Любая социальная система находится в движении: общественные настроения меняются в результате естественной смены поколений, внешняя политика порой разворачивается за считаные дни на 180⁰, меняется и экономическая политика — как внутренняя, так и внешняя.

Однако если внешнеполитические перемены сторонние наблюдатели замечают практически сразу (недавний пример — Боливия после победы путчистов), то экономические перемены обыватель иногда не видит, особенно если они происходят на фоне стагнирующих или вовсе снижающихся доходов. В таком случае экономические перемены становятся заметны лишь спустя определённое время, когда происходит диалектический переход изменений из количества в качество.

Именно такие экономические перемены происходят в России последние 5 лет. Внешний их признак — вполне понятные жалобы Минска на «новые условия» в торговле с Россией. Однако при этом часть экспертного сообщества продолжает воспринимать Россию как страну экономического либерализма. И это восприятие не позволяет им понять масштаб изменений, которые произошли в России за последние 5 лет. Коллектив СОНАР-2050 называет эти изменения «прагматизацией», с белорусской стороны это выглядит «удешевлением союзничества» или лоббированием интересов российского капитала. Парадоксально, но и российский, и белорусский взгляды на происходящие изменения верны — разнятся лишь точка зрения и названия явления.

А вот причины изменений из Москвы и Минска видятся по-разному: белорусы воспринимают изменения в экономической политике РФ как следствие заговора и победы лобби российского ТЭК, считая его доминирующим субъектом в российской экономике. Российский же взгляд иной: Россия-2014 и Россия-2019 — это две большие разницы, так как за 5 лет эволюционировали и российский капитал, и экономическая политика.

И вот на этих изменениях стоит акцентировать внимание.

Отказ от наследия Адама Смита

Россия в 1990-х годах — страна победившего экономического либерализма: приватизация и предельная немощь государства в регулировании каких-либо общественно-политических и экономических процессов в стране, что выразилось в «семибанкирщине» и двух чеченских войнах.

С начала 2000-х экономическая политика меняется: растёт стоимость нефти, в ответ на что государство добивается расторжения соглашений о разделе продукции в нефтедобыче, консолидирует активы в различных сферах экономики (от добычи углеводородов до предприятий ОПК), удаляет олигархию из политики (различия между Дерипаской и Абрамовичем с одной стороны и Ахметовым с Коломойским с другой стороны по степени влияния на политику и политиков вполне очевидны), создаёт национальные «кубышки» на случай кризиса (Резервный фонд и Фонд национального благосостояния).

Однако, несмотря на возросшее влияние государства в экономике, субъектом оно себя не осознаёт: политика остаётся либеральной, и слоган «были бы деньги, а всё остальное можно купить» вполне описывает экономическую политику, благо денег в стране было более чем достаточно — нефть стоила около 100 долларов за бочку.

Именно на этой волне Россия вступала в ВТО, членство в которой власть тогда считала билетом в светлое будущее.

Трансформации 2000-х — начала 2010-х изменили Россию по сравнению с той, какой она была в 1990-х, но назвать изменения фундаментальными сложно. В сфере внешней политики и внешней экономики Россия особо не изменилась, что вполне устраивало всех российских партнёров.

Второй перелом наступил в 2014 году, когда Россия столкнулась с рядом вызовов. Относительно благоприятная внешнеполитическая обстановка превратилась в неблагоприятную, доступ к кредиту оказался затруднён, стагнация в экономике сменилась падением, бюджетный профицит сменился дефицитом, главный источник прибыли — продажа углеводородов — засбоил, что завершило эпоху получения лёгких денег. Оказалось, что не всё можно купить, а Россия критически зависима не только от технологий, но и от, казалось бы, элементарных вещей, например продовольствия, лекарственных средств и медицинского оборудования.

Власть после 2014 года оказалась в качественно новой и крайне некомфортной ситуации: денег стало меньше, возможностей купить товары и технологии тоже — к финансовым ограничениям (падение цен на углеводороды и девальвация рубля) добавились ограничения политические в виде санкций. Возникла угроза для выживания элит.

Кроме того, в условиях кризиса возросла роль государства как экономического субъекта: именно государство оказалось ключевым заказчиком продукции машиностроения в рамках реализации гособоронзаказа, инициатором импортозамещения в сфере АПК и гражданском авиастроении и даже спасителем банковской системы.

