Семейно-бытовые конфликты давно беспокоят государство. Власти и обществу в целом они невыгодны. Во-первых, это экономические потери. Как источники, так и жертвы семейного насилия (а иногда человек одновременно подпадает под обе эти категории) на какое-то время становятся неработоспособными, либо уровень работоспособности снижается. К тому же часто тратятся бюджетные деньги на помощь таким людям, на их реабилитацию.

Второй негативный момент: широкое распространение моделей насильственного поведения мешает здоровому воспитанию новых поколений. Эти модели переносятся из одной сферы в другую, например, из школы в армию и т. д. Есть и другие отрицательные последствия.

Как правило, в белорусских, да и российских СМИ принято приводить самые ужасные и фатальные случаи семейного насилия. Нередко источниками для таких материалов становятся милицейские сводки и сообщения различных силовых структур. Например, недавно Следственный комитет Беларуси сообщил следующее:

«Мужчина гостил у своей престарелой матери в Могилёвском районе. Вечером в дом пришёл их общий знакомый, который стал просить у матери обвиняемого выпить или одолжить денег. Этот факт разозлил сына хозяйки, и он вышел из дома.

Спустя несколько минут хотел вернуться, однако дверь была заперта изнутри. Это расстроило мужчину, и он решил поджечь дом вместе с матерью и знакомым внутри, который, по его мнению, был ей "роднее сына".

Мужчина разлил моторное масло и бензин, после чего совершил поджог. Из горящего дома смогла выбраться только мать обвиняемого, его знакомый погиб.

Обвиняемый находится под стражей. Расследование завершено».

Это как раз тот случай, который показывает, что с семейным насилием нужно что-то делать. Из данного примера следует, что наверняка в этой семье была какая-то долгая предыстория проблемных отношений. Государство со всеми его многочисленными службами не смогло вовремя вмешаться и предотвратить трагический исход. Поэтому не первый год в Беларуси и России чиновники и общественные организации говорят о необходимости принятия специальных законов. Но помогут ли эти законы?

Шлепки и цифры с потолка

Самой очевидной формой насилия считается насилие физическое. Руководствуясь этим, в 2016 году в России парламент принял поправки, которые стали известны как «закон о шлепках». Суть документа в том, что он по-особому криминализировал побои в отношении близких людей.

И с «законом о шлепках» получилась действительно абсурдная ситуация. За лёгкие побои в семье виновный мог получить до двух лет, а за такие же действия в отношении соседа — административное наказание. Но это ещё не всё. Допустим, мать или отец действительно сильно и часто бьют ребёнка. Допустим, это не оправдано никакой необходимостью воспитывающего воздействия. Родители получают судимости. Ребёнок вырастает и хочет построить карьеру в силовых структурах. Как отразится на его анкете факт судимости отца или матери? Нетрудно догадаться, что отрицательно. Поэтому общественные организации, и не только они, подняли волну возмущения, к ней подключились некоторые массмедиа, и закон был пересмотрен.

Очень жаль, что до этого немалая часть как российских СМИ, так и союзных открыто лоббировала закон, приводя различные статистические данные и особо не вдаваясь в глубину проблемы. Нельзя отрицать, что насилие в семьях существует, но нельзя и не согласиться с тем, что комментарии в СМИ часто довольно поверхностные на уровне «бить нехорошо». Более того, озвучиваемая статистика иногда берётся с потолка.

Некоторые сторонники борьбы с семейным насилием в России совсем недавно заявляли, что ежегодно в стране от рук мужей гибнет 10 тысяч жён (раньше говорили о 14 тысячах). Это явно завышенное число, потому как в 2016 году около 9 тысяч женщин погибли в результате преступлений.

Депутат Госдумы РФ Оксана Пушкина. Фото: «РИА-Новости».

Гуляли по российским СМИ, а также, что ещё более печально, звучали в речи как минимум одного депутата — Оксаны Пушкиной — и такие данные: 600 тысяч женщин ежегодно подвергаются насилию со стороны партнёра. Видимо, под партнёрами имеются в виду как мужья, так и сожители. Во всяком случае, такая интерпретация была дана межгосударственным телеканалом «Мир» в январе 2017 года.

Пушкина заявляла и о том, что каждую третью российскую женщину партнёр избивает регулярно. Говорила об этом она тоже в начале 2017 года. Тогда вряд ли уже была готова статистика за 2016-й, но уж точно была она за 2015-й. А в 2015-м, по данным Верховного суда России, по статье 116 УК РФ (побои) было осуждено чуть меньше 16,2 тысячи человек. Это и мужчины, и женщины. Именно в 116-ю статью, кстати, вносили изменения «законом о шлепках». Кроме неё, есть ещё статья 115 (умышленное причинение лёгкого вреда здоровью). По ней в 2015-м осудили около 3,3 тысячи мужчин и женщин. В целом по статьям, которые наказывают за преступления против жизни и здоровья, в стране было осуждено около 112,7 тысячи человек обоих полов. Где тут 600 тысяч жертв? Может быть, имелись в виду какие-то латентные избиения? Но откуда данные о них? Возможно, речь идёт о каких-то административных статьях. Но разве по ним есть какой-то отдельный «семейно-бытовой» учёт? К сожалению, мало кто озаботился этими вопросами.

