100-летие Октябрьской революции показало — её мировое значение было вовсе не выдумкой партийных пропагандистов. Мало какая иная историческая дата в XXI веке вызвала такую дискуссию в обществе и соответствующий интерес в современных СМИ…

Республика Беларусь — «рождённая революцией»?

А чем являлась социалистическая революция для Беларуси? Всем. И это вовсе не случайно, что сегодня по этому поводу ведутся столь ожесточённые споры. «Национально-демократический» лагерь упорствует в своей демонизации революции. Дескать, она — абсолютное зло. При этом анализу и особенностям Октябрьской революции в Беларуси не уделяется никакого внимания. В популярном изложении она подаётся просто как захват «злачынными» большевиками власти. И сразу делается переход на 20 лет вперёд — к репрессиям 1937 года.

Однако начнём с того, что до революции никакой Беларуси в принципе официально не существовало. О том, что для монархии Романовых это был всего лишь «Северо-Западный край», населённый «западно-русами», писано-переписано. И это не случайно, что белорусское государство впервые стало на ноги на основе Советов, а не самодержавия или даже Временного правительства.

При царях здесь не существовало ни одной белорусской школы, не было ни одного высшего учебного заведения, в том числе и на русском языке преподавания. Даже выборное местное самоуправление в сельской местности — земство — имперское правительство разрешило ввести в Беларуси с огромным опозданием — за пять лет до революции. Официально власти боялись засилья в земстве польского элемента, и действительно: значительный процент помещиков в Беларуси составляли поляки либо ополяченные. Они же в большем количестве проходили и в депутаты, скажем, Государственной Думы. Но для того, чтобы избежать этого, существовала единственная возможность — демократизировать избирательное законодательство, отказаться от сословно-имущественного ценза при выборах. Но здесь «классовое» решительно брало верх над национальным. И на защиту своих кастовых привилегий и российские, и польские, и «белорусские» земельные магнаты выступали дружным строем.

Поэтому белорусское национальное движение изначально, со времён Константина Калиновского и Игнатия Гриневицкого, было «красным». Не случайно, что первая крупная белорусская политическая партия — Белорусская социалистическая Громада — появилась на фоне развёртывания массового революционного движения накануне 1905 года.

С поражением первой российской революции почти на нет сошла и деятельность БСГ. Не случайно, что одним из центров возрождения БСГ после победы Февральской революции 1917 года становится столица империи — Петроград. И не только потому, что здесь скопилось большое количество белорусских беженцев, а немало белорусов служило на Балтийском флоте. Петроград был душой и сердцем революции. Именно здесь весной 1917 года начала разворачивать свою деятельность БСГ и Белорусская рабочая социал-демократическая партия. Ряд белорусских деятелей — Пелагея Бодунова, Александр Червяков, Владимир Станкевич и другие — принимали активное участие в революционных событиях в столице. Бодунова была избрана депутатом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. При этом почти половина территории Беларуси к тому времени была сдана царским командованием немцам. В белорусском Могилёве вокруг Ставки группировались все силы социальной реакции.


Январь 1919-го. Петроград. Командование Первого белорусского коммунистического отряда и сотрудники Петроградского отделения Белнацкома во время проводов в Минск. Фото: ЦГАКФФД.

Характерно, что такой сюжет, как деятельность белорусских организаций на территории, оккупированной немцами, практически остаётся вне зоны внимания «национал-романтической» школы. Вероятно, ещё и потому, что эти факты идут вразрез с пропагандистским клише типа «Ленин и немецкие деньги».

На самом деле, на занятых немцами землях революционно-социалистические партии, от большевиков до эсеров-максималистов, подвергались преследованиям со стороны оккупантов. А вот часть белорусских националистов с умеренной социальной программой и прогерманской ориентацией была здесь легализована.

В подконтрольной немцам Вильне издавалась газета «Гоман». Осенью 1915 года здесь была образована «Конфедерация Великого княжества Литовского», в которую вошли лидеры правого крыла БСГ, литовские, польские и еврейские политические деятели. Германское и австро-венгерское командование давно уже пыталось использовать польских, украинских и других националистов для борьбы с Российской империей. На стороне центральных держав воевали польские легионы ренегата социализма Юзефа Пилсудского и галицийские «сичевые стрельцы». Формирования украинских националистов сыграли свою роль в срыве русского наступления в Карпатах и ликвидации Брусиловского прорыва. Но вот из белорусов немцами не было создано ни одного воинского подразделения.