Ранее казавшаяся бессмысленной за пределами ОПК политика импортозамещения стала актуальной, а немыслимый из-за членства в ВТО протекционизм — единственно разумным инструментом для обеспечения государственной безопасности.

Необходимость отвечать на санкции США и ЕС стала поводом, в котором нуждался реальный сектор экономики России для перехода к политике протекционизма. За этот повод российская власть и уцепилась. Он же и стал точкой отсчёта для качественного изменения экономической политики — прагматизации как ответа на санкции и сокращение финансовых возможностей государства вследствие снижения доходов от продажи углеводородов.

Жизнь по заветам Джона Кейнса

Инструментами новой экономической политики стали госзакупки и госзаказ, а проводниками политики — федеральное правительство и госкорпорации. Мышление министров экономического блока правительства за 5 лет тоже изменилось — их приоритетной задачей стали импортозамещение и поддержка отечественной промышленности, а непосредственными начальниками и контролёрами — вице-премьеры.

1. Вице-премьер Козак ведёт работу над установлением единого подхода к импортозамещению по всем сегментам рынка (отход от прямых запретов в госзакупках в пользу правила «третий лишний» или ценовых преференций), а также курирует специнвестконтракты для автопрома (СПИК), с помощью которых принуждает автогигантов повышать уровень локализации производства.

2. Вице-премьер Юрий Борисов предложил обязать госзаказчиков  покупать у российских поставщиков не менее 50 % от общего объёма закупок, ссылаясь на удачный американский опыт господдержки по время кризиса 1980-х, а также курирует масштабные стройки (космодром «Восточный» и верфь «Звезда») и авиапром.

3. Министр экономического развития Максим Орешкин активно даёт интервью СМИ, отвечает на вопросы РБК, рассуждая о концептуальных экономических вопросах, и прогнозирует снижение инфляции «гораздо ниже» прогноза в 3,8 %. Параллельно ЦБ под руководством Набиуллиной снижает ключевую ставку до 6,5 %.

4. Первый замминистра экономического развития Михаил Бабич систематизирует договорную базу между РФ и странами ЕАЭС и СНГ, курирует интеграцию в рамках СГ и ЕАЭС, а также занимается проблемами российских регионов.

5. Минпромторг в очередной раз пытается реформировать систему торговых представительств, превратив её из рудимента советской эпохи в инструмент продвижения российских товаров.

Собственно, экономический блок правительства во главе с вице-премьерами является архитектором и проводником российского кейнсианства, или того, что коллектив СОНАР-2050 называет «прагматизацией». Внутренний контур «прагматизации» — импортозамещение, поощрение инвестиций и нацпроекты, внешний — упорные переговоры по интеграции и наведение порядка в торговой и договорной базе СГ и ЕАЭС.

На изменение экономической политики и образа мышления у государства ушли годы, а наиболее чётко данные изменения видны на примерах импортозамещения в АПК и программном обеспечении (ПО), а также в миграционной политике.

1. В 2014 году продовольственный импорт в Россию составлял 44 млрд долл. Отрицательное сальдо торговли продовольствием в 2013 г. составляло 27,24 млрд долл. Спустя 5 лет его удалось уменьшить на 22,4 млрд долл., т. е. до 4,77 млрд долларов. Экспорт же за 5 лет вырос на 8 млрд долл. Скорее всего, экспорт еды из России превысит импорт уже в 2020 г. Это как раз следствие политики импортозамещения в АПК, поводом для начала которой стали санкции против России с последующим введением контрсанкций.

Опять же, санкции стали не более чем поводом — о критической зависимости России от импорта продовольствия говорили задолго до 2014 г. Т. е. контрсанкции были не истеричным шагом, а вполне продуманной мерой.

2. Об импортозамещении программного и аппаратного обеспечения, которое инициировало государство, мы уже писали в тексте «Софт по приказу, кремний по заказу», а об отличиях российского и белорусского IT — в тексте «Страна IT-аутсорса».

Данные процессы профильная экспертная среда воспринимает со скепсисом, однако государство прилагает усилия для создания внутреннего рынка ПО и стимулирует IT-компании создавать продукцию для госсектора, приучая компании к тому, что государство — платёжеспособный и регулярный заказчик IT-продукции.

