Популярный сегодня принцип раздельного сбора отходов является, по сути, попыткой заметания мусора под ковёр, так как саму проблему не решает.

Современная цивилизация производит мусор. Это аксиома. И чем выше уровень развития, тем его образуется больше. Например, на территории России в год, только по официальной статистике, выбрасывается более 60 млн тонн мусора, или примерно по 360 кг на каждого человека, включая стариков и младенцев. В реальности цифра значительно больше.

Во-первых, статистика не учитывает «мусор вдоль дорог» и постоянно образующиеся стихийные свалки, о которых много пишут, за которые пытаются наказывать, но желаемого эффекта меры не дают.

Во-вторых, например, в части металлолома (правильнее: отхода металлов) его сбор со всяких свалок, строек и прочих мест составляет всего 20 % утилизируемого объёма. Тогда как 62 % образуются в процессе производства металлических изделий. К примеру, во время изготовления станка «в стружку» уходит до половины исходного объёма металла. Ещё от 9 до 11 % лома формирует «амортизация оборудования», две трети из которого — разного рода промышленное. Сюда, кстати, относятся даже простые поломавшиеся тиски и гаечные ключи. Огромные свалки старых машин дают лишь 4–6 % общего объёма, и ещё до 4 % формируется выбрасываемой бытовой техникой, содержащей металл.

В общем, под определением мусора или отходов фактически кроется целая огромная и очень мало изученная вселенная, главной проблемой которой принято считать только смешанность разных видов отходов. Якобы именно она критично препятствует их вторичной переработке. Отсюда растут ноги популярности рассказов о невероятных успехах в сортировке, например, в Японии.

Однако приходится признать, что даже они являются не чем иным, как попыткой выдать успех в процессе за достижение конечного результата. В переводе на русский: проблему мусора принимаемые меры решают слабо. Ещё в 2009 году Япония экспортировала 8,76 млн метрических тонн мусора, что на 61 % превзошло показатель предыдущего года.  С тех пор объёмы стабильно увеличиваются. Впрочем, аналогично выглядит картина в Европе. За громкими разговорами о заботе об экологии фактически оказывается банальный перенос свалок со своей территории на иностранную. При всех успехах рециклинга пластика в 2016 году официально было выброшено через экспорт свыше 7 млн т, из которых от 51 до 56 % «закопать у себя за деньги» согласился Китай, остальное — бедные африканские страны.


Свалка Агблогбоши в Гане. В ряде стран мира дети растут на свалках и становятся одноразовыми «неремонтопригодными» «роботами».

Впрочем, зарабатывать на свалках пытаются и восточноевропейские страны. Лидерами являются Болгария, Эстония и Румыния.

Откровенно говоря, проблема стремления сбагрить мусор просто от себя подальше носит совершенно интернациональный характер. Например, темой едкой критики деятельности украинских властей является история львовского мусора. Когда организованная ещё при СССР в 50-х годах ХХ века свалка возле села Грибовичи в трёх километрах от Львова окончательно переполнилась, отходы города и нескольких близлежащих районов области начали попросту вывозить в другие регионы страны: в Киев, Черновцы, Николаев, Днепропетровск. Местные власти отчаянно сопротивляются, но и львовским деваться попросту некуда. Их мусорная куча возле Грибовичей уже занимает площадь в 26 гектаров и понимается в высоту на более чем 60 метров.

Это было бы смешно, не окажись в точно таком же положении Москва и все другие крупные города России. После громких скандалов текущего года, среди которых особенно выделились события вокруг полигона в Ядрово возле Волоколамска, зелёные, казалось, получили основания праздновать победу. Власти официально задумались о закрытии объектов. Но сама проблема утилизации ТБО от этого усложнилась ещё больше.

Министерство природных ресурсов и экологии РФ вместе с РЖД приступило к изучению вопроса оперативного вывоза мусора в другие, более отдалённые регионы страны. Там и от мегаполисов подальше, и местного населения поменьше, следовательно, мешать и глаза мозолить новые свалки станут тоже меньше. Но за счёт выталкивания суть вопроса не меняется. Всё равно в итоге получится всё та же свалка, только ещё больше по размерам. Потенциальный объём переброски отходов рабочая группа оценивает до трёх млн тонн из Москвы и до двух млн тонн из Санкт-Петербурга. Будет не слишком большим преувеличением предположить, что в случае «успеха» в эти «отдалённые районы» власти постараются «переместить» все остальные свалки из западной части страны, а значит, речь пойдёт уже о десятках миллионов тонн ТБО. А чтобы при перевозке по железной дороге они не слишком воняли, предполагается разработать особые большие герметичные контейнеры.