Ещё одна сомнительная цифра по насилию в семье. Пушкина заявила следующее: «От рук родителей погибают до трёх тысяч детей в год». Российская судебная статистика гласит, что в 2015-м по различным частям статьи 105 (убийство) осуждено чуть больше 9 тысяч человек. Есть ещё отдельная статья за убийство матерью новорождённого ребёнка — номер 106. Но это очень редкий состав, в 2015-м осуждено всего 45 человек. Получается, что из всего этого массива 3 тысячи детей — очень много. И открытая статистика такой выборки не даёт. Так на основании чего и как была сделана выборка?

Нельзя не привести и такой пример. Петербургский эксперт и просемейный активист Павел Парфентьев в апреле 2018 года обнародовал итоги своего кропотливого расследования. Он обратил внимание, что в российских СМИ в некоторых публичных выступлениях фигурируют данные о том, что в стране родители избивают по 2 миллиона детей ежегодно. Более того, некоторые авторы утверждают, что это только официально подтверждённые случаи. Реальное число в разы больше. Заявление очень серьёзное и требующее проверки. Поэтому Павел Парфентьев стал искать первоисточник. В ходе этой работы он увидел, что тезис о двух миллионах есть даже в вузовских учебниках. Но нет точной ссылки, откуда это взято. Как правило, везде ограничиваются фразой «официальные данные» или «данные ООН».

Эксперт Павел Парфентьев известен тем, что вскрывает суть «борьбы» с насилием в семье. Фото: кадр из эфира телеканала «Спас».

Самое ранее упоминание, которое сумел найти Парфентьев, есть в Концепции законотворческой деятельности по обеспечению равных прав и равных возможностей мужчин и женщин, которую Госдума РФ приняла в 1997 году. Однако и там не говорится, откуда взята статистика. Более того, в самых ранних публикациях о двух миллионах ещё и отмечается, что 10 % этих детей в итоге погибает. Получается, что в год в России гибнет 200 тысяч детей. Заметим, не в целом, а в результате семейного насилия. Это говорится именно о детях младше 14 лет. Тезис о двух миллионах относится к этой возрастной группе.

Однако Павел Парфентьев обращает внимание, что в целом от разных причин, по данным Госкомстата, в год умирает намного меньше детей: приблизительно от 30 до 44,5 тысячи. То есть даже не 100 тысяч, а нам говорят о 200 тысячах погибших только от семейного насилия. Возможно, поэтому впоследствии при упоминании этих самых двух миллионов авторы «отрезали» данные о погибших. Но при этом никто так и не объяснил, откуда взялись миллионы. Странно и то, что цифра повторяется годами из статьи в статью, а ссылок нет. Как нет и актуализации данных. Почему и в 90-х, и в нулевых, и сейчас по 2 миллиона в год?.. Понятно, что доверять таким цифровым обоснованиям нельзя. С другой стороны, даже если бы данные были и правдивыми, это не означает, что нужно срочно вводить дополнительные карательные меры. Необходимо понять причину проблемы и решить, как её устранить либо максимально редуцировать.

Пространство семьи

Обратим внимание, что термины «семейное насилие» или «семейно-бытовое насилие» всё чаще заменяются на «домашнее насилие» и в Беларуси, и в России. Объясняется это тем, что сейчас, кроме официальных семей, есть сожительства, есть также совместное проживание дедов и внуков, разведённых супругов и т. д. Поэтому новый термин вроде бы полезен тем, что расширяет круг субъектов. К расширению понятий мы вернёмся чуть позже. А пока проясним некоторые другие важные моменты. Для этого мы задали вопросы известному белорусскому семейному психологу Андрею Туровцу.

Андрей Туровец много лет проработал в госсистеме. Это здание Минского госцентра помощи семьи и детям, которым сейчас гордятся местные власти, было построено во многом его усилиями.

— Андрей Анатольевич, что для вас домашнее насилие и как его преодолеть?

— Определение «домашнее насилие» — терминологическая уловка, прямо указывающая, на что направлены усилия тех, кто этот термин использует и продвигает.

«Домашнее» означает происходящее в пространстве дома (квартиры), где проживает семья. Таким образом, так называемая борьба с «домашним» насилием позволяет иметь предлог для проникновения в то пространство, где проживает семья, — в её дом. Ввели термин «домашнее насилие» и всё. Пространство семьи больше ничем не защищено. Поговорка-принцип «Мой дом — моя крепость» не работает. Люди не замечают очевидную информацию, лежащую прямо на поверхности. Такая «слепота» происходит от недопонимания того, что зачастую под благовидными предлогами в законодательство «протаскиваются» лицемерные идеи, направленные совсем не на «преодоление» какого-то социального неблагополучия и помощь определённым категориям населения, а на взлом естественных здоровых защитных социальных механизмов.

Невмешательство в пространство здоровой семьи, её автономия — базовый принцип здорового общества.

Но, к сожалению, сегодня общество и принципы его устройства не являются здоровыми. Поэтому лучше избавиться от ложных стереотипов мышления и признаться самим себе, что нет никакого «домашнего» насилия. Есть СЕМЕЙНОЕ насилие.

Оно представляет собой форму, проявление нарушения процессов, происходящих в так называемой «семейной системе». Семейная психология описывает семью как систему, в которой либо есть причины для насильственных действий одного члена семьи в отношении другого, либо нет причин. А происходить семейное насилие может где угодно: и в квартире, и на прогулке, и в магазине, и в ресторане, и на пикнике или даже уже на … свадьбе. Мало на свадьбах ревности, претензий по поводу подарков, пьяных драк среди родственников? Достаточно.