Следующий вполне логичный шаг российской бюрократии после перевода госсектора РФ на отечественное ПО — расширение практики импортозамещения на весь ЕАЭС.

3. С середины 2000-х российская миграционная политика отличалась крайней недружелюбностью. До абсурда она дошла в 2014–2018 годах, когда на фоне гражданской войны на Украине и падения рождаемости в России российская же бюрократия проиграла Польше схватку за украинских рабочих — их в Польше теперь примерно столько же, сколько в самой РФ. Сказались падение уровня доходов в России в долларовом эквиваленте, вступление в силу патентной системы трудоустройства мигрантов, а также либерализация рынка труда в Польше.

В итоге сложились стойкие стереотипы: получить гражданство в России невозможно, органы миграции в России — филиал ада на Земле. Летом 2018 года Владимир Путин в очередной раз дал указание упростить процедуры получения гражданства РФ. Полгода ушло на слом инерции мышления бюрократии, и с января 2019-го заработали изменения в законы. В апреле-мае вышли два указа Путина, затем ещё один, а перенастроенная бюрократическая машина продолжает шаг за шагом упрощать процедуры.

Проще говоря, приоритетом власти с 2014 года стала поддержка реального сектора российской экономики посредством реализации программ импортозамещения и государственных закупок, а также привлечение рабочей силы путём её вымывания из Украины.

Капитальные изменения

С 2014 года изменился и российский бизнес: он нарастил активность в лоббировании своих интересов и стал вести себя активнее на внутреннем рынке, выискивая новые возможности заработать в тех отраслях, которые ранее его практически не интересовали. И у этой активности были свои причины.

Во-первых, капитал столкнулся с проблемой насыщения существующих рынков (на них усилилась конкуренция, снизилась маржинальность) и невозможностью выхода на новые площадки из-за нетарифных ограничений или санкций.

Инвестиционное подразделение «Альфа-групп» — А1 — купило 51 % акций холдинга «Русбиоальянс», который занимает одну из лидирующих позиций в России по сбору и переработке дикорастущих ягод и грибов, а также садовых ягод.

Во-вторых, государство стало распорядителем солидных денежных средств: федеральное правительство начало искать компании, на базе которых можно было бы освоить выпуск необходимой в рамках импортозамещения продукции, выделяя на это солидные деньги, которые в условиях кризиса на внутреннем и внешнем рынках стали весьма привлекательными даже для крупного капитала.

Сформировалась интересная связка между правительством и российским капиталом: первое ставит задачи, выделяет деньги и контролирует, второй реализует проект. Яркий пример — те же дикорастущие ягоды: А1 купила «Русбиоальянс» в сентябре 2019 года, а Минсельхоз РФ пожелал регулировать сбор дикоросов в июле.

Попытки саботировать импортозамещение воспринимаются и властью, и капиталом крайне негативно: министры в таком случае рискуют нарваться на критику со стороны вице-премьеров, которые контролируют процесс, а бизнес — потерять прибыль.

Пример противодействия саботажу министерства со стороны вице-премьера увидели после попытки пролоббировать через Минтранс перевод вагонов РЖД на кассетные подшипники, производство которых в стране не только не локализовано на мощностях российских представительств подшипниковых ТНК, но и не импортозамещено с помощью российских технологий.  Когда о негативных последствиях принятого в Минтрансе решения стало известно вице-премьеру Козаку, то оно было отменено за один день.

Пример ревностного отношения бизнеса к конкуренции на внутреннем рынке — история с импортозамещением газовых турбин большой мощности (ГТБМ) компанией «Силовые машины» (принадлежит миллиардеру Алексею Мордашову, попала в январе 2018 года под американские санкции). На импортозамещение ГТБМ в 2019–2021 гг. планировалось выделить 15 млрд рублей, половина из которых — бюджетные деньги. Интерес государства — создать в России производство данных турбин, которые используются при модернизации в ТЭС; ёмкость рынка — примерно 80 турбин. «Силовые машины» крайне ревностно отнеслись к ближайшим конкурентам — Siemens и GE — и добились выделения финансирования именно для себя, оттеснив транснациональных конкурентов.

