Царь и профсоюзы

В течение долгого времени в Российской империи трудовое законодательство заменяли отдельные законы и указы монарха. Так, до начала XX века одним из основных правовых актов был закон о ремесленных рабочих, принятый ещё Екатериной II. Собственно законодательство о промышленных рабочих практически отсутствовало. При этом пролетариев в России в начале XX века было уже 20 миллионов. Наконец стихийные стачки и деятельность революционных партий заставили правительство пойти на законодательное регулирование отношений между новыми буржуа и рабочими. Однако в условиях «дикого капитализма» эти взаимоотношения были далеки от идиллии и отличались повышенной степенью эксплуатации и произволом со стороны хозяев.

Первыми зачаточными структурами трудового регулирования и социальной защиты стали больничные кассы и фабричные старосты. В отсутствие любых форм социального страхования рабочие сами собирали средства на случай болезни или увечья — через собственные больничные кассы. Институт фабричных старост был введён в 1903 году после знаменитой Обуховской обороны, когда рабочие Обуховского завода, потребовав, в числе прочего, отмены сверхурочных работ и легализации своих уполномоченных, вступили в вооружённую схватку с полицией.

Любопытно, что одними из первых, кто обратил внимание на бедственное положение рабочих и на необходимость предоставления им хотя бы некоторых прав, были отдельные представители царских спецслужб. Поскольку традиционные репрессии не давали никаких результатов, то начальник Особого отдела Департамента полиции Сергей Зубатов, сам бывший социалист, решил: чтобы вырвать пролетариев из-под влияния революционеров, рабочее движение должна взять под свое покровительство… тайная полиция. В Беларуси с ведома политического сыска начала действовать «еврейская независимая партия» Мани Вильбушевич, первоначально сильно теснившая Бунд. Впрочем, закончилось всё это переходом части актива организаций «полицейского социализма» на революционные позиции и отставкой Зубатова.


Нелегальные же профсоюзы продолжали действовать, и весьма боевито и эффективно. Уже с начала ХХ столетия в результате стачечной борьбы заработная плата на ряде предприятий в Беларуси была повышена на 30-40 процентов, а рабочий день сокращён до 10-12 часов. Затем под давлением первой революции 1905–1907 годов в Российской империи были легализованы профессиональные союзы. В июне 1907 года был принят закон о введении рабочего дня длительностью 11 с половиной часов. Но он распространялся только на предприятия, подлежащие надзору государственных инспекций. В других отраслях частные хозяева устанавливали продолжительность рабочего дня по своему хотению. Но иногда рабочим удавалось добиться и 8–9-часового рабочего дня. А наиболее дальновидные предприниматели и управляющие, например, директор писчебумажной фабрики князя Паскевича в Добруше Антон Стульгинский, сами приходили к выводу, что более короткий рабочий день позволяет повысить интенсивность труда работника, а значит, экономически более выгоден для нанимателя.

В 1912 году был принят закон «О больничных кассах».

При этом положение работников на государственных предприятиях в ряде случаев было лучше, чем у частных капиталистов. Например, относительно высокими были зарплаты у рабочих Либаво-Роменской и Полесской железных дорог в Беларуси. Часть государственных служащих и рабочих получала пенсии. Например, работники горнорудной промышленности и государственных оружейных заводов в Ижевске имели бесплатное медицинское обслуживание и страхование. Подобные социальные эксперименты позволяли себе и иные частники-филантропы. Но в целом жизнь рабочего, хотя и выгодно отличалась от ещё более тяжёлого крестьянского быта, оставалась весьма сложной.

Советская буржуазия и классовая борьба в СССР

После Февральской и Октябрьской революции 1917 года правовое положение рабочих, от имени которых (а отчасти и с их прямым участием) теперь осуществлялось управление государством, радикально улучшилось. Чего нельзя было сказать об их экономическом положении — в условиях Первой мировой и гражданской войн с иностранной интервенцией и в России, и в Беларуси отмечалось катастрофическое падение производства. С введением пресловутого нэпа хозяйственная жизнь значительно оживилась. Но вот заметного социального прогресса «советский капитализм» не принёс — вопреки мифам перестроечных пропагандистов. И в середине 1920-х годов уровень жизни рабочего в лучшем случае не превышал дореволюционные показатели.