И это далеко не единственный пример неэффективности нынешней концепции борьбы за экологию. В сущности, она пока заявленного результата не достигла нигде вообще. Например, героические усилия по закрытию городской свалки в Челябинске, на первый взгляд, привели к успеху ещё в 1989 году, когда местные власти приняли решение о её закрытии. Но так как город продолжил генерировать мусор, то, по мере сворачивания работы старой свалки, в разных местах начали возникать новые, фактически нелегальные. Как теперь выяснилось, к настоящему моменту на них скопилось 11 млн тонн отходов, ежегодно образующих порядка 60 тыс. тонн разнообразных вредных веществ.

Почему всё происходит именно так, а не иначе, давайте разберёмся вместе.

Что такое мусор

Прежде чем говорить о переработке, сначала нужно понять, из чего состоит сам мусор. На сей счёт существует много красивых презентаций, но все они зачастую носят фрагментарный характер, охватывая либо только бытовые отходы домохозяйств, либо отдельные их виды вроде бумаги, пластика, отработанных батареек, что не позволяет понять суть общей картины.

А она в целом наглядно изложена в исследовании «Твёрдые бытовые отходы как источник ресурсов и их структура». Из него следует, что всего на планете ежегодно образовывается 3,24 млрд т всех видов отходов. В том числе 3 млрд т возникает в процессе добычи и обогащения полезных ископаемых. Строительные отходы, включая последствия сноса здания и замусоренный грунт, создают 100 млн т в год. Столько же навоза производит мясо-молочная отрасль сельского хозяйства со всеми их коровками, бычками, козами, овцами и птицей. Твёрдые бытовые отходы «по вине человека» составляют всего 40 млн т. Это чтобы сразу обозначить реальную степень влияния именно ТБО на общую экологию планеты. Но мы далее будем рассматривать только ТБО, оставив прочее пока в стороне.

Хотя в разных странах структура состава мусора между собой несколько отличается, в целом для цивилизованного мира она остаётся достаточно одинаковой. 41 % содержимого мусорного ведра типового домохозяйства составляют разные виды бумаги, включая картон, упаковку «Тетрапак», обёрточную бумагу и так называемый туалетный мусор. Пищевые органические отходы занимают 21 %. Стекло всех видов — 12 %. Железо и сплавы — 10 %. Пластмассы всех видов — 5 %. Древесина — 5 %. Резина и кожа — 3 %. Текстиль — 2 %. Алюминий и другие металлы — 1,3 %.  Тут важно отметить один принципиальный момент.

Хотя чистого пластика выбрасывается на первый взгляд немного, в действительности его совокупное содержание в ТБО колеблется на уровне 40–60 %, так как подавляющее большинство материалов в чистом виде не используется. Выброшенные цветные металлы — это чаще всего, например, провода, всегда имеющие пластиковую изоляцию. «Тетрапак» — это не просто бумага, а пакет, изнутри содержащий слой пластика. И так далее. Таким образом, если считать полностью «честно», то правильнее говорить так: из общего объёма ТБО половину создаёт пластик, а уже во второй половине 41 % картона, 21 % остатков еды и так далее.

Таким образом, говоря о проблемах утилизации, акценты следует расставлять по степени значимости и по объёму формирования конкретных видов отходов, а не так, как это делается сегодня в прессе, где на первом месте находятся рапорты о сборе вторчермета, где дела обстоят действительно неплохо.

Куда идёт вторичный металл

Это прозвучит странно, однако для большинства потребителей вопрос борьбы с отходами заканчивается вместе с отъездом мусоровоза. В значительной степени тому способствует безусловный успех в сборе металлолома. В России его перерабатывают в пределах 65–75 % от, так сказать, общего объёма образования.


Часто ресурсная бедность становится не приговором, а стимулом. Вот так в ЕС плавят металлолом в электродуговых печах.