А когда правительство осознаёт, что импортозамещение подрывается внешними субъектами, то задействует в качестве инструмента противодействия компетентные органы, например Федеральную таможенную службу или Россельхознадзор.

Иллюстрация к данному тезису — борьба с контрабандой подсанкционных польских яблок через территорию РБ, которая делает бессмысленными российские инвестиции в производство яблок и строительство фруктохранилищ, о чём мы писали в тексте «Запретный плод торговлей сладок».

И вот в этой части экономические политики России и Беларуси входят в противоречие.

Белорусская власть привыкла к либеральной России, которая долгие годы была рынком сбыта для белорусской продукции. Новая Россия для РБ непонятна и по многим товарным категориям враждебна к белорусскому капиталу: российский капитал часто работает локтями, активно использует свои лоббистские возможности, добивается субсидирования и мер государственной поддержки.

Собственно, Россия с 2014 года повторяет то, что делала Беларусь с самого начала правления Александра Лукашенко, — поддерживает и субсидирует национального производителя. И такая поддержка что в России, что в Беларуси нормальна и естественна. Однако она порождает противоречия между двумя капиталами — российским и белорусским.

Дело в том, что российскому капиталу всё равно, кого импортозамещать, он считает себя полноправным хозяином российского рынка (он для него домашний), а власть рада любым успешным проектам по импортозамещению. Пример подобного — лифты.

Справка: лифтозамещение в России

В феврале 2019 года Дмитрий Медведев посетил Щербинский лифтостроительный завод (ЩЛЗ), где ему пожаловались на то, что главного конкурента ЩЛЗ — «Могилёвлифтмаш» — серьёзно поддерживает белорусское государство.

«Что касается белорусов, с одной стороны, конкуренция — это вообще-то неплохо. Но если она не совсем добросовестна, иными словами, объём дотаций на уровне демпинга, то это повод для того, чтобы разбираться», — сказал Медведев, добавив, что «всякая кооперация должна быть взаимной, иначе зачем это надо».

Естественно, белорусам подобное заявление не понравилось. Было субсидирование «на уровне демпинга», как утверждал тогда Медведев, или не было, уже не суть важно. Важно то, что в том же месяце правительство провело совещание, по итогам которого было принято решение провести «мероприятия по консолидации производственных мощностей лифтостроительных предприятий и стимулированию спроса на внутреннем рынке конкурентоспособного российского лифтового оборудования».

8 ноября стало известно, что «дочка» госкомпании «Дом.РФ» планирует купить НПО «Спутник-А», которое специализируется на монтаже и эксплуатации лифтов. «Дом.РФ» уже контролирует Щербинский лифтостроительный завод (один из китов советского лифтостроения).

На базе ЩЛЗ планируют создать холдинг, куда войдут Карачаровский механический завод (второй по величине производитель лифтов в России) и Серпуховский лифтостроительный. Не исключено, что в холдинг включат ещё «Сиблифт». В итоге «Дом.РФ» будет контролировать свыше 40 % рынка производства лифтов в России.

Фактически государство консолидирует производителей лифтов, которые получат возможность в полной мере пользоваться государственной поддержкой. Ещё в 2016 году Минпромторг РФ рекомендовал региональным фондам капитального ремонта многоквартирных домов осуществлять приоритетное внедрение российского лифтового оборудования. Если учесть поданный в Госдуму законопроект о распространении на всю Россию московской реновации и нацпроекты, которые предусматривают строительство жилой и нежилой недвижимости, то у лифтового холдинга появится возможность для наращивания производства и импортозамещения иностранных агрегатов.

А пострадать от такой консолидации рискует «Могилёвлифтмаш»: он контролирует примерно треть российского рынка лифтов (по информации белорусов, доля экспорта «Могилёвлифтмаша» в 2016−2017 годах достигла 80−85 %, доля предприятия на рынке России составила 21,6 %).

Поэтому Минску важно понять, что его представление о России образца 2019 года как о стране экономического либерализма с его постулатами о невидимой руке рынка и нежелании государства регулировать экономические процессы явно устарело. Россия-2019 — это кейнсианство: активная роль государства как регулятора экономических процессов, меры по стимулированию спроса — нацпроекты — снижение процентных ставок.