На белорусских территориях германское командование изначально отдавало пальму первенства польским и литовским националистам. Таким образом, формула «Запад нам поможет» и в нашем случае тоже не работала…

Великая Белорусская революция

Но если отношение и абсолютистской российской монархии, и европейских империй к Беларуси было вполне понятным, то либеральное Временное правительство в этом вопросе тоже было далеко от демократии.

У консервативной части белорусской оппозиции, а именно она доминирует на этой сцене, сегодня совершенно отсутствует какой-либо вменяемый анализ ситуации 1917 года в Беларуси. И тем более альтернативный сценарий. Иногда лишь звучат робкие предположения из примыкающего к ним либерального лагеря: «Надо было остановиться на Феврале». Но социальный процесс — не машина, где можно сбросить газ или нажать на тормоз. Точнее, такие попытки предпринимались, например, тем же Верховным главнокомандующим Лавром Корниловым. Из белорусского Могилёва он послал верные ему части установить в Петрограде военную диктатуру. В результате попытка поставить исторический процесс на «ручник» закончилась для Корнилова серьёзным ДТП и заключением в Быховскую тюрьму.

Невозможно было отключить и процессы национального самоопределения народов России, начавшиеся после падения монархии. Но вот идеализация в этом вопросе Временного правительства, да ещё со стороны белорусских националистов, выглядит более чем странной. И ещё раз свидетельствует о засилье в этой среде дремучей мифологии. Министры Временного правительства не могли совладать с ситуацией и в этой области, как и практически во всех остальных сферах.

Временное правительство, несмотря на весь свой демократический антураж, совершенно не собиралось предоставлять право на самоопределение народам бывшей Российской империи. Когда на Украине местными социал-демократами и социалистами-революционерами была провозглашена автономия, министры-кадеты в знак протеста против переговоров с Центральной Радой подали в отставку. На деле правительство Керенского не располагало силовым ресурсом для подавления «сепаратистского движения» на национальных окраинах и одновременно не было в состоянии предложить для них конструктивную программу, чем просто толкало страну к окончательному развалу.


Александр Червяков, один из создателей ССРБ.

Но если «министры-капиталисты» вынуждены были признавать автономию Украины, то вот Беларусь такого шанса не имела. С делегацией белорусских деятелей, явившихся в Петроград для переговоров о предоставлении Беларуси автономии, никто даже говорить не стал. На Демократическом совещании в сентябре 1917 года в Петрограде председатель Президиума ЦК БСГ Дмитрий Жилунович осудил Временное правительство за отказ признания права народов на самоопределение и за присутствие в его составе буржуазных министров.

Крупнейшая на то время национальная партия, Белорусская социалистическая громада, являлась достаточно широким объединением народников и марксистов, левых радикалов и умеренных социалистов. В силу этого единой общепартийной позиции по отношению к Октябрьской революции Громада не выработала. Но большинство лидеров БСГ в целом восприняли Октябрьскую революцию скорее положительно или нейтрально.

Александр Червяков и представители левого крыла белорусского движения принимали непосредственное участие в Октябрьской революции в Петрограде. И даже реформисты в тот момент возлагали определённые надежды на изменение ситуации при новом коалиционном правительстве большевиков и левых эсеров, прежде всего в национальном вопросе. Левое же крыло БСГ и Белорусская партия эсеров во главе с Пелагеей Бодуновой и Томашем Грибом в целом поддержали программу Октябрьской революции, включая её радикальные социальные требования. Следует отметить в этом вопросе и особое совпадение национальных белорусских интересов и лозунгов Октября, ведь белорусский народ на то время почти полностью был представлен крестьянами. С учётом того, что подавляющее большинство помещиков было польскими, российскими и немецкими дворянами, выполнение пункта «Земля — крестьянам!» было ещё и белорусским национальным делом. Не менее актуальным для белорусов, разорванных надвое линией фронта, сотни тысяч которых маялись в беженских бараках, было и требование «Мир — народам!».