По сравнению с ЕС, где в переплавку уходит 95 %, по мнению «зелёных», нам ещё есть куда стремиться, но в целом вот он, выход.  На сегодняшний день пункты приёма отказываются брать только кладбищенские таблички и поминальные изделия, а также парковую ограду, чтобы не стимулировать вандализм. Всё остальное собирается и перерабатывается.

Другой вопрос, что даже с металлом переработке поддаётся далеко не всё и не для любого вида продукции. Строго говоря, чёрный металлолом представляет интерес только в области арматуры и так называемых фасонных изделий (уголок, тавр, балка и прочие силовые строительные элементы). На них приходится 60 % общего объёма металлопроката, тогда как прочие (20 % производимого первичного металла уходит в машиностроение и автомобилестроение; 15 % — металлоконструкции, 5 % — бытовая техника) используют исходный стальной лист, в производстве которого вторчермет по технологическим причинам не применяется.

Отсюда следует первый главный момент в сортировке мусора. Переработать его можно ровно столько, сколько способна переварить промышленность. А она в России нуждается в 30–40 млн т чёрного металлолома в год. Порядок цифр показывает, что собирать можно много и результата хватает даже для экспорта. Одним из ключевых мировых покупателей вторчермета является Турция, активно производящая и экспортирующая арматуру и фасонные изделия для строительства. Но тут надо помнить, что работает сей механизм лишь до тех пор, пока в стране (и в мире) существует достаточно большой масштаб нового строительства. Стоит колесу остановиться по любым причинам, сбор вторчермета тут же утратит смысл.

Ещё лучше дела обстоят с металлами цветными. В России их на «вторичке» ежегодно собирают около 1 млн т, а в мире уровень их повторного использования достигает 92–96 %.  Из них половина — алюминиевые банки. Ещё треть занимает медь и примерно по 10 % приходится на лом бронзы (вместе с латунью) и свинец с цинком.

Успех цветмета обусловлен подавляющей экономической выгодой переработки и возможности «подмешивания» вторичного сырья в конечный металл до высоких уровней в 90–95 %.  Кроме того, использование «вторички» обеспечивает огромную экономию в расходах энергии. Если делать, скажем, тонну обычного алюминия из первичного сырья, требуется расходовать 9 тонн условного топлива, тогда как переплавка бывших в употреблении алюминиевых банок требует всего 0,27 тонны топлива.  По меди это соотношение выглядит как 1,3/0,2 тонны. По свинцу меньше, всего 29 % экономии, но тут играет другой фактор. Сегодня почти 80 % используемого в конечных изделиях свинца получено из вторичных источников. Отсюда и такие высокие цены в пунктах приёма, отсюда же и не менее высокий (свыше 40 %) уровень криминала при его сборе. Вторичную медь чаще всего просто крадут из вполне себе работающих элементов энерго- и инфраструктуры. Впрочем, это уже другая история.

Сейчас важно отметить, что, скажем, алюминиевая пищевая банка может быть переработана в такую же новую банку 8–9 раз, после чего она спокойно не менее 6–8 раз превращается в алюминиевую кухонную посуду и ещё до пяти раз в разные прочие бытовые изделия. Тем самым срок службы данного алюминия до окончательного «выбрасывания» превышает 80–90 лет. В сущности, почти ничто не мешает собирать и перерабатывать его полностью. Очень похожим образом выглядит срок службы меди и цинка. Со свинцом сложнее. При его переработке теряется порядка 1,8–2,2 % исходной массы. В то же время в главной области его применения — автомобильных аккумуляторах — он служит от полутора лет до 2,8 года, что позволяет один и тот же килограмм эксплуатировать лет под 70, но те теряемые 2,2 % на каждом обороте требуют достаточно дорогих и экологических вредных технологий утилизации.

Макулатура, не ставшая книжкой

Как бы странно это ни звучало, но с бумагой дело обстоит гораздо хуже металлов. Раньше считалось, что сбор макулатуры позволит спасти от вырубки все леса планеты. Но это лишь по незнанию. В действительности она формирует только 46 % всех волокнистых полуфабрикатов, служащих сырьём для получения бумаги вообще. Самый высокий показатель у ЕС — 52,1 %, от 48 до 55 % — в США.  Данные по России разнятся, но мировым они уступают. Источники дают около 28–30 %. Причем 2/3 из них не перерабатываются, а уходят на экспорт.

