В центре Сургута 19 августа 2017 года в результате действий исламиста, вооружённого ножом, пострадали 7 человек. Артур Гаджиев, как звали нападавшего, был застрелен полицией.

Один из главных вопросов расследования трагедии в Сургуте: где преступник заразился радикальной исламской идеей? Неприятный ответ может заключаться в том, что идея эта созрела на месте. Восточные регионы России всё чаще заявляют о себе в контексте сирийской войны, но ни здесь, ни в остальной Федерации никто не знает, как этому противостоять.

Если такое активное распространение исламистских идей идёт на восток России, то каким может быть развитие ситуации в Беларуси? Для этого необходимо рассмотреть эти тенденции и в России, и в Беларуси, а также то, каким образом это влияет на общую ситуацию в Союзном государстве.

Тенденции развития ислама в России

Для российских мусульман характерно, как правило, совмещение двух тенденций: ориентации на свои этнические ценности — татарские, башкирские, чеченские, черкесские и др. и восприятия себя как части полуторамиллиардного «мусульманского мира». Последний, в свою очередь, при помощи серьёзных финансовых вливаний (прежде всего из Саудовской Аравии) стремится направить вектор интересов мусульман России в свою сторону.

В то же время достаточно сторонников утверждения в среде мусульманской (прежде всего татарской) молодёжи системы исламских ценностей. Многие имамы крайне настороженно относятся к властным замыслам интеграции населения России в «единое государственное целое». По их мнению, итогом реализации подобного проекта стала бы «русская ассимиляция» этнических мусульман, резким противником которой они являются.

«Джадиды» (сторонники модернизации «русского мусульманства»), не отрицая значения знания русской культуры, ориентируются и на культурное пространство Турции. Стремление к сохранению культурной гомогенности характерно для нынешней российской исламской общины. Отталкиваясь от ставших весьма популярными в постсоветское время идей И. Гаспринского, современные идеологи Казани, Уфы и других исламских центров выступают за неприкосновенность местной этнокультурной самобытности и ориентируются на духовное сближение с мусульманскими кругами Саудовской Аравии, Египта и Турции. План выстраивания «общероссийской национальной идеи» их совершенно не привлекает. Более того, этот проект представляется местным исламским нерусским элитам весьма опасным «ассимиляционным» замыслом Москвы.

В соответствии с данными различных опросов, в РФ число людей, называющих себя мусульманами, колеблется от 4% до 6%, т. е. от 6 до 9 млн человек. Американский журнал «Тайм» ещё в 1997 году утверждал, что мусульмане составляют 5,5% от всего населения России, то есть около 8 млн человек. Хотя полноценные данные по всем регионам и этносам России отсутствуют, некоторые выборочные данные позволяют утверждать, что мусульманская самоидентификация у традиционно мусульманских народов очень различна. Нам не удалось обнаружить социологических данных обо всех традиционно мусульманских народах, и мы будем пользоваться некоторыми отдельными исследованиями, которые, однако, вполне вписываются в данные общероссийских социологических опросов, говорящих, что идентифицирующих себя с исламом в России 6–9 млн человек.

Согласно одному из общероссийских опросов городского населения 2009 г., мусульманами себя считают 67% татар и 48% башкир. Среди кабардинцев, черкесов и адыгов сильно влияние местных верований и традиций, а мусульманские обряды тесно переплетаются с народными.

Важнейшую роль до настоящего времени в жизни этих народов играют народные традиции и обычаи — «адаты», выполняющие роль своего рода «парарелигии». В первую очередь это адыгский кодекс морали и чести «адыгэ-хабзэ», имеющий в основном языческое происхождение. Во многих случаях этот кодекс считается важнее мусульманских обычаев и шариата.

В этой системе этических норм важное место занимают традиции почитания старших («власть старшего равна власти Бога»), культ предков, воинская доблесть («из адыгского воина так же трудно сделать муллу, как из турецкого муллы — воина»), почитание гостя, культ семьи, а также обряды, связанные с пищей («пища важнее Корана»). В сёлах древние народные обычаи сохранялись на протяжении всех лет советской власти и заметно усилились в последние годы. Единственным обрядом, в котором в большой степени сильна мусульманская традиция, остаются похороны (хотя и этот обряд в определённой мере дополнен домусульманскими обычаями).

