Доктор геолого-минералогических наук Валерий Верниковский дал интервью журналу «Неизвестная Сибирь». Валерий Арнольдович принимал участие в серьёзном исследовании полярного дна с целью доказать принадлежность территории Арктики России. Публикуем текст интервью. 

— Валерий Арнольдович, ещё со школьных уроков географии мы помним, что 200 миль прибрежных вод — экономическая зона арктических стран, остальное — была такая красивая формулировка — «общее наследие человечества». Что же с тех пор изменилось?

— Собственно, ничего. И сегодня точно так же 200-мильная линия определяет эти границы для России, Канады и других северных государств. Но морское право оставляет возможность любому из них раздвинуть свою экономическую зону. Наша страна была первой, которая решила воспользоваться таким шансом.

— Удивительно, что это случилось не сегодня, когда вопрос российских границ стал так актуален, а ещё в 2001 году.

— Я бы сказал иначе: для того времени это был очень дальновидный шаг. Благодаря ему мы получили больше десяти лет, чтобы успеть подготовиться.

— А почему в ООН не приняли нашу первую заявку? Что это было с их стороны — придирки? Намеренное затягивание вопроса? Чего им не хватило?

— Изученности Арктики. И, конечно, это были не придирки. У нас была исследована вся прибрежная зона, изучены архипелаги и острова, созданы подробные геологические карты. А вот данных по подводным хребтам не хватило, и их предстояло получить.

— Этим и занималась ваша лаборатория?

— Занималась этим целая группа учёных из институтов Москвы, Санкт-Петербурга и нашего Института нефтегазовой геологии и геофизики СО РАН. Надо было понять, из чего сложено дно Северного Ледовитого океана — из каких пород, из каких блоков, из каких плит.

В геологии есть два типа земной коры — континентальный и океанский. Если у вас на дне кора континентальная, то это может быть продолжением окраины материка, и вы вправе подавать заявку на расширение внешней границы шельфа. А если океанская, то тут, извините, никакие претензии уже не принимаются, это нейтральные воды. Вот мы и пытались доказать, что хребет Ломоносова и поднятие Менделеева когда-то были частью континента.

— Проблемы, с которыми столкнулись наши учёные, чрезвычайно сложные. Писали, что пришлось даже создать новую модель эволюции Земли. Так и есть?

— Это всё-таки преувеличение. Хотя заглянуть в глубь истории нашей планеты почти на миллиард лет действительно пришлось.

То, чем мы занимаемся, называется палеомагнитные исследования. В нашей лаборатории мы изучаем остаточную намагниченность пород, составляющих земную кору. Когда порода образуется, её ферромагнитные частички всегда направлены на полюс. Определяя это направление и зная, где находились древние полюса, можно восстановить картину движения разных блоков земной коры и проследить формирование, скажем, того же Северного Ледовитого океана

Знаете ли вы, например, что 400 миллионов лет назад его берега находились на экваторе? Позже, примерно 60 миллионов лет назад, они уже занимали привычное нам сегодня место, но сам океан, судя по всему, был куда меньше, да и очертания имел совершенно другие. И то, что мы сегодня называем хребтом Ломоносова, в те далёкие времена было окраиной континента. Вместе с Землёй Франца-Иосифа, Северной Землей и другими нынешними островами и архипелагами. А потом часть этой окраины оторвалась и оказалась под водой.

Мы проследили все эти процессы, начиная с позднего докембрия, — это 800-900 миллионов лет назад. Выезжали каждый год в экспедиции, побывали практически на всех северных архипелагах, собрали кучу материалов...

— Другим странам, претендующим на свою долю арктического пирога, тоже приходится всё это делать?

— Ну раз они подают заявки, значит, опираются на какие-то доказательства. Проводят геофизические исследования, строят карты рельефа дна, изучают возраст пород. Так же, как и мы. Что касается палеомагнитных реконструкций, то, судя по публикациям, у них таких данных по Арктике очень мало. Здесь ведь очень важно, чтобы всё было в комплексе — и возраст пород, и палеомагнитные исследования. Одно без другого не работает или даёт слишком высокую погрешность.

— А у нас есть и то и другое. Получается, что мы в своих исследованиях арктического дна опережаем другие страны?

— Во-первых, как я уже сказал, у нас было время — почти 15 лет. А во-вторых, речь здесь не идёт о каком-то соревновании — кто будет первым у Северного полюса. Наши исследования вполне могут лечь в основу доказательств Дании или Канады. Мы ведь занимаемся точной наукой.

Кстати, нам самим в своё время очень помогли. Знаете кто? Американцы! Летом 2004-го, спустя два года после того, как нашу заявку отправили на доработку, американская экспедиция на нескольких ледоколах подошла к Северному полюсу и пробурила без малого полкилометра в хребте Ломоносова. Могу сказать, что это весьма дорогостоящая и технически очень сложная задача.

Причём они не только пробурили, они этот столб породы, так называемый керн, вынули и тщательно изучили. И сравнили с аналогичным разрезом, сделанным на Земле Франца-Иосифа. Оказалось, что два разреза очень похожи. Так мы получили ещё одно подтверждение, что хребет Ломоносова и наши северные архипелаги когда-то были одним целым — окраиной материка.

Российские учёные такого масштабного бурения, к сожалению, не проводили, только сделали несколько небольших скважин на поднятии Менделеева. Хотя и это имело в научном мире очень большой резонанс. Причём анализ полученных горных пород проводился в Новосибирске, в нашем институте. Мы узнали их возраст — около 470 миллионов лет — и доказали, что это тоже древняя континентальная кора.