Кстати говоря, по иронии истории Октябрьская революция стала и отправной точкой для провозглашения Украинской народной республики, причём с почти хронологическим совпадением. 7 ноября 1917 года Центральная рада объявила своим III Универсалом о создании УНР и переходе всей земли в общественную собственность. Центральная Рада УНР отказала в поддержке как Временному правительству, так и его органам на Украине и пошла на сотрудничество с украинскими Советами рабочих и крестьянских депутатов.

В Беларуси же наиболее активно против Октябрьской революции первоначально выступали только консервативные деятели, составлявшие меньшинство в белорусском движении. Наиболее типичный среди них — Роман Скирмунт. На самом деле этот крупный помещик принадлежал к известной польской фамилии, имевшей земельные владения в Беларуси. И свою политическую деятельность Скирмунт начинал в рядах «польского кола» I Государственной Думы.


Но на фоне подъёма белорусского движения Скирмунт ощутил себя «тутейшим» и примкнул к нему. 

В качестве контраргумента сегодня часто ссылаются на Белорусскую народную республику, провозглашённую, но не реализованную в марте 1918 года. Но, во-первых, даже декларации о БНР никогда не было бы без Октябрьской революции. Всебелорусский съезд в Минске, из делегатов которого и вышел 1-й состав Рады БНР, состоял в большинстве своём из белорусских национал-большевиков и левых социалистов. И был созван в декабре 1917 года при поддержке центрального наркомата по делам национальностей (то есть Сталина) во исполнение признанного революцией права народов на самоопределение. 

Поведение же местных «великодержавников» во главе с Мясникяном — отдельная история. Но в каком ещё правительстве мира в то время было министерство по реализации права на национальное строительство? Даже президент США Вудро Вильсон плёлся в этом вопросе в хвосте Октябрьского восстания рабочих и крестьян. Во-вторых, социальная программа БНР была во многом скопирована с требований Октябрьской революции, а не либеральной «демократии». А крупнейшая партия БНР, Белорусская партия социалистов-революционеров, в последующем прямо признала Советы трудящихся единственной формой белорусской государственности.

Но всё это представляло бы только умозрительный интерес историков и узких специалистов, если бы проект по замене советского строя увенчался экономическими успехами. Или хотя бы созданием целостных и непротиворечивых национальных идеологий. Однако кризис консервативного и антикоммунистического варианта белорусского национализма, предлагаемого оппозицией, сегодня налицо. Недавно об этом написала «Наша нива» в статье с громким названием «Галоуная небяспека для беларускага нацыяналiзму — iдэалагiчная стагнацыя» Автор Антон Левицкий достаточно откровенно признаёт неэффективность мифологии, которая культивируется в этой среде в отношении советского прошлого.

Мало того что голое, тотальное очернительство идет вразрез с общеизвестными фактами и коллективной памятью белорусского народа. Как оказалось, это ещё не вписывается и в европейские тренды, принадлежностью к которым так гордятся в этом лагере. На состоявшемся в этом году в Варшаве Конгрессе исследователей вдруг выяснилось, что взгляды европейских мэтров на советский коммунизм совсем не соответствуют антикоммунистическому «крестовому походу» белорусской оппозиции. Во-первых, серьёзные западные исследователи хорошо знают все «благости» их собственной «буржуазной» реальности и истории. А во-вторых, стремятся к объективной научной оценке прошлого. В Беларуси же многие историки ведут себя, как «политбойцы» на переднем крае идеологического фронта, журналисты — как историки, а политически ангажированные публицисты получают мировые премии по литературе.

И мир, и серьёзный анализ прошлого и настоящего бывает намного сложнее идеологических стереотипов и геополитических приоритетов.

Четыре оттенка красного

В российском же общественном дискурсе существуют как минимум четыре основные концепции революции. Условно говоря, их можно охарактеризовать как либерально-консервативную, «государственно-патриотическую», ортодоксально-марксистскую и «анархистскую». Все они имеют различные вариации либо смешанные, комбинированные варианты.

Естественно, что последние три десятилетия наиболее активно насаждалось огульно негативное неприятие Октябрьской революции. Характерно, что в этом сходятся и российские, и белорусские либералы и националисты. Удивительно, но если, по мнению русских традиционалистов, революция «разрушила империю» и российскую государственность, то белорусские «нацдемы» утверждали: уничтожила государственность белорусскую. Ещё одним полем соприкосновения в отрицании революции для этих, казалось бы, антагонистических сил стала советская политика обобществления национальных ресурсов. Признание права на их отчуждение в частные руки избранной «элиты», кажется, сильнее всего роднит этих критиков СССР. Так сильно ли разнятся между собой русские монархисты и белорусские националисты?