Семейное насилие — это всегда результат неблагополучия в семейной системе, его симптом. Поэтому надо бороться не только и не столько с симптомом, а с причинами, его порождающими.

Давайте воспользуемся метафорой для лучшего понимания и представим себе, что кто-то заболел. Температура, лихорадка, 38-39 градусов. Тяжёлое состояние. И доктор предложит при этом для лечения только жаропонижающее, не разбираясь с природой и причинами болезни. Есть симптом, с ним надо бороться. Такая борьба может довести до фатальных последствий — гибели организма.

А ведь семья как своеобразный социально-психологический организм тоже может «заболеть». Симптомом этой болезни является семейное насилие в самых разнообразных формах. И неправильно подобранное «лечение» (закон о «домашнем» насилии) также может привести к фатальному результату — гибели, распаду семьи. Поэтому основой преодоления семейного насилия является не постоянная борьба с симптомом, обеспечивающая постоянной «работой» и гарантированной государственной зарплатой сотни и тысячи чиновников и прочих «деятелей» разного уровня и ранга, а реальное восстановление семейного благополучия — семейного социально-психологического иммунитета.

Продолжая аналогию с медицинской моделью здравоохранения, которой мы воспользовались в начале, необходима организованная структура оздоровления семьи, система профилактики семейного неблагополучия, порождающего симптом «семейного насилия».

Да, обществу сегодня необходим инструмент «скорой помощи» — государственной системы эффективного преодоления случаев острого семейного насилия и защиты пострадавших от него, но этот инструмент должен быть вспомогательным, а не основным средством. Основным средством должна стать профилактика.

Это требует существенного изменения подходов в организации социального устройства общества в целом. К сожалению, система государственных органов помощи семье так и не стала достаточно эффективной с 1999 года — с момента создания центров социальной помощи семье и детям и территориальных центров социального обслуживания населения. Семьёй занимаются практически все ведомства. Из-за этого, как в известной поговорке, у семи нянек дитя (в нашем случае семья) без глаза, то есть без ответственного присмотра. Межведомственное взаимодействие, о котором много рассуждали, так и осталось на бумаге. Действующие учреждения психологической помощи семье малоэффективны, так как работают несистемно и работают не «на семью», а на обслуживание интересов вышестоящих чиновников. Это беда всего государственного аппарата, не только данной службы. Говорю об этом с полной ответственностью как человек и специалист, посвятивший 15 лет своей жизни службе в государственной системе помощи семье и детям.

Ужесточения закона или расширение юридических формулировок ничего, по сути, не изменят. Юридическое регулирование — один из самых слабых методов корректировки ситуации. Симптом «семейного насилия» не исчезнет, возможно только слегка ослабеет или начнёт «маскироваться» под другие формы семейного неблагополучия.

— В таком случае что нам делать?

— Если очень коротко, необходимо как можно быстрее и на всех ещё работающих уровнях социального управления возрождать здоровую культуру семьи, прививать родителям навыки здорового поведения в отношении друг друга, детей, пожилых членов семьи.

Необходимо обучать членов семьи, в том числе детей и подростков, тому, что такое здоровая семья без насилия, какими способами и методами можно решать вопросы семейной коммуникации, не используя грубое физическое и психологическое давление.

Для этого необходимо оказывать качественную и доступную образовательную, педагогическую и психологическую помощь и поддержку родителям, детям, семьям, заинтересованным в развитии своих навыков ненасильственного поведения.

А чтобы её предоставлять, необходима система оказания этой помощи. Она сегодня, повторюсь ещё раз, недостаточно развита и, соответственно, недостаточно эффективна. Судить об этом мы можем и по результатам её деятельности — рост преступлений на семейной социально-бытовой почве продолжается.

В большинстве случаев семейное насилие — это именно неумение использовать альтернативный ненасильственный метод решения вопросов. Этому надо учить людей, прежде всего родителей, так же, как навыкам гигиены, уходу за собой, здоровому питанию и образу жизни в целом.

Семейное насилие, к сожалению, психологически «заразно» и передаётся по наследству от родителей к детям — через так называемое наследование нездоровых «насильственных» семейных сценариев поведения.

Сама по себе организация социума и семейной жизни, особенно в крупных городах, также не способствует снижению семейного насилия. Скученность населения и проживание в многоэтажных «человейниках» в отрыве от естественной природной среды — биологический провокатор роста насилия в крупных городах.

Социально-экономические принципы организации жизни в стране — капиталистическая модель экономики, монетизация всех сфер семейной жизни от физической культуры до образовательной среды — тоже провокация семейного насилия, так как многие родители, занятые просто выживанием, не могут уделить детям достаточно внимания, и те предоставлены сами себе и… воздействию современной информационной среды.

А среда эта переполнена насилием во всех видах и формах. Достаточно посмотреть очередное «голливудское» творение, где супергерой, размазывая мозги и кровь вокруг себя, движется к весьма сомнительным целям. И никаких примеров семейного благополучия и умения решать жизненные вопросы ненасильственным путём.

— Общеизвестен и научно доказан факт, что алкоголь — один из основных провокаторов семейного (и прочего) насилия...

— Вы видите, что у нас доступность огромного количества алкоголя, его популяризация. Он же продаётся в «продуктовых» (!!!) магазинах. А поддержка развития и формирование у населения наркотических зависимостей, начинающихся с никотиновой зависимости, с курения, — это чья деятельность? Может быть, инопланетяне это делают и внедряют в семейный быт? Нет, мы с вами, вместе с государством.