В связи с тем, что на ряд предприятий вернулись их бывшие владельцы, хотя бы и в качестве арендаторов, в рабочей среде вновь проявились стачечные тенденции. РКП(б) и советское государство оказались в непростой ситуации: с одной стороны, «диктатура пролетариата» не имела права подавлять экономические забастовки, направленные против буржуазии. С другой стороны, как правящая партия, коммунисты не могли допустить «дикого» рабочего движения, особенно с учётом того, что его пытались возглавить действовавшие нелегально и полулегально анархисты, эсеры и меньшевики. Не сразу, как это пытаются представить многие критики СССР, но постепенно профсоюзное движение было полностью «огосударствлено». Характерно, что установившуюся в советских республиках систему те же анархо-синдикалисты критиковали как «социал-партнёрство», построенное по образцу капиталистических стран и фактически нивелировавшее прямую классовую борьбу.

Так ли это было на самом деле? И да, и нет. С одной стороны, фактический запрет забастовок в обмен на социальный патернализм государства говорил именно об этом. С другой стороны, и теоретически, и во многом практически права советских рабочих были намного шире, чем у их западных коллег. При этом сам «партнершип» на Западе в значительной мере был ответом на завоевания рабочего класса в СССР, а не наоборот.

Логичным представляется и сотрудничество рабочих со «своим» государством. Можно много спорить, был ли в Советском Союзе «реальный социализм», «деформированное рабочее государство» или «государственный капитализм». Но трудно отрицать, что такого рода социальные бонусы, как всеобщая занятость, бесплатные медицина, высшее образование и санатории для рабочих, не могло предоставить тогда ни одно буржуазное правительство.


При этом это не были «плюшки», выписанные сверху от щедрот ЦК ВКП(б) или профильных наркоматов. Советский строй был сложным продуктом развития самых различных факторов, разбор которых выходит за рамки данной статьи. Но нужно подчеркнуть, что основа его социальной конструкции и трудового законодательства формировалась в результате взаимодействия векторов, идущих как сверху, так и снизу.

Практически до принятия «сталинской» конституции 1936 года трудовые коллективы, фабзавкомы и профсоюзы во многом и формировали систему политической власти в СССР. Сейчас об этом почти совершенно забыли, но тогда выборы в базовые Советы происходили путём открытого голосования на собраниях по предприятиям и учреждениям!

Внешне это отчасти напоминало синдикалистское (профсоюзное) государство, построенное согласно представлениям леворадикальных лидеров рабочего движения, так называемых «революционных синдикалистов». Конечно, выборы в «советские Советы» происходили по спискам, составленным в партийных комитетах, и не без надзора ЧК–ГПУ. Но рабочие реально составляли огромный процент депутатов. И до середины 1930-х годов на заводских выборных собраниях, как показывают архивные источники, разгорались нешуточные дебаты по экономическим и социальным вопросам. В частности, именно с такой низовой подачи в Гомеле в 1920-е годы были предоставлены дешёвые кредиты для рабочих, налажено строительство жилья и так далее. Профсоюзные активисты выступали на страницах местной прессы, бичуя недостатки, невзирая на лица, и отстаивали интересы своих рядовых членов.

В конце 30-х годов и эти формы рабочей, советской и профсоюзной демократии были свёрнуты.

Золотой застой

В предвоенные годы права рабочих были серьёзно урезаны, введено жёсткое, вплоть до уголовной ответственности, наказание за прогулы, ограничения на перемену места работы и многое другое. Только после победы во Второй мировой войне эти крайние дисциплинарные меры начали смягчать. По мере упрочнения внутреннего и внешнего положения СССР и его экономических успехов началась новая эра демократизации и прогресса социальных отношений. Апогея своего развития они достигли в 1960–70-е годы.