Чисто либеральный подвид этой концепции несколько сложнее. Первоначально здесь приветствовалась Февральская революция, давшая России демократию и права человека. Октябрь же изображался как антитеза Февралю. И в полном соответствии со взглядами русских либералов и умеренных социалистов 20-х годов, подавался как «большевистский государственный переворот». Однако по мере того, как задекларированные гражданские свободы за ненадобностью стали «сливаться», а откровенно неолиберальный проект начал терпеть очевидное фиаско, бывшие «демократы» быстро забыли и про «всемирно-историческое значение» Февраля. И в своём огульном отрицании революционного прошлого стали почти неотличимы от махровых фундаменталистов.

Государственническая трактовка Октябрьской революции появилась вскоре после того, как стали очевидны разрушительные последствия агрессивного наступления неолиберальной идеологии. Вкратце патриотическая интерпретация звучит так: бесхребетное Временное правительство развалило страну. Тогда партия большевиков взяла власть и железной рукой навела порядок, защитив Россию от иностранной интервенции и от распада на ряд национальных государств. Потом была создана великая сверхдержава, победившая во Второй мировой войне, мы первыми полетели в космос и так далее.

В этой трактовке Октябрьской революции существует также множество оттенков. От вполне здравых рассуждений о сохранении национальной независимости благодаря социалистической мобилизации до искусственного противопоставления «разрушителя» Ленина «эффективному менеджеру» Сталину. И даже до странных месседжей вроде «большевики наказали Временное правительство, свергнувшее царя».

Социальная, «классовая» составляющая Октябрьской революции, бесспорно доминирующая на деле, здесь, как правило, отодвигается на второй план.


Владимир Ленин и Иосиф Сталин, 1919 г.

Что касается ортодоксальной марксистской концепции Октябрьской революции, то она претерпела мало изменений за последние 100 лет. И в целом совпадает с её первоначальной классической версией. Различия могут быть только в зависимости от того, чьё лидерство в революции признаёт та или иная тенденция — Ленина, Сталина, Троцкого или рабочего класса и Советов в широком смысле. Последние воззрения по сути верны, но в условиях новых информационных вызовов и усложнения современного мира и мифов требуют дополнительной корректировки и уточнения.

Следует также учитывать, что сам подход ленинцев к Октябрьской революции, их тесный союз с крестьянством и отказ от переходной либеральной модели были полным разрывом с постулатами западного догматического «марксизма» и представляли из себя синтез творческого марксизма с русским народничеством, по сути — интегральный революционный социализм.

В этом смысле определённый интерес представляет «анархистская» концепция. Активное участие в Октябрьской революции представителей как классического анархизма, так и антиавторитарного социализма вроде левых эсеров и эсеров-максималистов, в советское время замалчивалось в силу понятных причин. Сегодня неолибералам также невыгодно говорить об этом — такой панорамный, а не узкий взгляд на историю разрывает шаблон об Октябрьской революции как «заговоре большевиков». Но и в либертарной концепции революции тоже не всё так просто. В 1917 году анархисты действительно имели огромное влияние в частях Петроградского гарнизона и на Балтфлоте. В октябре 1917 года в упорных уличных боях в Москве одной из самых боеспособных частей ВРК был Двинский отряд анархистов. В него входили солдаты Западного фронта, заключённые за антиправительственные выступления в тюрьму в Двинске Витебской губернии, а затем оказавшиеся в Москве.

В 90-е годы в анархистском движении на постсоветском пространстве Октябрьская революция безусловно признавалась как дело анархистов, а махновское движение и Кронштадтское восстание 1921 года — как стремление вернуться к её первоначальным идеалам и демократии Советов.

Но сегодня у части «либертариев» уже выработали негативную оценку не только советской власти, но и Октябрьской революции. Этого удалось добиться через активно энтрирующиеся в анархистскую среду различные НГО, подменяющие прежний анархо-коммунизм и анархо-синдикализм расплывчатой индивидуалистической идеологией и борьбой за политкорректность, по сути, суррогатом радикального либерализма. Участие украинских анархистов в националистическом Майдане стало продуктом этой стратегии.