Лицемерные «запреты» на продажи алкоголя перед школьными выпускными — яркий пример государственно-общественного абсурда и попытки «изобразить» решение острого социального вопроса.

Игнорировать всё вышеперечисленное (а перечислена только часть того, что влияет на рост насилия в семье и обществе) и пытаться «решить» проблемы семейного насилия на уровне расширения или ужесточения законодательства — как минимум утопия. То же самое, что вычерпывать во время ливня воду из подвала, не обращая внимания на прорехи в крыше. И ещё гордиться при этом своими героическими усилиями. Мягко говоря, это глупость.

— Какими способами можно воздействовать на своего ребёнка при воспитании? Можно ли обойтись без ограничений выстраивания границ?

— «Бить или не бить?» — так и нерешённый вопрос для многих родителей, хотя психология как наука и как практика наработала множество эффективных инструментов ненасильственного взаимодействия родителей и ребёнка. Маленький ребёнок находится в психологическом пространстве родителей (либо заменяющих их лиц) и усваивает (автоматически ежеминутно и ежесекундно впитывает в сознание и подсознание) те формы отношений, поведения, эмоции, чувства, которые наблюдает вокруг себя. Поэтому он усвоит «границы» в соответствии с тем, как они устроены у взрослых. Есть хорошее выражение: «Нет ничего более опасного для неокрепшей психики ребёнка, чем неокрепшая психика взрослого». Бьёт ребёнка обычно человек с неустойчивой и незрелой психикой, даже если он считает себя взрослым.

Поэтому воздействовать на ребёнка при воспитании лучше всего окрепшей, подготовленной психикой взрослого человека. Для этого её надо укрепить и подготовить. Хотя бы посетить психолога до зачатия и рождения ребёнка, почитать доступную сегодня качественную литературу, посмотреть профессиональные ролики специалистов в интернете.

Подготовленные и психологически грамотные родители обычно умеют обходиться без насильственных методов воздействия на ребёнка и позволяют ему выстраивать границы в безопасном, но активном и эффективном обучающем режиме. В норме ребёнок должен этому обучиться до 5–7 лет. Но мы видим множество подростков, детей юношеского возраста, взрослых (по паспорту) людей, так и не научившихся ненасильственному выстраиванию и поддержанию границ. Не будем упоминать про подростков, выходящих на прогулку с бензопилой (Андрей Туровец имеет в виду случай, когда в Минске юноша напал с бензопилой на посетителей торгового центра. — Прим. СОНАР-2050).

Тут надо помнить, что в природе человека содержится и так называемое «животное начало», в котором физическое насильственное воздействие — часть поведенческих программ выживания вида. Если волчица не будет ощутимо и достаточно болезненно кусать волчат при их ошибочных действиях, они не смогут эффективно обучиться и не выживут. Но она не станет загрызать их до смерти из-за ошибок.

Человек решил, что он вышел из-под влияния «природных» инстинктивных программ. Но это не так. Рефлексы и инстинкты часто бесконтрольно срабатывают у людей со слабой и недостаточно развитой, ослабленной алкоголем и никотином психической надстройкой. А таких родителей, увы, достаточно.

— Чем можно оправдать изъятие ребёнка из семьи?

— Только одним фактором — прямой угрозой жизни и здоровью либо самого ребёнка, либо другого члена семьи.

Но для этого служба «изъятия» должна быть профессиональна, компетентна и не заинтересована в каких-либо «побочных» интересах, особенно личного уровня. К сожалению, сегодня в резонансных ситуациях изъятия детей периодически просматриваются и некомпетентность, и личный интерес чиновников, и иные моменты, не позволяющие доверять полностью данной системе. Принцип «семь раз отмерь, один раз отрежь» тут очень уместен.

В большинстве случаев, как показывает впоследствии социально-психологическая экспертиза, своевременная профилактическая работа могла бы предотвратить изъятие детей из семьи. Хотя, конечно, всегда были и будут случаи, требующие изъятия. Люди несовершенны, и природный механизм наследования семейного неблагополучия иногда срабатывает очень жёстко, даже жестоко.

Поэтому общество, стремящееся к оздоровлению, должно уметь качественно взаимодействовать с «нездоровыми» семейными клетками общественного организма — социальная иммунная система должна работать эффективно и безошибочно.

Но в реальности мы часто видим пропускание системой защиты патологических случаев и переход их в злокачественную стадию. Видим ложные «срабатывания» — изъятие детей там, где ещё можно было использовать «санитарно-лечебные» восстановительные методы.

Имеется огромное общественное пространство для работы и изменений в этой сфере как для государственных органов, так и для родительской общественности. Им было бы полезно научиться эффективному сотрудничеству и взаимодействию в интересах семьи и детей.

Таково мнение семейного психолога Андрея Туровца с большим стажем работы в, том числе на госдолжности. А теперь давайте посмотрим, какое решение сейчас предлагают некоторые представители госорганов не без участия НКО с зарубежными источниками финансовой поддержки. В основе оно похоже на российский вариант. Предлагается принять закон о домашнем насилии. Но закон этот хотят сделать документом намного более широкого действия, чем «закон о шлепках».

Тупик для родителей

Итак, МВД Беларуси уже несколько лет говорит про закон по борьбе с домашним насилием. И вот в 2018-м появилась его концепция. Интересно, как она разрабатывалась. На этапе составления текста консультации вели только с определёнными общественными организациями, получающими, как правило, иностранное финансирование.