— Валерий Арнольдович, а какова была ваша роль в российской делегации и как там вообще всё происходило?

— Комиссия заседала в здании ООН, в нашей делегации было 19 человек — учёные-геологи, чиновники, дипломаты. Двое, и я в том числе, представляли академическую науку. Наша задача — отстаивать российскую заявку и отвечать на вопросы экспертов. Презентацию делал министр природных ресурсов, который более двух часов выступал на русском, а его тут же переводили на 6 разных языков. Ведь комиссия многонациональная, в ней есть представители фактически всех континентов.

— Но в кулуарах к вам, наверное, подходили, прижимали к стенке и задавали всякие каверзные вопросы?

— Прижимать к стенке и задавать каверзные вопросы будут в августе, на следующей сессии. Я уже получил туда приглашение. А тогда все просто сидели, открыв рот, слушали наше выступление и понимали, какая огромная работа проделана российскими специалистами. Вообще-то, сама заявка составляет 8 томов! Так что сейчас они там в ООН эти тома читают, думают, кто какое направление будет курировать и каких экспертов надо привлечь. Вопросы, конечно, появятся. Но позже.

— То есть решение о границах шельфа может затянуться ещё надолго?

— По опыту работы этой комиссии, даже простые заявки, где нет конфликтов с другими странами, рассматриваются года 2-3. А у нас, как вы знаете, идёт спор за Северный полюс. Помимо России, на него претендуют ещё Дания и Канада. Но это вопрос уже политический, а не геологический, с геологией тут всё понятно.

— Боюсь, когда речь заходит о богатствах недр, к учёным не очень-то прислушиваются. И впереди нас ждёт довольно острая борьба. Но тогда, может быть, лучше оставить всё как есть?

— Не думаю, что это хорошая мысль. Если оставить себе всего 200 миль экономической зоны, мы проиграем. Все проиграют! Все арктические страны. Потому что завтра на двести первую милю придёт какой-нибудь китайский ледокол, и там начнут разведывать, добывать полезные ископаемые. А если застолбить за собой эту территорию, то никто чужой бурить уже не сможет.

Ещё раз повторю: по части ресурсов, особенно углеводородов, арктический шельф чрезвычайно богат. Поэтому игра стоит свеч.

— Говорят, что под российским льдом больше нефти, чем во всех странах ОПЕК вместе взятых.

— В том-то и дело, что «говорят». Всё это пока только прогнозные оценки. Вопрос ведь не в том, больше или меньше у нас нефти, чем у ОПЕК, а насколько разведаны эти запасы. Даже не на далёком шельфе, а в ближней двухсотмильной зоне.

— И насколько же?

— Меньше, чем у канадцев, хуже, чем у американцев, слабее, чем у норвежцев. Можно просто сравнить по карте, где обозначены месторождения, скажем, на Чукотском море — в американской его части и в российской. Или в Баренцевом — у Норвегии и у нас.

Да, разведка на шельфе — это очень большие затраты, и, пока нам хватает углеводородов на суше, мы вряд ли всерьёз начнём разрабатывать подводные залежи. Но ведь надо думать и о том, что мы оставим нашим потомкам. В конце концов, если мы занялись расширением своих арктических границ, то, наверное, не ради самого факта, а ради ресурсов, которые мы при этом получаем.

Но граница должна быть к тому времени закреплена. И надо это делать сейчас, не откладывая на будущее. Посмотрите: сегодня все северные страны решают вопрос своих арктических территорий. И Россия не может здесь быть сторонним наблюдателем, упустить свой шанс. Пусть решение затянется на годы, путь будут споры, пусть будут разногласия, пусть говорят, что Россия хочет захватить Ледовитый океан...

Мы пытаемся получить лишь то, что принадлежит нам по праву. И готовы это аргументированно доказывать.

— А что, в ООН действительно говорят, что Россия пытается всё захватить?

— Ну что вы, в ООН работают культурные люди. Говорят политики, говорят СМИ, а за ними повторяют обыватели. Вот я в Австралии в одном университете выступал, так мне задали вопрос: почему ваша страна хочет захватить Арктику?

Я в ответ показал карту — не нашу, а норвежскую — с предложенной схемой деления арктических территорий в соответствии с конвенцией и морским правом. Говорю: видите? Мы хотим получить только то, что нам положено. Вот этот участок отойдёт Норвегии, этот — Канаде, а вон тот — Дании. Мы на них никак не претендуем. Но вот этот сектор по праву должен принадлежать России. Не верите нам — поверьте норвежской карте.

— Подводя итоговую черту... Валерий Арнольдович, как вы считаете, то, что касается наших арктических владений, — это вопрос больше политический или экономический?

— Это в первую очередь вопрос границ Российской Федерации. А дальше решайте сами, политический он или экономический.

Вот идёт давний спор по поводу Курильских островов, японцы предъявляют на них претензии. Почему мы их должны отдавать японцам? Это наши территории.

В своё время отдали Аляску — всё, обратно её уже не заберёшь. А американцы, между прочим, там нашли золото. Мы же теперь только локти можем кусать, что весь этот Клондайк достался им, а не нам. Так какой это был вопрос? Политический или экономический?

Точно так же может получиться и с шельфом. Не успеем застолбить свои северные границы — и все эти богатейшие арктические территории уйдут к нашим соседям, а мы останемся ни с чем.