Мероприятия по случаю Дня памяти адыгов, связанного с Кавказскими войнами 1763–1864 годов.

Доисламские верования оказывали и продолжают оказывать влияние на образ жизни кабардинцев, черкесов и адыгов. Для них характерно одновременное почитание языческих, христианских и мусульманских божеств (джинов), при этом последние две категории, как правило, мифологизируются и приобретают определённые черты языческих культов.

Только народы Дагестана, чеченцы и ингуши демонстрируют почти поголовную приверженность исламу, по крайней мере, на уровне «культурной» религиозности (самоидентификации). В частности, показательны данные социологического опроса, проведённого в 2008 году среди студентов нескольких дагестанских вузов Махачкалы — 83,3 % из них отнесли себя к верующим, исповедующим ислам.

О высоком уровне осознания своей культурно-исторической связи с исламом говорят и выводы одного из ведущих российских исламоведов А. Малашенко. По его словам, влияние ислама на формирование идентичности кавказцев в 90-е годы возросло. В наибольшей степени это характерно для чеченцев, ингушей, этносов Дагестана, а также карачаевцев и балкарцев. В Дагестане число тех, кто считает себя верующим, в постсоветский период колебалось в пределах от 81% до 95%. По оценкам 2005 года, показатель религиозности среди чеченцев составил 97%, среди ингушей — 95%. Таким образом, мы можем говорить о приблизительно 10 млн (или 6,5%) мусульман в РФ (включая суннитов, шиитов и тех, кто не причисляет себя к определённой мусульманской конфессии).

Возвращаясь к сургутским событиям, необходимо отметить, что с 1990 по 2015 год в Уральском федеральном округе на 70% возросло количество выходцев из Средней Азии, в 2,4 раза — с Северного Кавказа, в 2,1 раза увеличилось число азербайджанцев. В результате доля мусульманского населения округа выросла почти на 100 тысяч — с 1 073 267 до 1 133 770 человек. В Тюменской области доля мусульманского населения увеличилась за 21 год с 9,78% до 10,46%, в Ханты-Мансийском автономном округе — с 12,54% до 15,92%, в Ямало-Ненецком — с 9,28% до 13,35%.

Можно констатировать, что на сегодняшний день в РФ среди религиозных организаций преобладает РПЦ (71%), а на втором месте и по численности, и по влиянию следуют мусульманские религиозные организации (12%).

Особенности «белорусского» ислама

В Беларуси действуют 25 мусульманских религиозных общин: 24 суннитского направления и 1 шиитского. Действуют 7 культовых зданий, 1 мечеть в Минске (участие в открытии принимал президент Турции Эрдоган).

Основная особенность ислама в Беларуси — это его чёткая этническая идентификация: татары, азербайджанцы, чеченцы и представители других диаспор Беларуси.

Этноконфессиональная группа, которая традиционно играет заметную роль в Беларуси, — татары. Их количество в настоящее время составляет около 13 тысяч человек. Потомки кыпчакских и ногайских народов Северного Причерноморья и Крыма, а также некоторых народов Средней Азии проживают в Беларуси с XIV–XVI веков. В этнических отношениях они родственны польским и литовским татарам (также крымским), с которыми стремятся поддерживать религиозно-культурные отношения. Вероисповедание местных татар относится к суннитскому толку ислама. Расселение белорусских татар преимущественно дисперсное, но есть и компактные поселения — в Ивье, Несвиже, Гродно, Снове, Копыле, Новогрудке, Клецке. Репрезентативно представлены в столице Республики Беларусь (главным образом интеллигенция).

Некоторые группы татар Беларуси приняли христианство и ассимилировались, но большей частью они придерживаются старых мусульманских религиозных традиций, что обеспечивает их определённую эндогамию и сохранение этнических особенностей. Межэтнические браки с представителями белорусской, польской, литовской, русской национальностей нередки, но не ведут к тотальной ассимиляции. Происходящие из различных этнических объединений, белорусские (а также польские и литовские) татары уже давно утратили свой родной язык и перешли, главным образом, на белорусский, польский и русский. Однако литургия при богослужении ведётся на арабском языке, которым владеют священнослужители. Интересно отметить, что их священные книги, написанные арабской вязью, читаются по-белорусски или по-польски.