МВД рассылало текст концепции на согласование только избранным НКО определённого идеологического толка.

С одной стороны, эти НКО действительно делают кое-какие реальные шаги для преодоления проблем насилия в быту («горячая» линия психологической помощи, кризисные комнаты). С другой — не всем нравятся те идеологические установки, которые эти организации несут в белорусское общество с иностранными деньгами и зарубежными фондами за спиной. Ведь речь в публичных выступлениях идёт не только о том, что бить близких плохо, но и о том, что, к примеру, все должны принять однополые браки. То есть преломление зарубежного опыта на белорусскую почву — это на самом деле идейное, если хотите духовное, переформатирование.

После обсуждения текста с этими НКО и некоторыми другими сторонами МВД выпустило текст концепции из служебных кабинетов на просторы Всемирной паутины. Началось общественное обсуждение на специальном государственном правовом интернет-форуме. Это уже привычная практика последних лет для Беларуси. Однако, если говорить честно, обсуждение на форуме — по факту просто публичный приём предложений и замечаний. Поступившие обращения могут как учитываться, так и нет, какие бы аргументы ни приводились.

Это стало одной из причин, которая подтолкнула ряд общественных активистов на сбор подписей против концепции закона о домашнем насилии. Об особенностях сбора этих подписей и несправедливой критике в адрес подписантов мы ещё поговорим. Пока же, как и обещалось выше, обратим внимание на расширение понятия насилия, которое есть в концепции и в высказываниях её авторов.

В тексте есть упоминание так называемой Стамбульской конвенции. В западных странах она считается передовым документом по проблеме домашнего насилия. Хотя жизнь показывает, что применение этой конвенции проблему не решило.

Так вот. Авторы белорусской концепции цитируют «стамбульскую» статью 3 (b), которая гласит, что домашнее насилие — это «все акты физического, сексуального, психологического или экономического насилия, которые происходят в кругу семьи или в быту, или между бывшими или нынешними супругами или партнёрами, независимо от того, проживает или не проживает лицо, их совершающее, в том же месте, что и жертва».

Допустим, про проживание/непроживание момент важный. Можно будет применять в экстренных случаях более широко так называемое «защитное предписание». Эта мера предусмотрена белорусским законодательством и представляет собой запрет на небольшое время жить вместе жертвой, общаться с ней. Но, во-первых, есть вопросы к самой практике предписаний. Почему-то они считаются профилактической мерой. Хотя во многих случаях это явно будет мера карательная. Не умеешь нормально общаться с женой? Ну так мы тебя от неё изолируем на какое-то время.

Дело правильное, когда человек реально переходит все рамки. Однако рамки в законе прописать крайне сложно. Особенно если дело касается не физического насилия, а какого-то иного. Ведь нам предлагают насилие трактовать очень широко. И здесь возникает обширное поле для манипуляций для представителей власти на местах, начиная от участкового милиционера и заканчивая школьным психологом. Спокойная жизнь семьи будет зависеть не только от внутренних факторов, но и от субъективного понимания третьих лиц, получивших новые полномочия от государства.

Один из авторов концепции, полковник милиции Олег Каразей, в начале 2018 года заявил следующее: «Сейчас мы говорим, что насилие в семье — это действия физического, психологического и сексуального характера, совершённые членом семьи по отношению к другому члену семьи. Всё логично и понятно, но международные подходы выделяют ещё и экономическое насилие, а у нас его нет. Это запрет на образование жены, запрет на карманные деньги, запрет на покупки каких-то необходимых обновок, полный контроль всех трат, проверка чеков и т. д. Мы предлагаем ввести это понятие… С нашей точки зрения, не нужно вводить ответственность за экономическое насилие, его очень сложно будет доказать. Но о нём нужно говорить, потому что жертва должна понимать: то, что сейчас происходит — тут запрещает, на это не даёт деньги, забирает зарплату, — это ненормально, это не семейные отношения в том виде, в котором они должны быть. Понятие надо ввести, чтобы объяснять, что эта ситуация — предвестник более серьёзных последствий. Домашнее насилие развивается по нарастающей».

Скриншот с белорусского правового форума показывает, что не все согласны с концепцией. Вопросы вызывают именно её содержание. Сама по себе проблема насилия не отрицается. На иллюстрации лишь один пример такого отзыва, но их больше.

Но денежные отношения — очень тонкая сфера. Человеку со стороны сложно понять, насколько оправданно то или иное распределение финансовых полномочий в семье. Здесь нет какой-то канонической схемы. Если муж пьёт, а жена отбирает зарплату, то кого тут государственные уполномоченные должны наказать? Получается, что мужа, раз не надо вводить ответственность за экономическое насилие. Но тогда что государственные люди с полномочиями будут делать с женой? Придут и решат всё за неделю? Ясно, что люди со стороны тут мало что могут решить. Они не знают многих скрытых обстоятельств и нюансов межличностных отношений. Чтобы докопаться до них, нужны психологи с квалификацией, много времени и финансовых ресурсов (иначе это будет экономическое насилие над психологом).

А теперь давайте посмотрим на дело вот с какой стороны. Субъекты домашнего насилия — довольно широкий круг лиц. Это могут быть отец и сын. Лишение сына карманных денег и контроль за его тратами предлагается считать насилием. Таким образом, родитель, который вообще-то отвечает перед обществом и властями за многие действия ребёнка, лишается одного из рычагов воздействия на чадо. А государство, естественно, не хочет лишаться своей монополии на легитимное насилие. Иначе оно перестанет контролировать ситуацию. Другого пока не придумано.

