Принятые в России законы о суверенном интернете, об оскорблении представителей власти, блокировка сайтов и популярных мессенджеров были восприняты обществом как запрет на критику власти, свободное распространение информации и политическую цензуру. Сложившаяся ситуация, однако, не уникальна, в том смысле, что аналогичные ограничения в той или иной форме вводятся или обсуждаются в других странах. Государственные инициативы в сфере интернета, а также постоянные обвинения и скандалы, связанные с политикой социальных сетей по отношению к распространяемому там контенту, выводят на глобальную проблему демократии в современном информационном обществе.

Данная проблема выходит за традиционные рамки идеологических различий между разными политическими режимами. Контроль над информацией реализуется в самых разных политических системах, тем более что их различия либо фактически отсутствуют, либо размыты. Непреложный принцип информационного общества может быть сформулирован следующим образом: самый массовый источник информации и канал коммуникации неизбежно оказываются под тотальным контролем со стороны власти. Может ли общество в этих условиях реализовать своё право на информацию или же новые коммуникационные технологии и платформы устанавливают качественно новые и непреодолимые коммуникативные отношения между обществом и властью?

Интернет как пространство свободы: три волны оптимизма

В романе советского писателя-фантаста Ивана Ефремова «Час быка» запрет на доступ к информации согласно кодексу Великого кольца являлся одним из величайших преступлений, за которое могло последовать даже планетарное вмешательство и уничтожение установившего такой порядок режима. Подобный подход на уровне политической риторики исповедует западное общество применительно к недемократическим и диктаторским режимам. Информация является совокупностью различных данных и знаний, подлежащих свободному обмену и доступу, играет в современном обществе роль, сопоставимую с физиологическими потребностями человека в питании, жилье, безопасности и т. д. Такое значение информации не является преувеличенным, хотя информационное общество создаёт свою диспропорцию: информационные технологии и их доступность явно опережают доступность для граждан медицины, образования, экологически чистого продовольствия и среды обитания.

Возникновение интернета и его становление в качестве массовой коммуникации, как пространства свободного общения, обмена информацией и знаниями в самом конце 1980-х — начале 1990-х годов вызвало небывалый прилив оптимизма, который разделяли как левые, так и либералы. Первые видели в интернете прообраз киберкоммунизма, который должен был обрушить существующую капиталистическую систему, вторые увидели новый рынок, открывавший новую эру постиндустриальной креативной, экономики и гармонизирующий старый капитализм. Интернет воплотил самые разные смелые надежды и до сих служит прототипом для оптимистических и пессимистических сценариев будущего.

Второй всплеск оптимизма пришёлся на 2000-е и был связан с возникновением и внедрением концепции Веб 2.0, построенной на пользовательском контенте. Тогда многим казалось, что монополии крупных издателей, государственных и корпоративных СМИ приходит конец. Каждый смог стать не только потребителем, но и, самое главное, производителем и распространителем идей, знаний или услуг.

Третья волна оптимизма и позитивных ожиданий связана с ростом популярности социальных сетей, развивающих новую систему сетевых взаимодействий. Кроме того, значение соцсетей усилилось на волне так называемых интернет-революций эпохи «арабской весны» в 2011 году, когда они эффективно использовались для координации действий протестующих против властей. Фактически ни один медийный ресурс сегодня не может существовать без привязки и без распространения своего контента через соцсети. Рядовой же пользователь увидел в соцсетях простую и эффективную платформу, куда можно перенести свою гражданскую активность, развлекаться, налаживать связи, заниматься самопродвижением или вести мелкий бизнес. Объективная зависимость гражданского общества и сферы услуг от социальных сетей только увеличивается.

Однако новые технологии в виде «умного» дома, дополненной (AR) и виртуальной реальности (VR) уже не вызывают былого оптимизма. Открываемые и развиваемые киберпространства уже находятся под контролем и не дают существенных преимуществ для гражданского общества.

Современное информационное общество переживает конец эпохи кибероптимизма. Ощущение свободы и возможности существования некой альтернативной реальности «под носом» у больших субъектов власти стала утрачиваться. Новый прагматизм эпохи больших данных хоронит утопические идеи цифрового равенства и «киберкоммунизма».

Одна цензура или несколько?

Ключевой вехой развития интернета и новых медиа стал приход в эту среду сначала крупных корпораций и СМИ, а затем и государства. Как и в реальном мире, немедленно встал вопрос о собственности, а значит об управлении киберпространством и власти.

Власть в коммуникационно-информационном пространстве реализуется сразу на нескольких уровнях: физическом — физическая и интеллектуальная собственность, управление, физическое размещение и хранение данных; идеологическом — производство смыслов; когнитивном — монополия на знание и интерпретацию, обусловленную первыми двумя пунктами.