Альтернативная история Беларуси: во власти контрреволюции

Поскольку оппоненты Октябрьской революции в Беларуси не утруждают себя анализом её причин и следствий, попробуем за них смоделировать развитие событий по желательному для них сценарию. Допустим два наиболее вероятных варианта:

  1. Силы Временного правительства подавили восстание солдат и рабочих в Петрограде.
  2. В столицах победила революция, а Временное правительство бежало в Ставку в Могилёв и отсюда начало борьбу с новой революцией.

В случае первого сценария во всей России и Беларуси начались бы политические репрессии: Советы были бы разогнаны, просоветские партии — запрещены. «Ну и что, — скажет обыватель. — Туда им и дорога». И будет, как всегда, не прав. Единственной вооружённой силой, которая тогда наступала на Петроград и имела гипотетические шансы на успех, был казачий отряд генерала Краснова. В случае его победы в стране была бы установлена военная диктатура во главе с теми же Корниловым и Красновым. Болтливый Керенский со своими министрами в лучшем бы случае остался ширмой для режима «чёрных генералов». А возможно, отправился бы и в одну петлю вместе с большевиками. Террор бы носил массовый характер, ведь подавлять силой пришлось бы не просто кучки большевиков, левых эсеров и анархистов, а миллионы крестьян, составлявших свыше 80 процентов населения России и пошедших за Советами с их обещанием земли и мира. Кровавая история уличных боёв в Москве в октябре 1917 года с сотнями расстрелянных пленных солдат и красногвардейцев тому свидетельство. При этом замирить страну всё равно вряд ли бы удалось, скорее всего, тут же началась бы российско-украинская война с Центральной Радой, столкновения с закавказскими республиками, сложности с казачьими автономиями и прочее. Юг Беларуси был бы неизбежно затронут войной с Украиной. Но и это ещё не самое страшное, о наиболее тяжёлых вероятных последствиях мы скажем чуть позже.

Рассмотрим пока 2-й вариант — в Петрограде победили Советы, а Керенский бежал в могилёвскую Ставку. Кстати говоря, именно так и было в реальности, только сил для борьбы с революционерами их противникам собрать не удалось. Мобилизовать же солдат против Ленина, Троцкого и Спиридоновой могли бы только аналогичные по популярности личности. Керенский был уже скомпрометирован, реальными лидерами «революционной» контрреволюции мог бы стать эсер Виктор Чернов (спойлер Троцкого), белорусская дворянка и эсерка Екатерина Брешко-Брешковская («Спиридонова»-2). А на роль Ленина можно было попробовать волевого Бориса Савинкова, хотя по остальным качествам он до «вождя мирового пролетариата» явно не дотягивал. Командовал бы всем этим «парадом» всё тот же генерал Корнилов. В свою очередь, в военном отношении Лавр Георгиевич мог опереться прежде всего на своих любимых туркменских джигитов и прочих «инородцев», включая находившийся на Западном фронте польский легионерский корпус Довбор-Мусницкого, который в реальности и развязал одним из первых гражданскую войну, подняв уже в декабре 1917 года мятеж в Беларуси.


Генерал Корнилов.

Кстати говоря, при всей своей личной храбрости и решительности Корнилов почти всегда воевал авантюрно и неуспешно, в отличие от главкома Красной армии полковника Каменева, поручика Тухачевского или полного Георгиевского кавалера Будённого. Но самое главное — противоречия в контрреволюционном лагере, который вообще-то сам себя считал «защитником Родины и Революции», антагонизм между военной элитой, помещиками и олигархами и вчерашними эсеровскими террористами и бунтовщиками не хуже большевиков были так велики, что никак не давали возможности построить эту коалицию. Ведь в её основу ещё следовало положить и социальную программу, нивелирующую лозунги Октябрьской революции, в частности, отдать землю крестьянам, что было архинереально. Но, допустим, это произошло. Всё это означало бы, что в стране уже в октябре — ноябре 1917 года началась бы гражданская война. Причём в самом её центре, в Беларуси и на подступах к обеим столицам. При этом имея за спиной обнажённый фронт с немцами.