В этом есть какая-то горькая ирония. «Прогрессивные» страны борются с домашним насилием, в том числе с помощью насилия: изъятие детей, штрафы, предписание покинуть общее жилище на какое-то время…

Необычайно широкое толкование понятия насилия при этом загоняет родителей в угол. У них забирают почти все рычаги воздействия на детей. Но никто не учит, а как же тогда воспитывать. Как справедливо заметил выше эксперт Андрей Туровец, система психологической помощи в стране пока не выстроена. Нужно работать с истоками семейных проблем, а не влезать хирургическим путём в последствия (если они не тяжкие).

Однако фокус общественного внимания переводится именно на борьбу с последствиями. Несмотря на то что в концепции закона часто встречается слово «профилактика», по сути лоббируется наделение контролирующих органов ещё большими полномочиями, большими возможностями для вмешательства в чужую семейную жизнь.

Сторонники закона считают, что нужно начинать проверки по домашнему насилию на основании заявлений посторонних. Объясняют это тем, что, к примеру, жена может быть очень запугана и бояться заявить. А соседи не боятся. Вроде бы веский аргумент. Но соседи могут таким образом сводить какие-то счёты с другой семьёй. Не всегда информация в их заявлениях будет объективной. Более того, Беларусь — страна отнюдь не мегаполисов. Большая часть населённых пунктов — небольшие городки, где все друг друга знают. Соседка, написавшая заявление, чтобы бросить тень на негодную ей семью, может быть знакомой начальника милиции. Здесь возникают специфические коррупционные риски и почва для стимулирования банального доносительства. Никто из сторонников закона о домашнем насилии пока не объяснил, как с этим быть.

На этом фоне странно видеть, как либеральные СМИ периодически публикуют истории из серии «Родитель и система». Сюжеты репортажей связаны с тем, как государство необоснованно изымает детей из семьи либо даёт семье статус «социально опасного положения» (СОП). Надо признать, что действительно спорных и неоднозначных случаев хватает. Это обратная страна декрета № 18. Документ и инструкции к нему когда-то были приняты для решения проблемы асоциальных родителей-алкоголиков. Декрет позволяет, если называть вещи своими именами, де-факто без суда лишать родительских прав на какое-то время. Де-юре родители вроде бы остаются при этих правах. В каких-то случаях болезненная мера даёт эффект, а в других проявляется субъективизм должностных лиц, и семьи только страдают.

Закон о домашнем насилии с его широкой трактовкой справедливо вызывает тревогу в этой связи. А не вызовет ли он массовую постановку семей на СОП? Не будет ли больше необоснованных изъятий детей? Ведь сторонники закона постоянно апеллируют к передовым западным практикам. А эти практики как раз связаны с разлучением ребёнка и родителя. Далеко не всегда данная мера обоснована. Это тоже самое, если хирурги будут действовать по формуле «лучше ампутировать, чем лечить».

Тревога возникает и вот ещё по какому поводу. Сейчас в белорусской действительности происходит следующее. Государство даёт какой-то семье на воспитание сирот. Теоретически это лучше, чем в детдоме. Органы опеки следят, чтобы это было действительно так. Но срабатывает упомянутый выше субъективизм.

Очень показателен случай Надежды Дударенко — жительницы белорусской провинции. Из-за конфликта с работниками местной школы система образования (а местный отдел образования занимался и опекой) забрала у неё сначала нескольких детей, которые были отданы государством на воспитание, то есть не усыновлённых. После эскалации конфликта забрали и двоих усыновлённых детей. Ситуацию широко освещал ряд белорусских СМИ, но это не помогло. С формальной точки зрения чиновники вроде как были правы. Но реально всё было иначе.

Через какое-то время выяснилось, что в той же местности была другая семья, которой власти давали детей на воспитание. Этих детей глава семьи насиловал. Почему-то в том случае органы опеки недоглядели. Государство вмешалось, когда всё самое ужасное произошло. Хотя недобрые сигналы о приёмной семье были.

Данный случай показывает, что сейчас у государства намного больше рычагов контроля и воздействия на те семьи, где сироты (в том числе и «социальные») воспитываются вместо детдома, нежели на семьи обычные. Но под большим вопросом то, насколько качественно этими рычагами контроля пользуются. Вопросы вызывает и уровень квалификации отдельных сотрудников. Где гарантия, что у них не будет проколов и по исполнению закона о домашнем насилии?

Тем более что известны факты, когда проверяющие органы ставили на вид «семьям-детдомам» трудовое воспитание сирот. Например, указывали на недопустимость использования детского труда в подсобном хозяйстве. И это при том, что речь шла не о тяжёлой работе, а, например, уходе за курами.

Где гарантия, что после принятия закона приобщение детей к труду во многих случаях не будет рассматриваться как экономическое насилие? Ведь запросто можно прийти и сказать: «Почему вы лишаете карманных денег вашего сына, если он отказывается пасти козу и кормить кур?»

Мантры о бюджете и гендере

В белорусской законотворческой практике правилом хорошего тона считается, когда в обосновании законопроекта или в концепции закона пишется, что принятие документа не повлечёт дополнительных бюджетных расходов. Вот это одно из слабых мест концепции.

