нескольких месяцев шли усиленные работы
приготовлений для этого поздравления. Собирались экстренные собрания,
предлагали, избирали, интриговали; придумывали форму верноподданнических
адресов, спорили, придумывали подарки для подношения, опять спорили, собирали
деньги, заказывали, избирали счастливцев, которые должны были ехать и иметь
счастье лично передать адресы и подарки. И, наконец, люди ехали иногда по
несколько тысяч верст со всех концов России с подарками, новыми мундирами,
заготовленными речами и радостными ожиданиями увидать царя, царицу и говорить с
ними.
И вот все приехали, собрались, доложились, явились к
министрам тому и другому, подверглись всем мытарствам, через которые проводили
их, наконец дождались торжественного дня и явились во дворец со своими
подарками… И, наконец, наступила торжественная минута, и все эти сотни, большей
частью старые, семейные, седые, почитаемые в своей среде люди замерли в
ожидании.
И вот отворилась дверь, вошел маленький, молодой
человек в мундире и начал говорить, глядя в шапку, которую он держал перед
собой и в которой у него была написана та речь, которую он хотел сказать. Речь
заключалась в следующем.
«Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для
заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони
присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в
некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными
мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления.
Путь все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять
начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный
покойный родитель».
Когда молодой царь дошел до того места речи, в котором он
хотел выразить мысль о том, что он желает делать все по-своему и не хочет,
чтобы никто не только не руководил им, но даже не давал советов, чувствуя,
вероятно, в глубине души, что и мысль эта дурная и что форма, в которой она
выражена, неприлична, он смешался и, чтобы скрыть свой конфуз, стал кричать
визгливым, озлобленным голосом».
Такую статью сегодня мог бы написать какой-нибудь
оппозиционный блогер. Достаточно поменять некоторые обстоятельства, на место
молодого царя поставить старого надоевшего президента, на место «семейных,
седых, почитаемых в своей среде людей» - прогрессивных политиков нового
поколения. Схема работает.
К чести Льва Николаевича, он был не безответственным блогером, а великим писателем. Поэтому он не стал публиковать свои мысли, а просто выговорился на бумаге и положил статью в стол. Хотя после императорской речи 17 января именно к Толстому обращалась так называемая «прогрессивная общественность» для того, чтобы он написал от ее имени коллективный протест. Как и многие другие обращения такого рода, которые он всегда отклонял.
Лев Толстой в Троицкой психиатрической лечебнице,
разговаривает с больным, называющим себя Петром Великим. Писатель интересовался
психиатрией в своем поиске путей исцеления людей и общества.
Иллюзия всемогущего пиара
Если в глазах Льва Толстого и многих людей его круга Николай
II, заглядывающий в шапку для чтения «инаугурационной» речи, был карикатурой на
правителя, это не значит, что в целом по Российской империи с позитивным пиаром
власти все обстояло так же плохо. С конца XIX монархия целенаправленно
реализовала целый комплекс мер, призванных актуализировать «духовные скрепы».
Еще Александр III начал носить бороду и одеваться в народную
одежду или в военную форму, которая для России в принципе тоже является
народной одеждой.
Александр III на охоте.
Шествие императорской семьи из Успенского собора в Чудов
монастырь, 2 апреля 1900 г.
А во время войны императрица вместе с великими княжнами
(младшей из которых было только 14 лет!) пошла в сестры милосердия. Без
притворства, выполняя все неприятные тяготы, связанные с уходом за ранеными.
Одной из дочерей Николая II Анастасии, прапорщик Николай Гумилев (поэт
«серебряного века», отец историка и писателя Льва Гумилева) от имени всех
офицеров лазарета написал:
И мы
уносим к новой сече
Восторгом
полные сердца,
Припоминая
наши встречи
У
Царскосельского дворца.
Живое общение с верноподданным народом ежедневно убеждало
императорскую семью в том, что их «рейтинг» нерушимо стоит в рамках абсолютной
поддержки. Какая опасная иллюзия! Несколько точных информационных ударов в стык
между правителем и народом очень быстро могут разрушить любой рейтинг.
В конце 1916 года миллионы людей были убеждены, что
императрица Александра Федоровна вместе с великими княжнами спит с Распутиным,
а у царя где-то спрятан телефон, по которому он выдает расположение наших войск
немцам. Этот телефон после февраля 1917-го искали так же настойчиво, как
украинские революционеры в 2014-м – вымышленный золотой унитаз Януковича.
Царское Село перекопали в поисках провода. Не нашли, конечно.
Продолжение следует
Какие выводы из этой истории? Никаких – по крайней мере, на
уровне учебника истории. Наша официальная история исходит из того, что
Временное правительство рухнуло из-за серии тактических ошибок – продолжение
войны «до победного конца», роспуск старой полиции, неспособность противостоять
сепаратизму окраин и т.д. Это не так. Не исключено, что Временное правительство
смогло бы как-то дотянуть до конца войны и даже пережить большевиков, однако
системно его идеология была несовместима с Россией. В конечно счете, власть все
равно была бы другой.
Данное обстоятельство нужно иметь ввиду, если перед Союзным государством или другими республиками ЕАЭС замаячат перспективы очередной либеральной революции. А это не исключено. Вполне возможно, что и схема будет похожей. Вначале раскачка, потом провокация, выход на революционную фазу, союз с властью и, наконец, фиксация привилегий. Как власть могла бы противостоять этому – в следующей серии «Несостоявшаяся Великая русская эволюция».