Однако указанные цифры реальное положение дел отражают мало. Тут определяющими оказываются технологические особенности. Волокна целлюлозы не могут использоваться повторно до бесконечности по причине ухудшения способности к образованию бумаги. Потому новую белую бумагу высокого качества для принтеров (тем более для лазерных и особенно для цветной печати) можно получить только из такой же белой бумаги, по случайности оказавшейся неиспользованной, а лишь посеревшей или пожелтевшей от времени. Если на ней что-то было написано или напечатано, предел её переработки — обычная писчая бумага, которая дальше способна превратиться лишь в упаковочный картон. Кстати, по этой причине старые книги вторичной переработке не поддаются почти совсем, а из газет и, как ни странно, глянцевых журналов можно сделать лишь внутреннюю транспортную упаковку и бумажные контейнеры для яиц, которые дальнейшей переработке уже не поддаются вовсе.


Желаете сохранить дерево? Купите ридер для электронных книг. А так в Словакии заготавливают картон для его переработки.

Таким образом, если взять за 100 % всю первичную бумагу «только из дерева», исследования показывают, что даже при успешном сборе половины этого объёма до третьего цикла переработки может дойти лишь 6 %. Всё остальное окажется либо в отходах при производстве (примерно 20 %), либо станет вторично не перерабатываемыми изделиями (до 50 %).

Одноразовый пластик

Совсем плохо дело обстоит с пластиком. Чтобы не вдаваться в химические формулы и технологические процессы, отметим, что мы в обиходе используем чаще всего три его вида, из которых самыми знакомыми являются ПЭТ (полиэтилентерефталат) и ПВХ (поливинилхлорид). Хотя формально Евросоюз разделяет семь разных групп, в сущности, между собой они отличаются лишь составом добавок и объёмами тех или иных «выделений». Так что на практике мы пользуемся в подавляющем большинстве ёмкостями из ПЭТ и ставим себе окна из ПВХ. Из него же зачастую производятся офисные кресла, пластиковая облицовка ножниц и масса других, часто одноразовых, изделий, окружающих человека буквально повсеместно.

ПЭТ плох тем, что он дёшев, и тем, что вечен. Учёные не в состоянии назвать точный срок его полного биологического разложения в естественных природных условиях, что превращает любую свалку в вечный памятник. К тому же ещё и токсичный. Теоретически считается, что ПЭТ можно успешно перерабатывать для повторного использования. Отчасти это действительно так. 


Завод «Парус». Тут перерабатывают пластиковые бутылки.

Солнечногорск на завод по переработке пластмассы «Парус», реализующий отличную технологию «бутылка в бутылку». Там заслуженно гордятся успехами, но за кадром остаются три важных момента.

Во-первых, вторичный ПЭТ-гранулят (так называется сырьё для изготовления ПЭТ-бутылок) лишь немного дешевле обычного первичного. Причём экономия достигается прежде всего благодаря бесплатному раздельному сбору исходных бутылок. Если за это начать платить, он тут же станет дороже. Такая картина наблюдается не только у нас, а везде в мире.

Отсюда следует второй момент. Во всех странах с якобы большими успехами в сборе и переработке пластика успех держится только на сочетании государственных дотаций и принудительного налогообложения граждан, направленного на стимулирование раздельного сбора мусора ими в повседневной жизни. Причём дотации чаще всего оборачиваются лишь увеличением объёмов экспорта «сортированного пластика» в тот же Китай и Африку, где его львиная доля... просто закапывается. Назвать такое эффективным методом переработки сложно.

Ну а в-третьих, количество циклов переработки ПЭТ не превышает 6–7, а уровень рециклинга достигает максимум 88 %. То есть около десятой доли всё равно вылетает в отходы, требующие отдельной утилизации на каждом этапе. Учитывая, что в виде готовой бутылки пластик живёт от силы шесть месяцев, чаще — не больше полутора, то даже в идеале, учитывая сроки сбора и переработки, исходный килограмм ПЭТ может использоваться не более двух-трёх лет. Потом он всё равно превращается в экологическую проблему.  И, кстати, ПЭТ-бутылки из-под любой химии, включая бытовую, переработке не подлежат вообще. Сделать новую из «первички» на порядок дешевле, чем качественно «отмыть» использованную от её содержимого до уровня, гарантирующего полную нейтральность получаемого гранулята. А объём продаж всяких моющих средств для посуды, шампуней, чистящих составов для ванн и т. п. сопоставим с количеством проданных бутылок для пива и воды вместе взятых.