***

Вытеснение белорусского капитала в России носит вполне объективный характер, вызванный не заговорами ТЭК или иных компаний, а совпадением интересов российского капитала, который непрерывно ищет новые возможности для заработка, и российской власти, чья задача — защита отечественного товаропроизводителя. К сожалению, периодически от этого страдает белорусский бизнес, хотя стоит акцентировать внимание на том, что Москва не делает ничего такого, что ранее не делал бы Минск для защиты своего национального капитала.

Кроме того, нужно понять, что импортозамещение в любом случае продолжится, а Минск будет от него страдать до тех пор, пока на политическом уровне не будут достигнуты договорённости о принятии мер, которые бы учитывали интересы белорусского бизнеса на российском рынке. Данные меры могут быть самыми различными:

1. Делить рынки и уходить в производство узких товарных групп, повышая уровень передела. Пример — производство сыров, которых Минск по итогам 2019 года продаст на 1 млрд долларов.
2. Выступать локомотивом интеграции и создавать совместные производства с российскими компаниями. Наиболее продвинулись в этом направлении МТЗ и «Амкодор» — у МТЗ сборочное производство в Череповце, а у «Амкодор» — специнвестконтракт в Карелии.
3. Осуществлять совместный выход на внешние рынки, например китайский. Интересы Минска и Москвы совпадают — они хотят выйти на китайский рынок продовольствия, но для этого нужно преодолеть сопротивление Пекина, который использует нетарифные методы регулирования. Не исключено, что ряд товаров Минску было бы выгоднее поставлять не в Китай (из-за длинного транспортного плеча), а на привычный рынок европейской части России. Поэтому открытие китайского рынка позволило бы снять напряжение между наступающим российским АПК и обороняющимся белорусским.
4. Создавать союзные корпорации, предлагая наиболее выгодные для себя варианты интеграции. Например, союзную тракторостроительную компанию можно организовать на базе МТЗ — белорусы куда успешнее в производстве тракторов, а вот производителей грузовиков объединять на базе КамАЗ. Главное, проявлять инициативу и гибкость — это позволит сохранить свою долю на российском рынке.
5. Добиваться если не отмены индикативных балансов по продовольствию, то введения индикативных балансов по новым, важным для Минска товарным категориям, например ягодам и фруктам.
6. Активнее участвовать в разработке ПО для российского рынка, в т. ч. для сегмента государственной службы.

Во многом именно Минск должен выступать локомотивом интеграции, так как именно он рискует потерять рынки: сыров (в России строятся сыроварни, мощность которых превышает белорусское производство), лифтов, комбайнов.

Кроме того, белорусский экспорт в Россию, к сожалению, упёрся в стеклянный потолок и не сможет достичь уровня докризисного 2011 года, когда товарооборот составлял 39 млрд долларов. Без углубления интеграции не выйдет и качественно нарастить экспорт белорусских товаров в Россию.

К тому же Минску важно держать руку на пульсе в связи с началом раздела денег из российского Фонда национального благосостояния и реализацией национальных проектов.

Главный драйвер экономического развития — национальные проекты — пока буксуют из-за своей сырости, а также шараханья из стороны в сторону чиновников, которые не понимают, чего от них хотят, и опасаются брать на себя ответственность за реализацию нацпроектов. В ряде случаев им выгоднее ничего не делать, чем делать что-либо, а затем нести ответственность. Но федеральная власть транслирует запрос на деяния, а не бездействие, а Минску нужно активно предлагать свои идеи и добиваться своего права участвовать в российских национальных проектах.

Благо денег в стране хватает — в Фонде нацблагосостояния накоплено 7,9 трлн рублей, за право получить которые уже идёт схватка бульдогов под ковром: глава Минтранса Дитрих попросил отдать РЖД 40 млрд рублей, «Почта России» против, так как рассчитывает сама получить эти деньги, а «ВЭБ. РФ» продвигает программу обновления городского общественного транспорта на 2,1 трлн рублей.

Белорусский капитал в случае нацпроектов и импортозамещения зачастую оказывается в роли импортозамещаемого, а не импортозамещающего. И единственный способ изменить текущую ситуацию — возглавить её, перехватив у Москвы инициативу в интеграции, буквально засыпав её различными предложениями.