С одной стороны, там есть нужная мантра: «...Не повлечёт изменения величины доходов, расходов и (или) источников финансирования дефицита республиканского бюджета».

А на самом деле, если действительно бороться с домашним насилием, то необходимы бюджетные затраты на:

• создание новых органов,
  
• фондов возмещения ущерба пострадавшим,
  
• ведение и обработку дополнительной отчётности,
  
• расширение «горячей телефонной службы»,
  
• оплаты коррекционных программ для жертв и агрессоров.
  

Кстати, по последнему пункту можно дать такой прогноз. Ряд НКО имеет возможность перенять и уже перенимает западный опыт: как стать операторами коррекционных программ. За подобным опытом, например в Швецию, ездили и россияне, и белорусы.

Белорусское законодательство позволяет государству размещать социальный заказ. Исполнителями имеют право стать НКО. Но по идее заказ разрешать выполнять только тем, кто прошёл определённое обучение, перенял опыт. А значит, это и будут те самые организации, имевшие контакты со шведскими и другими западными структурами. Конечно, сами по себе такие контакты нельзя считать чем-то однозначно негативным и компрометирующим.

Однако тесное взаимодействие с западными НКО, к примеру по программам SIDA (Шведского агентства по международному сотрудничеству), — это часть влияния «мягкой силы». Вместе с полезными методическими наработками и практиками россияне и белорусы могут невольно перенимать определённую идеологию. Насколько она приемлема для нас? Большой вопрос.

Яркой иллюстрацией такого влияния можно считать тот факт, что в белорусскую концепцию введён термин «гендер» и его производные. Есть акцент на гендерном образовании. А это уже не совсем тема домашнего насилия. Это намного более широкий и глубинный пласт идеологии, философии и т. д. Практика показывает, что введение понятия «гендера» как социального (конструируемого) пола — это далеко не всегда борьба с дискриминацией по половому признаку. Это, давайте будем честными, искоренение традиционных социальных ролей мужчин и женщин, то есть мужественности и женственности в их естественном понимании, в воспитании которых у нас и так есть проблемы. Это глобальное переформатирование общества.

На этом фоне некоторые сторонники закона создают образ некоего лобби традиционных ценностей, которые якобы заключаются в одобрении насилия над женщинами и детьми в рамках семьи.

Более того, один из лидеров белорусского «Женского независимого демократического движения» Людмила Петина считает, что сбор подписей против закона «умело дирижируется сверху». Она как раз безапелляционно заявляет, что подписанты считают избиение женщины и ребёнка традиционными семейными ценностями. Фото: naviny.by.

И она, и многие другие критики не отвечают оппонентам по сути предъявленных аргументов, к тому же почему-то валят в одну кучу разных инициаторов разных обращений. А ведь тексты и заявления с той стороны баррикад не идентичны. Есть позиция главы католиков Беларуси архиепископа Тадеуша Кондрусевича, есть заявления различных групп. Есть мелкие инициативы активистов-одиночек. Далеко не все они связаны между собой.

Одна из самых мощных групп — это так называемый Координационный совет. В него входит целый ряд общественных и религиозных организаций. В открытом доступе в интернете размещено подробное описание их позиции по концепции закона.

«Необходимо понять, что никто здравомыслящий не поддерживает реальное насилие в обществе или в семье, когда пьяные дебоширы терроризируют свои семьи», — прямо говорится в обращении активистов. Однако это в упор не замечают оппоненты.

Кроме того, они справедливо указывают на то, что для укрепления семьи и снижения уровня домашнего насилия должны создаваться все необходимые условия, чтобы не государство, а именно сама семья смогла решать свои внутренние проблемы. Лишь в самых крайних случаях нужно вмешиваться, когда другие механизмы не срабатывают.

Никакое идеальное государство не сможет сохранить семью контролем и беспрепятственным вмешательством.

Католический иерарх Беларуси архиепископ Тадеуш Кондрусевич в своих выступлениях также не оправдывает насилие. Но он выступает именно против предложенной в концепции идеологии.

«Сейчас обсуждается проект закона о домашнем насилии. Церковь против всякого насилия, но предложенный закон в определённых моментах противоречит Священному Писанию, особенно в области воспитания детей, запрещая наказывать их за неподобающее поведение. Как бульдозер, в нашей стране прокладывает себе дорогу гендерная идеология, смысл которой в том, что не физиология определяет пол человека, а общественная культура...» — сказал в одном из своих обращений к пастве Кондрусевич.

Большинство христианских конфессий Беларуси имеет свои программы по укреплению семей. На этом снимке — участники одного из таких проектов в католическом костёле. Фото catholic.by.

Повторимся, что никакого оправдания насилия в этом нет. Протестуют именно против предлагаемых методов. В большинстве случаев оппоненты либо не замечают важный нюанс, либо просто игнорируют.

На самом деле концепция затрагивает слишком многие стороны жизни. Это похоже на игру в бирюльки. Хочешь вытянуть одно, а за ним сыпется другое. В тексте говорится не только о пресловутом гендере, но также о религии и многом другом.

Тот факт, что публично против концепции выступил пока только глава католического (второго по влиянию) сообщества, ещё не означает, что Белорусская православная церковь полностью согласна с предлагаемыми новшествами. Внутри самой авторитетной в Беларуси конфессии на разных уровнях идёт обсуждение этой темы. Просто в БПЦ нет пока однозначной единой позиции. Там на совсем другом уровне выстроены контакты с госорганами. Далеко не всегда иерархи высказываются публично, как Кондрусевич. Зачастую мнение доносится напрямую до нужного ведомства через непубличные или полупубличные каналы коммуникации. По данным СОНАР-2050, епископы БПЦ уже провели встречу с представителями МВД. Правда, пока точно неизвестен её итог.