С ПВХ положение сложнее на порядок. Старое пластиковое окно можно переработать максимум в садовую скамейку, трубы ливневой канализации и декоративные оградки. Проблема заключается в масштабах. Вторичных изделий потребляется в объёме менее чем 15 % от исходного первичного, что делает вопрос рециклинга ПВХ такой же условностью, как и переработка стекла.

Вы заметили, что в городах практически пропали пункты сбора стеклянных бутылок? Знаете, почему? Потому что разбить стеклянную бутылку в исходный состав для переплавки и потом переплавить в новую по энергозатратам стоит втрое дороже первичного производства. А оконные стёкла из вторичного материала не производится вовсе.

Теперь немного про сортировку

У читателя наверняка возникнет вопрос: а при чём тогда сортировка мусора? Её, получается, налаживать тоже не надо? Ответ оказывается парадоксальным и неожиданным. Раздельный сбор мусора, безусловно, необходим, так как его исходная несортированность является на данный момент ключевым препятствием к повышению уровня переработки всего того, что в принципе ей вообще поддаётся.

Тут в качестве опорного примера следует рассмотреть белорусский опыт. Надо признать, что в области борьбы с отходами Беларусь значительно превосходит Россию и формально добилась заметных успехов. Особенно после принятия в августе 2012 года указа № 313 «О некоторых вопросах обращения с отходами», по которому производители и импортёры отвечают за судьбу всего, так сказать, «до самой мусорки». Они обязаны либо создать собственную систему сбора и утилизации, либо оплатить работу специализированной организации, например, государственного учреждения «Оператор вторичных материальных ресурсов».

В целом система действительно работает. Однако в процессе выяснилось, что она, во-первых, в значительной степени держится на государственных дотациях, во-вторых, к серьёзному развитию переработки отходов как бизнеса не привела. При всех успехах по отчётным параметрам в конечном счёте на свалке оказывается до 3/4 всего, что теоретически можно переработать. К примеру, пункты приёма макулатуры чистую бумагу берут, тогда как бумажные обои или одноразовые стаканчики — нет. Даже при наличии контейнеров для раздельного сбора стекла в конечном итоге его вторичная переработка не производится. Точно так же в рециклинг попадает меньше трети пластика. Остальное всё равно заканчивает свой путь на обычном полигоне ТБО. Хотя, например, за тонну бумаги и картона бюджет выплачивал пункту сбора 300 тыс. белорусских рублей, за тонну пластика — 450 тыс., за каждый термометр или содержащую ртуть лампу — 9 тыс. (цены 2012 года).

Очевидно, проблема не в самой системе сбора как таковой. Как показывает белорусская статистика, сбой начинается в масштабе цифр.


Вот так в Бресте раздельно собирают мусор.

Там, где населения относительно немного (Брест на 2018 год насчитывает 347 тыс. чел., Могилёв — 381 тыс.), удаётся раздельно собирать 58 и 78 % ПЭТ-бутылок, тогда как в крупных городах (например, в Минске — 1,98 млн) только 18 %. Слишком много ТБО генерирует большая агломерация.

И самое главное. Прошло 6 лет, а ситуация с отходами как-либо принципиально не изменилась. Всё, что действительно востребовано (чёрные и цветные металлы, алюминий), собирается и далее перерабатывается хорошо, тогда как всё остальное промышленности не нужно, так как серьёзного ощутимого экономического преимущества перед первичным сырьём не даёт. Особенно наглядно выглядят цифры, приводимые местными «зелёными» по тем же ПЭТ-бутылкам. Местные переработчики свой гранулят, как правило, экспортируют, тогда как местные производители воды и напитков в подавляющем большинстве предпочитают покупать первичный.

А самое главное, при всех несомненных относительных успехах (доля переработки выросла с 5 % в 2012 году до 15 % в 2015-м) сократить количество полигонов для складирования ТБО в Беларуси не получилось. В частности, ТБО из Минска свозят на три спецполигона. Самый старый — «Прудище», который занимает площадь 22 гектара и действует с 1968 года. «Северный», в районе Северного кладбища, имеет площадь в 23,4 гектара и действует с 1981 года.


Белорусские горы. Мусорные горы полигона «Прудище» под Минском.

