С марта 2017 г. белорусская экономика растёт всё более уверенными темпами — если в середине прошлого года они составляли чуть более одного процента, то к концу — уже почти 2,5%. По итогам же первого квартала текущего года рост ВВП ещё раз удвоился и составил 5,1% — вполне вероятно, самый высокий показатель последней пятилетки.

Тем не менее, совсем недавняя рецессия 2015–2016 гг., вызванная не в последнюю очередь внешними факторами, способствовала росту пессимистических настроений и популяризации мнения о необходимости радикальных реформ в стиле «шоковой терапии». В качестве примера при этом часто ссылаются на опыт соседней Польши, где такие реформы были проведены ещё в 1990-е гг. и экономическое развитие которой в последнее время действительно характеризуется позитивной динамикой.

В частности, как и Беларусь, Польша избежала рецессии в 2009 году (единственная среди членов ЕС), но если белорусская экономика за восемь последующих лет выросла только на 13,7%, то польская прибавила почти вдвое больше — 26,2% (по данным ЮНКТАД). Не стоит, однако, забывать, что экономическое развитие этой страны в 1990-е и начале 2000-х гг. было гораздо менее впечатляющим и характеризовалось высоким уровнем безработицы (по данным Всемирного банка, в среднем 15%, в т. ч. 20% в первой половине 2000-х гг.), сокращением промышленного сектора (c 31% от ВВП в 1990 г. до 16% в 2002 г.) и ростом внешней задолженности (с 50 млрд долл. в 1990 г. до 130 млрд к середине 2000-х гг.). Лишь после вступления в ЕС в 2004 г., которое стало возможным главным образом по политическим причинам, развитие польской экономики стало носить относительно устойчивый характер, не в последнюю очередь благодаря европейской финансовой поддержке.

Так, если в первое десятилетие своего членства в ЕС она получила от него на чистой и безвозмездной основе 74,3 млрд евро, то на 2014–2020 гг. запланировано выделение уже 86 млрд евро. Значительный объём средств (скорее всего, речь идёт о десятках млрд. евро) был выделен также и до 2004 г. в рамках программ PHARE (англ. Poland Hungary Assistance for the Reconstruction of the Economy — Помощь Польше и Венгрии в реконструкции экономики), ISPA (англ. Instrument for Structural Policies for Pre-Accession — Инструмент структурной политики для вступления) и SAPARD (англ. Special Accession Programme for Agriculture and Rural Development — Специальная вступительная программа для развития сельского хозяйства и сельской местности). Схожая ситуация характерна и для северных соседей Беларуси, государств Балтии, а также других постсоциалистических стран, проводивших реформы в соответствии с неолиберальными рекомендациями с целью вступления в ЕС.

Суть этих реформ, с политэкономической точки зрения, сводилась к предельно возможному сокращению роли государства в экономике посредством либерализации и приватизации. Помимо прочего, на практике это привело к росту безработицы, эмиграции, деиндустриализации, усилению зависимости от внешнего финансирования и управленческих решений крупных транснациональных корпораций.

«Восточноевропейские страны по большому счёту находятся в иностранной собственности, в основном из ЕС и особенно из Германии», — утверждают авторы исследования о политэкономических последствиях постсоциалистических преобразований из Парижской школы экономики и Национального бюро экономических исследований США. Иностранный капитал играет настолько существенную роль в экономике новых членов ЕС из Восточной Европы, что они «больше похожи на варварские колонии, чем на [равноправных] партнёров в грандиозном интеграционном проекте», — ещё более категорично считает агентство «Блумберг». Удивительного в этом мало, т. к. докризисная модель развития стран Центральной и Восточной Европы, по мнению экономистов Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), была основана главным образом на «бурном росте кредитования и огромном притоке дешёвого капитала из-за границы».

Мировой финансово-экономический кризис сделал необходимым пересмотр данной модели, т. к. внешнее финансирование стало более скудным и избирательным, а возможности для внутреннего фискального или монетарного стимулирования — весьма ограниченными.

Но для ЕБРР, МВФ и многих экономистов неолиберального толка ответом на эти вызовы является дальнейшее углубление структурных и институциональных реформ, негативные социальные последствия которых, как показывает практика, гораздо более реалистичны, чем возможные положительные экономические эффекты. В то же время опыт развития промышленно-развитых стран, весьма доступно резюмированный за последние полтысячи лет в работах норвежского экономиста Э. Райнерта, указывает на целесообразность политики другого рода — с акцентом на макроконкурентоспособность.

В её основе — первоочередное развитие национальной обрабатывающей промышленности как наиболее благоприятствующей инновациям и технологической ренте. Но так как инновации создаются человеком (и вряд ли когда-нибудь эта роль будет делегирована искусственному интеллекту), параллельно необходимо развивать и социальную сферу — неиссякаемый внутренний источник социального капитала.

Именно гармоничное сочетание этих двух факторов (промышленного и социального) способно обеспечить не только высокий, но и устойчивый уровень всеобщего благосостояния любой страны вне зависимости от её размера, расположения, степени открытости и обеспеченности природными ресурсами.