Советский Кодекс законов о труде (КЗОТ) содержал весь набор общепринятых в мире демократических прав и свобод для трудящихся. Социалистическое законодательство формально гарантировало также право на забастовку, создание профсоюза и так далее. Применение статей трудового кодекса на практике было весьма интересным — тут были и свои серьёзные плюсы, и не менее значимые минусы. Разумеется, право на стачку было чистой воды декларацией, хотя иногда они стихийно и случались. Но при этом постоянная «классовая борьба» рабочих всё равно велась в таких формах, например, как скрытый саботаж. При низкой зарплате или плохом отношении начальства работники попросту включали «волынку» — работу спустя рукава. Другим способом косвенного давления на работодателя была угроза уволиться или реальное увольнение. Это также срабатывало, благо в те времена, в отличие от нынешних, КЗОТ позволял уволиться по собственному желанию, и даже при нежелании нанимателя он был обязан удовлетворить эту просьбу работника в течение трёх месяцев. Ну а рабочих мест с более приемлемыми условиями труда и зарплаты тогда хватало с избытком. Более того, существовала даже практика переманивания специалистов с одного предприятия на другое (обещаниями ускоренно дать бесплатную квартиру и так далее). В большинстве же случаев различные трудовые и коллективные споры решались путём обращения в вышестоящую инстанцию, как правило, обком или другой орган правящей коммунистической партии.

Можно сколько угодно (и во многом справедливо) иронизировать по поводу «КПСС — авангарда рабочего класса», но в защиту «рядовых тружеников» партийные секретари всё же вступались весьма часто. А вот у руководителей предприятий и учреждений в советское время объём власти был значительно меньше, чем сейчас.

Во-первых, как мы уже говорили, директорский корпус был ограничен контролем со стороны коммунистической партии. Этот контроль осуществлялся не только со стороны высшего партийного руководства и отделов промышленности партийных обкомов. Существовали ещё и партийные организации трудовых коллективов. Естественно, что партсекретари предприятий, в том числе и освобождённые, как правило, были лояльны к директорскому корпусу. Но существовал ещё такой институт, как партсобрания. И на них самый крутой директор, но уже в качестве рядового коммуниста, мог быть подвергнут критике «товарищей по партии», включая токаря Федю или слесаря Васю. Во-вторых, полномочия тогдашнего директора в части увольнения работника были ограничены.


Советское трудовое законодательство предусматривало только одну форму найма штатного работника — бессрочный трудовой договор. Это положение, за которое на Западе профсоюзы вели и ведут ожесточённую борьбу, в СССР было гарантировано автоматически. В советском КЗОТе существовала и пресловутая 33-я статья, предполагавшая увольнение по инициативе администрации за грубые нарушения трудовой дисциплины: прогул, систематические опоздания или отсутствие на рабочем месте, нахождение на предприятии в нетрезвом состоянии и так далее. Но применялась она достаточно редко. Дело в том, что советское законодательство предполагало обязательное согласие профсоюзного комитета на увольнение работника. Одновременно существовала общегосударственная установка на то, что «за человека надо бороться», а если он «оступился», перевоспитывать его в коллективе. Прогульщиков брали на поруки профсоюзные и комсомольские организации, вели с ними «разъяснительную» работу и прочее. Подобная стратегия имела и более прагматическую сторону, ведь с учётом предусмотренного социалистическими законами обязательного трудоустройства уволенный с одного предприятия все равно должен был устроиться на другое. С этой стороны смысла в частых увольнениях не было.

Но такой совершенно невозможный в «капстранах» и льготный для рабочих режим приводил и к определённым «перегибам». Иногда невозможно было уволить и того, кого действительно надо было выставить за ворота. Зачастую «пьяницы, прогульщики и бракоделы» чувствовали себя весьма вольготно на советских предприятиях, отделываясь за грубые нарушения лишением премиальных, тринадцатой зарплаты (ныне давно упразднённой), да размещением своих портретов в заводской стенгазете. Типаж вроде Феди из «Операции «Ы» и других приключений Шурика», которому прораб читает в рабочее время лекцию о том, как «космические корабли бороздят просторы», действительно был не редкостью в те времена. Но с другой стороны, советское производство работало, росло и развивалось, несмотря на «отдельные» мелкие и серьёзные недостатки.

В 1980–90-е годы автор сам был рабочим и трудился на производстве, включая крупные гомельские заводы. Я хорошо помню таких персонажей. По утру они являлись на смену, дыша перегаром, и с лёгкой отёчностью на лице. Но всё же и этот контингент шёл тогда на работу, а не под магазины или продавать краденое. И худо-бедно, но был при деле, а не за бортом жизни.