Государственные и корпоративные структуры устанавливают полный контроль над коммуникациями: никакое сообщение не может быть произведено и донесено до адресата, а также не получит массовое влияние вне контроля власти, конкретными проявлениями которой являются цензура, редактирование, троллинг, фейки и т. д. В ситуации информационного изобилия и высокой конкуренции за аудиторию сделать это гораздо проще, особенно в сочетании с традиционными репрессивными практиками. Конечно, корпоративная цензура, часто осуществляется исходя не из политических или идеологических, а чисто прагматических бизнес-интересов. Другое дело, насколько эти интересы вообще существуют в отрыве от идеологии и большого метанарратива, наподобие того же общества потребления? В отличие от государственной цензуры, цензура корпоративная не вызывает практически никаких серьёзных последствий, и периодически появляющиеся новости о слежке и сборе данных пользователей, например, в тех же соцсетях или мобильных операционных системах, «стучащих» на своих пользователей, не вызывают такого раздражения. Мониторинг и слежка коммерческих структур за гражданами воспринимается как политически допустимая и рыночно легитимированная практика.

Фактически рядовой пользователь сталкивается с цензурой двух типов: с классической государственной цензурой, пришедший к нам ещё со времён печатных СМИ, и новой корпоративной цензурой эпохи новых медиа. Обе эти цензуры различны по своей форме и идеологической «обертке», но одинаковы по репрессивности. И государство, и частный бизнес не рассматривают коммуникативное пространство социальных сетей в частности и интернета в целом в качестве неотчуждаемой частной собственности. Аккаунты в социальных сетях больше не рассматриваются работодателем и медиа как частное пространство человека, за высказывание в интернете можно поплатиться работой или свободой.


Так, согласно исследованиям компании Device Research, проведённым ещё в 2013 году, каждый десятый человек в США в возрасте от 16 до 34 лет хотя бы один раз сталкивался с отказом в приёме на работу из-за неудачной, с точки зрения работодателя, записи или комментария в социальных сетях.

Стоит ли говорить, что сегодня подобная практика усиливается ещё больше. Это фундаментальное противоречие информационного общества, с точки зрения владельцев информационно-коммуникационного пространства, не в пользу общества.

Важной отличительной чертой цифровой реальности информационного общества сегодня является автоматизация мониторинга и управления на основе получаемого в реальном времени потока данных. Процесс управляемости до степени полной автоматизации современных коммуникаций постоянно усиливается. Технология больших данных (big data) в этом отношении представляет собой не только развитие информационных технологий обработки и анализа информации, но и потенциальную угрозу демократии, когда решения будут приниматься на основе алгоритмов, а не свободного гражданского выбора. Коммуникационная и информационная открытость перестают быть «гарантом» демократии и свободы.

И если традиционное государство, которое видит в интернете и социальных сетях угрозу своему суверенитету, действует в этой сфере по старинке, методами репрессивных законов и отключений, то это ненадолго: существенно большую опасность представляет слияние государственной и корпоративной цензуры в единый программный и аппаратный комплекс.

В поисках технических решений

Очевидно, различные лазейки и островки свободы будут сокращаться как самыми грубыми и репрессивными методами, так и более «мягкими», удушающими средствами контроля над нарушениями многочисленных правил, лицензий и пользовательских соглашений. Интернет и новые медиа XXI века, судя по всему, станут очень унылым местом. Ни о каком позитивном изменении общества, о котором различные киберутописты могли ещё мечтать в начале 1990-х, в существующем информационном обществе говорить не приходится.

Выход из сложившейся ситуации напрямую зависит от действий самого общества. Сегодня от всех обитателей киберпространства — от разработчиков до рядовых пользователей — требуется:

  • Развивать инструменты мониторной демократии, использовать их для контроля над субъектами государственной и корпоративной власти, добиваясь таким образом прозрачности принимаемых решений и повышения своего влияния на политику.
  • Бороться с засильем копирайта, делая его общественно неприемлемым, и подталкивать собственников на пересмотр бизнес-моделей, развивать свободный обмен знаниями и информацией.
  • Искать технические решения для создания новой цифровой среды и киберпространства, чем в своё время и стал интернет, формируя их архитектуру с учётом опыта интернета 1.0 и 2.0.

Это всего лишь неполный перечень мер, которые требуют обратить на них особое внимание не только технических решений, но и общественной солидарности. Именно социальная солидарность лежит в основе гармоничного общества — индустриального, постиндустриального или виртуального.