В XX в. Владимир Ленин оказался на самой вершине советской мифологии. Крах СССР сбросил его с неё на официальном уровне, а общество утратило к личности вождя революции интерес, не утратив уважения. Однако история мифа не закончена: он не сведётся к почитанию Ленина необольшевиками, а со временем вернётся в евразийском формате и при более спокойном восприятии.

С началом глобального кризиса 2008 г. многие заговорили о возвращении Карла Маркса, который «предсказал этот кризис». Во многих стран переиздавали его главную работу «Капитал». Однако кризис не проходил, порождая волну за волной, и декоративное внимание к Марксу сменилось столь же декоративным вниманием к Владимиру Ленину. Произошло это более всего в России. Здесь волны антиглобализма «нулевых годов» как массового явления не было, не было надежд на левых реформистов и страстной влюблённости в умненьких профессоров, не было массового чтения «Доктрины шока» Наоми Кляйн и иных книг с критикой неолиберализма, не было походов в экологию и борьбу малых групп. То есть ничего этого не было как заметного человеческого течения.

Публика левых воззрений изучала более всего радикальные политические тексты времён русских революций начала XX в. и их пересказы современниками. Она одинаково читала одни и те же советские учебники марксизма-ленинизма как до всплеска популярности видеоблогерства, так и после оного. Маркса-экономиста, естественно, читали очень редко. Современным анализом кризиса и дел в мировой экономике интересовались крайне мало, зато любили лозунги поярче и считали Ленина воплощением идеи антикапитализма. Сам капитализм — в России или в мире — интересовал только с точки зрения заклинания его скорейшего краха, на что волны кризиса вполне настраивали.

О капитализме как эпохе, рождённой кризисом XIV в., явлении сложном и многофазном такие поклонники Ленина не слышали и слышать не желали. Зато верили: капитализм на социализм легко меняется политически. А тонкости общественного развития? Эти вопросы такую публику не волновали.

К 2020 г. в обход всех западных перипетий в России возродился необольшевизм самого примитивного вида. Прозападная неолиберальная оппозиция, обломав когти о «кровавый российский режим», взяла это странное явление в оборот, что не было для неё страшно. Почему — было показано Институтом нового общества в аналитическом докладе «Общество без оппозиции». Либералы во власти, например деятели культуры, продолжали обличать созданные Лениным и ЧК образ мысли народа и страну, а их собратья из оппозиционных структур с теплотой взирали на волну максималистской агитации в интернете, на цитирование в ней Ленина во имя сокрушения нынешней неправильной России и перезапуска социализма. Они-то знали, что это лишь наивные или прагматичные («звёзды») попутчики, которые после останутся без поддержки или перейдут в либеральную веру.

Пока левые максималисты искали в работах Ленина рецепт новой революции в России (не задаваясь вопросом о глубоких причинах реставрации широкого рынка и частной собственности) и обличали нынешнее государство как не способное на исправление и даже на социал-патриотический курс, власти сожалели по поводу избытка федерализма. Он, по мнению некоторых, достался России от Ленина, тогда как до этого развитие будто бы шло по унитарным рельсам вполне успешно. И то и то есть не более чем блуждание в мире мифов.

Миф о Ленине, сбившем нормальный процесс развития, так же нелеп, как и миф о Ленине — обладателе рецептов любой революции, особенно для России.

Такой Ленин не мог бы сказать в начале нэпа, по воспоминаниям Виктора Сержа, что большевики сами совершат термидор, то есть пресекут революцию. Такой Ленин не искал бы ответов на вопрос о падении интереса рабочих к системе советов и подлинной сути случившегося при его участии. Впрочем, о том, что это сложный механизм модернизационного ускорения страны и даже перезапуска русского капитализма, он, конечно, сказать не мог. «Нормальный процесс», сломанный почти случайно, это тоже миф, как и представление о том, что большевики повернули от строительства русской нации к этнофедерации.