И, наконец, далеко не все госорганы позитивно отнеслись к концепции. На момент написания этого текста было известно, что его пока не хочет согласовывать Национальный центр законодательства и правовых исследований. А для белорусской практики это очень важный этап лоббирования законов.

Другой немаловажный аспект. Многие участники дискуссий вокруг будущего закона признают, что алкоголизм является одной из главных причин домашнего насилия. Решению этой проблемы не помогут новые законы. Давно назрел вопрос о том, что нужно как-то слезать с водочной экономической «иглы». Некоторые чиновники шутят, что Совмин с утра проводит совещание по борьбе с пьянством, а после обеда — по рентабельности ликёроводочных заводов. По сути, это действительно так. Акцизы на алкоголь — один из источников поступлений в бюджет. И тот же бюджет должен потом тратиться на лечение алкоголиков, на воспитание брошенных пьяницами детей и другие негативные последствия. Можно заслониться от них очередной концепцией закона, но от этого легче не станет.

Далее. Позиционирование будущего закона как основанного на лучших западных практиках неизбежно приводит его сторонников в ловушку. На Западе есть понятие privacy, то есть права на интимную (во всех смыслах) жизнь и личное пространство. Концепция закона очень даже ставит под угрозу это самое privacy.

Наивно полагать, что формальными нормами законов можно отрегулировать личную жизнь людей. Отношения между супругами и детьми можно загнать в эти рамки без нанесения ущерба privacy лишь в незначительной мере. Закон, в конце концов, должен давать гарантию неприкосновенности личной жизни.

Поведение людей в этой сфере всё-таки определяется особенностями их психологии и существующими в обществе нормами морали. И дело не только в трудности формализации в нормах права межличностных отношений. Человек по своей природе — это не только субъект публичной деятельности. Это ещё и индивид. Ему необходима и определённая независимость от общества, государства, других людей.

Внутренние противоречия

В завершение хотелось бы обратить внимание и вот на какой аспект. Если уже решили бороться с насилием, то почему выделяют только домашнее? Не менее болезненная проблема — насилие в школе. Здесь многое скрыто от глаз посторонних. Казалось бы, школа — публичное место, но далеко не каждый психолог сможет вовремя понять, что в классе идёт скрытая травля ученика. В этом может принимать участие даже учитель. Он может даже этот процесс возглавлять. И доказать, что это реально происходит, родителям сложно уже сейчас. А что будет, если органы опеки наделят дополнительными полномочиями?

Как уже отмечалось, часто органы образования несут и функции опеки, защиты прав ребёнка. Попробуй предъяви претензии школе, что там незаслуженно третируют ученика. Директор запросто может позвонить коллеге в местный отдел образования: «А давай проверим эту семью». Дальше зацепятся за то, что в холодильнике недостаточно продуктов или дома не убрано, и поставят вопрос о том, чтобы признать семью находящейся в «социально опасном положении». Так что? Принимать закон о борьбе с насилием в школе или со стороны недобросовестных работников отдела образования? Это поможет?

Тот факт, что сейчас часть общества выступает против закона о домашнем насилии в Беларуси, — на самом деле хороший признак. Людям не всё равно, что будет завтра со страной, какая идеология будет доминировать. А кто-то опасается, что борьба с насилием в доме примет форму очередной «компанейщины». Это вполне вероятный сценарий, если учитывать негативную часть нашего советского опыта.

Не надо далеко ходить за примером. Долгие годы в Беларуси поговаривали о нездоровой обстановке в военном учебном центре в Печах. Утверждалось, что там процветает жёсткая дедовщина. Не так давно в части умер срочник. Уголовное дело по этому факту вскрыло многочисленные нарушения, реальную дедовщину и спровоцировало новые дела. Резонанс был настолько огромный, что в дело вмешался министр обороны, жёстко раскритиковав подчинённых. Число судов по поводу дедовщины и прочих злоупотреблений властью в армии уже в середине 2018 года было почти таким же, как за весь 2017-й. И это открыто признаёт руководство Верховного суда.

Обвиняемые по делу о гибели солдата-срочника из учебного центра в Печах. Фото: агентство БЕЛТА. 

Проще говоря, стали массово проверять части и судить «дедов». А раньше это было неактуально? Кампанию решили начать только после смерти рядового в Печах? Так, может, нужен закон об армейском насилии?

На самом деле, и школа, и армия — это большие корпорации. Семью, мелкую ячейку общества, легко показательно «выпороть» в назидание другим. А корпорации, тем более критически важные для государства, никто просто так не тронет. Конечно, тонкое иностранное влияние всегда будет направлено и на эти институты. Но проще всего начинать опосредованное переформатирование общества именно с семьи. Предлоги благовидные. Объекты воздействия, хоть и многочисленны, но разрозненные. Госорганы ничего не заподозрят, ведь им дают новые полномочия для решения старых проблем.

Если учесть всё вышесказанное, то руками самого государства его же и пытаются пробовать на прочность. Остается только надеяться, что экзамен выдержат все: и неравнодушные общественные активисты, и госорганы. Внешним игрокам сейчас очень выгодно сыграть на внутренних белорусских противоречиях…