В 2007 году открыт третий — «Тростенецкий», площадью в 30,8 гектара. По официальным расчётам, его хватит только на 22 года. Потом потребуется открывать следующий. В сумме на данный момент в республике действуют около двух десятков крупных полигонов ТБО и примерно 16 малых. Это официальные. Потому что только в одной Могилёвской области в 2016 году было выявлено 945 несанкционированных свалок, из которых удалось ликвидировать 800.

Что имеем в результате

Приходится признать, что реализуемая на данный момент в мире стратегия борьбы с ТБО, не считая остальных видов мусора, выглядит, по сути, громкой шумихой по заметанию мусора под ковёр.

Те 300 кг отходов, которые каждый человек производит ежегодно (минус разве что 60 кило биологически разлагаемых естественным путём пищевых остатков), с помощью переработки лишь отодвигаются по дате их отправки на всё ту же свалку. В масштабах экологии планеты в целом процесс даёт весьма ограниченную пользу.

Например, центральный городской полигон Могилёва (в деревне Новая Милеевка) представляет собой гору мусора высотой с четырёхэтажный дом. Там реализован проект по утилизации свалочного газа (метана) стоимостью в 1,3 млн евро.


Так на мусорном полигоне под украинским Мариуполем собирают мусорный газ.

Что на выходе? Возможность снабжать электроэнергией всего 200 среднестатистических городских квартир. И хотя таких установок в Беларуси действует уже пять, несопоставимость их эффекта масштабу самой проблемы очевидна.

И вот так практически везде в мире. С той лишь разницей, что одни закапывают мусор у себя в стране, а другие его экспортируют для захоронения в других странах, что вряд ли возможно считать эффективным решением с экологической точки зрения.

На самом деле следует задуматься о смене базового подхода к самой задаче. Итогом нужно видеть не переработку использованного одноразового стаканчика в новый такой же, а превращение ТБО в полностью нейтральный для природы материал. Ключевых моментов тут два.

Первый требует решительного сокращения потребления всего того, что является почти одноразовым. Например, если мы хотим уменьшить объёмы вырубки лесов для переработки в целлюлозу, то необходимо не расширять сбор макулатуры, а сокращать использование самой бумаги. К слову, как показывает статистика, 90 % качественной офисной бумаги по сей день расходуется на одноразовые черновики и временные распечатки, живущие от силы пару дней и дальше уходящие в мусорку. И это в век, именуемый торжеством цифровых технологий.

Справка. Производство одной тонны печатной бумаги требует 3,5 кубометра древесины. Одна книжка «весит» примерно килограмм и в электронном виде занимает меньше мегабайта. Следовательно, на обычной флешке в 16 гигабайт помещается 16 тонн бумажных книг, что эквивалентно экономии 56 кубометров древесины. А всего в мире в 2014 году бумаги и картона изготовлено 406,5 млн т, в том числе порядка 90 млн офисной бумаги высокого качества. Таким образом, простой отказ от «бумажных носителей» позволит сократить наносимый природе ущерб гораздо ощутимее, чем все пункты сбора макулатуры вместе взятые.

Точно так же качественно требуется менять подход в области стеклянной тары. Только пивовары ежегодно выпускают (или потребляют, кому как удобнее считать) по 8–10 млрд бутылок в год, каждая из которых в среднем весит 0,38 кг и используется всего один раз.


Энергоёмко, трудозатратно и бессмысленно. Стеклянная тара — не лучший способ заботы об экологии.

Тем самым «в утиль» уходит 3,8 млн т стекла. А ведь ещё существуют алкогольная продукция, соки, премиальная вода и разные соленья с вареньями, коими заставлены магазинные полки.  Возможно, это прозвучит странным, однако переход на пищевой алюминий вполне способен решить проблему отходов пищевого стекла кардинально.

Сложнее обстоит дело с пластиком. Если в части пищевых продуктов ещё можно говорить о переходе на применение металла, в частности того же алюминия, то во множестве других направлений заменить его реально нечем. Хотя и тут мы можем получить примерно 50%-ную экономию по объёму генерируемого мусора.