В конце 80-х годов начался процесс этнического, культурного и религиозного возрождения в среде белорусских (а также литовских) татар. В 1991 году местные объединения были реорганизованы в Белорусское объединение татар «Аль-Китаб». В 1993 году было создано Мусульманское религиозное объединение, в которое вошли 25 исламских общин. Подавляющее большинство татарских общин зарегистрировано в западных областях Беларуси, остальные — в Минске и Минской области, а также в Могилёве, Витебске и областях. Проводятся акции по культурной и религиозной интеграции татар Беларуси, Литвы и Польши, однако главную цель белорусские татары видят в сохранении своей этнической самобытности, возрождении культуры и исламской религии.

В 1997 году торжественно отмечалась дата 600-летия поселения татар на землях Беларуси и Литвы. К этому событию было приурочено торжественное открытие мечети в городе Новогрудке Гродненской области. Недостаточное количество мечетей — одна из главных проблем татарских религиозных объединений. Кроме вышеупомянутой мечети в Новогрудке, действует старая мечеть в посёлке Ивье Гродненской области. В последнее десятилетие открыты новые мечети в городе Смиловичи Минской области, в посёлке Добруш Брестской области, в городе Слониме Гродненской области.

Большинство белорусских татар (особенно молодёжь) не очень хорошо знает традиционную веру, поэтому конфессионально нейтрально и склонно к религиозной толерантности. Культурно-религиозная элита татар с симпатией относится к идее белорусского национального возрождения и даже принимает в этом процессе непосредственное участие.

Кроме этой этноконфессиональной группы, в Беларуси ведут свою деятельность и группы мусульман, структурированные по этническому принципу, — азербайджанцы, чеченцы, арабы (в основном палестинцы), афганцы, туркмены (только одних студентов около 8 тыс.) и др.

Студенты Гродненского государственного университета из Азербайджана и Туркменистана.

Как видно, отличия исламской культуры и религиозной самоидентификации в России и Беларуси довольно существенны. В то же время им присущи одинаковые «детские болезни» религиозного возрождения.

На чём акцентировать внимание?

Анализ состояния факторов жизнеспособности стран в сегменте религии показал, что существует ряд проблем, которые требуют для своего решения принятия текущих, а также средне- и долгосрочных мер в сфере государственного управления.

Так, в интернете к настоящему времени представлены сотни сайтов религиозных организаций и авторов, через интернет они предлагают не только информацию, но и удовлетворение религиозных потребностей пользователей, причём зачастую радикального характера.

Эксперты Союзного государства и ЕАЭС в последнее время определили целый круг проблем, которые необходимо решать в нашем сообществе. Так, эксперты определили вопросы обеспечения этноконфессиональной безопасности на Евразийском пространстве как одно из направлений межгосударственного сотрудничества и проанализировали значение евразийской интеграции и идентичности в контексте укрепления безопасности.

Были определены факторы вовлечения в деятельность радикальных исламистских групп и движений. Среди таких факторов эксперты выделили идеологическую составляющую — преднамеренное искажение исламского вероучения и примитивное толкование основополагающих принципов ислама.

Радикалы от ислама не только стремятся к власти, но считают своим долгом установить контроль над жизнью мусульманской общины, заставить всех мусульман признать их толкование исламских установлений как единственно правильное. Все мусульмане, а также правители мусульманских государств, кто не разделяет взглядов исламистов, являются объектом джихада, то есть джихад может быть против мусульман, якобы сбившихся с пути истинного ислама.

Даже в тех случаях, когда организация действительно имела и имеет достаточно выраженные экстремистские проявления, собрать адекватную доказательную базу крайне сложно и не всегда возможно.

Эксперты также отметили крайнюю своевременность и продуктивность военного вмешательства российских ВКС в дело ослабления международного экстремизма в Сирии. Второй важный вопрос был посвящён профилактике деятельности экстремистских и деструктивных сообществ в этноконфессиональной среде и правовым механизмам обеспечения общественной безопасности. 

Серьёзнейшая проблема — экстремизм внутри сложившихся религиозных традиций. Для России остро стоит проблема экстремизма среди исламистских группировок. Это ярко проявляется в северокавказском регионе.