Нацию создаёт школьный учитель. Дореволюционные церковно-приходские школы на нацию не работали. Внедрение русскости могло быть сколь угодно принудительным, но оно было лишено культурного качества исполнителей и механизмов развития, таких как всеобщая национальная школа. О том, как дурно шёл этот процесс, можно почитать у Антона Деникина в книге «Путь русского офицера». Даже русскую литературу не умели и не могли донести до тех, кого дискриминировали и презрительно называли инородцами. Советский национальный федерализм оказался средством восстановления единства России. Однако далее его надо было свёртывать, сводить к культурной форме.

Великая французская революция покончила с федерализмом одним ударом, а молодой Наполеон Бонапарт написал брошюру «Ужин в Бокере» против него.

Ленину нравились якобинцы, но он не мог сказать, как они: «Республика, единая и неделимая». Он должен был стараться опираться на все народы бывшей империи, обыграв местных националистов в борьбе с белыми, которые могли говорить: «Россия — единая и неделимая», но нация ещё только возникала... Она возникла, а сейчас она признала Великую Отечественную войну величайшим свершением своей истории. Ныне она поддерживает социально-патриотический сдвиг не потому, что её будто бы одурачила националистическая проповедь «верхов», а в силу желания развивать существующее государство. Потому она и не предъявляет пока прав на Ленина, хотя и не любит, когда его бранят. Зато миф о Сталине создаётся в обществе полным ходом, и миф об СССР тоже.

Россияне одобряют замену многих губернаторов и повышение эффективности управления в регионах. Они, может быть, не сознают, что по сути это уход от широкого внутреннего федерализма с присущим ему местным национализмом (необходимым для развития и возможным в новых условиях), но по форме и по результатам они принимают его. Это, конечно, не ленинская национальная политика. На языке левых символов, это скорее курс Максимилиана Робеспьера, воспетый в романе Виктора Гюго «Девяносто третий год».

Россия нуждается в свёртывании внутреннего федерализма, принятии новых граждан и в строительстве нации. Она строит себя и сама, в принятых ею пределах Конституции. Нет сомнения, что и поправки в неё будут поддержаны. Однако можно ли опрокинуть такую политику на всех евразийских партнёров России? Не будет ли здесь работать мягкий ленинский федерализм? А он будет работать, так как условия на Кавказе или в Средней Азии отличаются от тех, что есть в русскоязычных странах. И когда задача интеграции будет решена, и если возникнет устойчивая федерация, то это будет второе торжество ленинской государственной философии. Наконец, с преодолением кризиса и успехами развития России и дружественных ей стран изменится само восприятие Ленина.

Основоположник миросистемного анализа Иммануил Валлерстайн писал, что Ленин со временем будет восприниматься на родине более спокойно. Сама революция найдёт свое место в национальной мифологии или станет понятной. Возродится и миф о Ленине, которому будет определено место в системе. Он будет восприниматься как крупная, сложная и переломная фигура, человек сделавший очень много для прогресса, для самой решительной модернизации общества, что и определило дальнейшие успехи СССР. А СССР и 1945 г. уже возведены на вершину национальной истории, пусть она и не закончена. Это то самое «победобесие», на которое шипят либералы-западники. Что же касается идеи социализма, то всякому будет понятно, что он не вводится декретами.

Откуда же возьмётся другое восприятие Ленина в обществе неравенства, только ли из развития евразийского процесса по модели ленинского федерализма? Нации являются механизмом развития, а не способом одурачить пролетариат (тут левые максималисты неправы), и успех национального развития в России, успех социальной политики, возрождение в новых условиях солидарности и решение многих острых ныне проблем создаст другую экономическую, социальную и психологическую реальность. В ней и станут возможны более спокойный взгляд на Ленина и выражение ему общественного уважения.

Однако трезвая оценка места Ленина в истории — это еще не миф о нём.

Мифы рождаются не в научной или политической борьбе, а в низах общества. Там они и поддерживаются, иной раз сильно искажая истину. Для нового рождения мифа о Ленине требуются новые условия, новое состояние общества. Очень важна евразийская интеграция, так как миф о Ленине не был и не будет мифом русским, а будет мифом интернациональным. Для народов Средней Азии и Кавказа ленинская политика дала очень много. Но она не включала призыва к отделению от России, а наоборот, ориентировала на общее развитие народов.