Отдельно следует отметить проблему одноразовой посуды и пакетов любого рода, особенно популярных у покупателей супермаркетов. Ещё в 2015 году всякого рода пакетиков, пакетов, мешков для мусора и прочей аналогичной продукции в России ежегодно продавалось 65–80 млрд штук. По данным Агентства окружающей среды США, жители Америки в год расходуют 380 млрд разного рода пластиковых пакетов. Так что формально мы далеко не в лидерах, однако всё равно только в виде одноразовых пакетов выбрасываем ежегодно 325 тысяч тонн пластика, для одновременной перевозки которого потребовалось бы 4 тысячи 779 стандартных крытых грузовых железнодорожных вагонов.

Бороться с этим экономическими мерами бесполезно. Слишком уж удобны пакеты, чтобы вспоминать забытую советскую привычку носить с собой авоську. И, кстати, слишком выгодны для торговых сетей. При средней цене 1,4 рубля за пакет (а в ряде сетей за них берут от 3 до 6 руб.) магазины на них получают до 30 млрд рублей выручки. Так что единственным способом стимулирования системы к применению многоразовой «тары» (как в былые времена) может являться только полный законодательный запрет их использования вообще.

Хорошим примером тут можно считать британский «пластиковый пакт», согласно которому к 2025 году компании, на которые приходится около 80 % использования пластиковой упаковки в стране, обязались довести долю перерабатываемого пластика до 75 %. Сюда входят Coca-Cola, Sainsbury’s, Tesco, Waitrose, Ocado, Marks & Spencer, Unilever и Procter & Gamble и ещё более сорока наименований.

Но в целом даже за счёт кардинального расширения объёмов вторичной переработки проблема классическими способами решена быть не может.

Искать её следует в области совершенствования не переработки, а технологий утилизации, что формирует тот самый второй момент. Сегодня таковых просматривается два.

Первый — сжигание. Хотя бы потому, что из 30 тонн ТБО на выходе получается порядка 6 тонн биологически нейтральной золы, способной на 60–78 % стать компонентом тротуарной плитки, бордюрного камня, лотков ливнёвки и многих других строительных элементов, ежегодная потребность в которых достигает десятков миллионов тонн и чей срок службы приближается к 90–100 годам. При этом важно, что в процессе их естественного разрушения вреда природе не наносится совсем.

Другое дело, что сегодня задачу пытаются решать «ценой подешевле и числом побольше», тогда как экологически чистое сжигание требует электрических плазменных установок, а не простых газовых печей. Кроме того, чаще всего применяющийся в настоящее время пиролизный процесс сопровождается выделением широкой гаммы и больших объёмов «половины таблицы Менделеева», что требует обязательного использования сложного и дорогого оборудования по очищению выбросов.


Мусоросжигательный завод в Швеции. Использование плазменных печей снижает объём выбросов в 7 раз, а по ряду наименований исключает полностью.

Но в любом случае требуется не латать дыры в рамках отдельных городских агломераций, а строить большие специализированные мусоросжигательные комплексы с полным циклом утилизации до той самой золы. 

Сделать на этом успешный самостоятельный бизнес без госсубсидий не получилось нигде в мире. Надеяться на чудо можно, но бесполезно. Стало быть, финансировать проекты надо через создание региональных фондов, наполняемых через утилизационный сбор с производителей и импортёров.

Вторым следует считать технологии биологического разложения пластика, особенно мягких его видов (полиэтилена, целлофана). Таковые уже существуют, хотя, следует отметить, что все они тем или иным образом сопряжены с этапом, где одним из продуктов выделения является метан. Его считают более сильным парниковым газом, чем СО2. Так что тут тоже потребуется серьёзно инвестировать в фильтры, уловители и переработку самого метана. Но в целом это в любом случае экологичнее и экономически выгоднее простых свалок, площадь которых только в России в ноябре 2016 года официально оценивалась в 4 млн га и продолжает увеличиваться. Кроме того, конечным итогом биологического разложения является компост, во все времена служивший лучшим естественным сельскохозяйственным удобрением. А с удобрениями у нас в стране тоже «есть с чем работать».

Вот так и получается, что всё в конечном итоге зависит от того, какую цель преследовать: только изображать заботу об экологии при самых минимальных усилиях или действительно стремиться к сокращению объёмов самого производимого мусора как такового. Тот путь, которым все идут сейчас, лишь незначительно притормаживает рост количества и размеров свалок, но не останавливает даже в теории, тогда как альтернатива способна его не только остановить, но и повернуть вспять, дав возможность ликвидировать уже накопленные «запасы».