Сепаратистски ориентированные элиты, пришедшие на «постперестроечной волне» к власти в Чечне в начале 1990-х годов, сделали ставку на идеологию «интегристского ислама», не признающего деления мусульман на расы, этносы, тейпы, другие локальные этнические и конфессиональные группы и ставшего известным в регионе как ваххабизм (салафизм).

В нынешних условиях северокавказского региона, когда сепаратисты формально разгромлены, экстремистские религиозно-политические организации, как правило, являются сетевыми структурами, не несущими никаких обязательств даже перед своими рядовыми членами, они не ограничены в выборе целей и средств.

Наиболее характерной формой самоорганизации радикалов на Северном Кавказе стали т. н. «джамааты», которые выстроены в целом по этническому принципу и действуют в основном в рамках «своих» республик. Поскольку в результате естественной убыли боевиков старшего поколения «джамааты» пополняются молодыми людьми, их нередко в научных изданиях и публицистике называют «молодёжными джамаатами».

Организационно структуры «молодых» копируются с ближневосточных: жёсткое единоначалие, сплочённость рядов, широкая внутренняя благотворительность и взаимопомощь, как, например, у палестинского «Движения исламского сопротивления» ХАМАС. Несмотря на некоторое снижение активности террористов по сравнению с пиковым 2005 годом, ситуация в северокавказском регионе продолжает оставаться сложной и в настоящее время.

От преступных действий террористов в большей степени страдают сами же мусульмане. Свыше 98% погибших от рук террористов и террористических действий — это мусульмане.

Таким образом, всем государственным структурам требуется сосредоточиться на анализе роли правовых, социальных, воспитательных механизмов в профилактической работе с проявлениями экстремизма в этноконфессиональной сфере и борьбе с терроризмом.

В частности, необходимы правовые аспекты регулирования миссионерской деятельности, а также целесообразность появления подобных юридических норм в законодательстве, внесение поправок в законодательство в части, касающейся борьбы с проявлениями и профилактикой терроризма, современными вызовами в сфере безопасности.

Отметим, что в связи с проблемой противодействия экстремизму возникает вопрос с экспертизой литературы, которую следует считать экстремистской.

Проблема заключается в том, что экстремистские высказывания можно найти и в Библии, и в Талмуде, что не даёт основания считать эти книги экстремистскими в целом. Кроме того, крайне важное значение имеет толкование священных текстов. В связи с этим экспертное сообщество считает целесообразным и для Беларуси, и для России лицензировать работы экспертов-религиоведов и для этого создать профессиональную ассоциацию.

Ведь знания английского или арабского языков явно недостаточно для профессионального анализа документов и других источников.

Заключение

Такая мозаичность религиозного сознания, вероятно, является наследием «религиозного бума» начала 1990-х годов и демонстрирует наличие в мировоззренческих ориентациях наших граждан мистических, архаичных и языческих элементов, обладающих колоссальной устойчивостью.

Ещё одна характерная черта современной религиозной ситуации и в России, и в Беларуси — политизация религии, которая присутствует в обеих странах. Стремление некоторых политиков, жаждущих власти, использовать религию в собственных интересах не только не ушло в прошлое, но приняло более изощрённый и масштабный характер, особенно в конфликтных («межцивилизационных») столкновениях, когда затрагиваются чувства и верования, глубоко укоренившиеся в национальной культуре.

Конечно, идеологический потенциал религии можно и нужно использовать, но это требует разумного подхода, что особенно важно в многоконфессиональном обществе, каким оно и является.

В настоящее время остро чувствуется необходимость в совершенствовании законодательства о свободе совести и вероисповеданий, чётком определении соотношения между светским и церковным, государственным и религиозным, в утверждении юридических и этических норм поведения религиозных и государственных деятелей.

Ещё предстоит детальная правовая разработка вопросов преподавания религиоведения в школах и вузах, введения института священников и др. Важно учитывать мировой опыт, традиции, нынешние реалии. Причём проблема здесь не только в правовых решениях, но и в создании условий для их выполнения.

Провести же чёткую грань между экстремизмом отдельных лиц и экстремизмом как неотъемлемой частью системы далеко не всегда возможно, но, как показывает время, необходимо.