И в случае первого, и второго сценария таким раскладом на ТВД немедленно бы воспользовался немецкий Генштаб. Ведь для наступления на революционные столицы Корнилову и Савинкову пришлось бы снять с фронта основные боеспособные части. После того как две российские армии обескровили бы друг друга, удар германцев в спину был бы вдвойне сокрушительным. И уже в начале 1918 года прусская пехота и саксонские кирасиры, вполне вероятно, маршировали бы по улицам Петрограда и Москвы. Россия бы не только вышла из войны, но и предоставила все свои огромные ресурсы германскому империализму. Ход мировой войны мог бы снова круто измениться и закончиться победой Германской, Австро-Венгерской и Османской империй.

«Отлично, — скажут иные белорусские оппоненты. — Мы бы интегрировались в Европу, а немцы дали бы нам независимость». Как бы не так! Не дали бы ни за что. Почему? Об этом свидетельствуют все реальные исторические факты. Несмотря на всё «низкопоклонство» Романа Скирмунта, на короткое время возглавившего правительство БНР и отправившего кайзеру верноподданническую телеграмму, германский император отказался признать даже это символическое обозначение белорусской государственности. А вот литовскую Тарибу и украинскую Центральную Раду согласовал без проблем.

Возможно, чтобы добиться благосклонности Вильгельма II, белорусским коллаборантам вслед за их литовскими коллегами также следовало бы объявить Беларусь монархией и пригласить на трон немецкого принца? Но в результате этого Беларусь стала бы просто колонией и сырьевым придатком Германского рейха.

Другой вариант: немцы могли пойти на раздел Беларуси в пользу своих более полезных и верных сателлитов. Например, отдать часть белорусской территории Польше, а южные районы Беларуси — марионеточной Украине (что в 1918 году и было сделано).


Телеграмма правительства БНР немецкому кайзеру.

В случае же самого маловероятного сценария — победы вооружённых формирований Корнилова и Савинкова и на антибольшевистском, и на германском фронте — никакой Беларуси тоже не было бы. Впрочем, как и целостной и независимой России.

Часть белорусских земель, возможно, пришлось бы отдать в состав восстановленного Царства Польского. Или учредить здесь иную польскую автономию с панским землевладением. Ведь чем-то нужно было расплатиться с польскими легионами Довбор-Мусницкого. Частью суверенитета России пришлось бы рассчитаться и с Англией и Францией — в обмен на астрономические царские долги, да и просто под угрозой прямой интервенции «союзников» в обескровленную войной Россию, например, под предлогом установления там «демократического порядка», защиты суверенитета новых национальных образований на Украине, Дону, Кавказе.

Если кому-то столь пессимистический сценарий для всех видов «альтернативы» советскому государству покажется слишком надуманным, то следует вспомнить: именно так, фактически полным провалом, и закончилось противостояние с ним националистов почти всех мастей в реальности. Несмотря на поддержку Запада и даже его прямую военную интервенцию. Обладая превосходством в материальных ресурсах, социальная реакция не имела главного — ресурса морального. Даже там, где ей удалось сыграть на национальных чувствах и провести на этой основе определённую мобилизацию, проводимая Советами социальная политика оказывалась гораздо более привлекательным и весомым аргументом для крестьян, рабочих и большей части интеллигенции. И даже офицерства! Ведь именно в социалистической России, в советской Беларуси и на Украине они впервые в мире получили равные права и не виданные ранее социальные лифты. А уже отсюда, из массовой поддержки, напрямую вытекали и военные успехи Красной армии, и эффективное в сравнении с противниками государственное строительство.

Не менее важным было и то обстоятельство, что Советское правительство не стало на путь отрицания национальных прав народов России и решительно поддержало самоопределение Беларуси, Украины, Закавказья и мусульманских народов.

Несмотря на то что в местных и центральных советских органах хватало и национальных «нигилистов», и «великодержавников», победила наиболее оптимальная и соответствующая реальному соотношению сил политика образования конфедерации национальных республик. Благодаря ей мы и имеем сегодня Республику Беларусь, весь путь становления государственности которой, как показывает историческая практика, проходил в тесном союзе с братскими народами России и Украины.

Несмотря на все нападки наших противников, для современных Беларуси и России Великая социалистическая революция 1917 года является основой их нынешней государственности и независимости, включая победу во Второй мировой войне. Равно как и Великая буржуазная революция 1789–1799 годов для Франции, где до сих пор празднуют взятие Бастилии и чтут все памятники Революции и Республики…