Мастера и начальники цехов, которые не всегда могли избавиться от такого элемента, тем не менее и хроническим «залётчикам» находили достойное применение. Находясь под постоянной угрозой санкций, эти кругом виноватые люди зачастую были согласны выполнять самую тяжёлую и грязную работу. Например, в мою бытность кабельщиком-спайщиком начальство именно таких «штрафников» посылало едва ли не нырять в колодцы телефонной канализации, затопленные водой.

В условиях растущей плановой экономики нередкими были рабочие «чёрные» субботы и прочие сверхурочные работы. Отказаться от них было сложно, но внештатный выход на работу в обязательном порядке оплачивался по двойному тарифу либо компенсировался отгулами. У работников с вредными условиями труда был сокращённый рабочий день и дополнительные продовольственные и денежные компенсации, на особо вредных производствах — досрочный выход на пенсию.

Перестройка, первоначально заявившая о «возвращении к ленинским нормам», ещё более либерализировала советское трудовое законодательство.

Впервые было легализовано право на забастовку. Правила объявления стачки были законодательно закреплены в 1989 году в Законе СССР «О порядке разрешения трудовых споров (конфликтов)». При этом требовалось выполнить ряд условий: объявить свои требования заранее, пройти примирительную процедуру и так далее. На деле шахтёры и другие отряды советского рабочего класса выходили на стачку явочным порядком. В конце 80-х — начале 90-х годов крупные забастовки потрясли Минск и Гомель. В городской забастовке в Гомеле против «павловского» повышения цен 1991 года автору довелось принимать самое непосредственное участие. «Наказанием» для активных участников забастовки на гомельской фабрике «Полеспечать» стало объявление выговора от директора.

В 1987 году появился «Закон о государственном предприятии (объединении)», наделивший рабочих дополнительными правами. В числе прочего работники получили возможность создавать Советы трудовых коллективов (СТК). «Коэффициент трудового участия» — КТУ, в соответствии с которым теперь начислялись премии, устанавливали каждому работнику гласно, на общем собрании. В постоянную практику вошли собрания трудовых коллективов, на которых разгорались весьма жаркие дебаты. Правда, в большинстве случаев СТК и прочие элементы «производственной демократии» продолжала контролировать администрация. При этом законом была предусмотрена даже выборность руководителей предприятий, которыми, как правило, всё равно становились прежние директора. Но начало было многообещающим.

Однако на деле всё это заигрывание с рабочим самоуправлением ловко использовалось прежде всего для того, чтобы превратить общенародные предприятия сначала в хозрасчётные единицы, а затем и в быстро приватизированные ОАО и ЗАО. Именно закон «О госпредприятиях» вывел крупнейшие из них из плановой системы и окончательно превратил в субъекты рынка. После чего нужда в такого рода экспериментах отпала. И вскоре после реставрации в СССР капитализма, повлёкшего за собой распад союзного государства, вся «демократия» на производстве была свёрнута.

Политкорректное выбрасывание за ворота

Современное трудовое законодательство в РБ и РФ значительно отличается от прежнего. Его характерным отличием стал, прежде всего, наём на работу по срочным трудовым договорам (контрактам). В Беларуси такое оформление трудовых отношений сначала было введено для руководящих работников, а с 1999 года было распространено на практически всех наёмных работников всех форм собственности. Профсоюзы, в том числе и официальные, неоднократно указывали, что контрактная система увеличивает в одностороннем порядке обязанности работника, при этом дополнительно не налагая таковых на нанимателя. Работодатель имеет право в одностороннем порядке расторгнуть контракт до истечения его срока, а вот наёмный работник такой возможности лишён. Администрация также вправе не продлевать контракт без объяснения причин.

В 1999 году в Беларуси был также принят новый Трудовой кодекс. Несмотря на всё, в новом кодексе осталось упоминание о бессрочном трудовом договоре. Но в отличие, скажем, от советского КЗОТа или Закона СССР «О трудовых коллективах» от 1983 года, тут уже не было множества соответствующих положений. Отсутствовали, например, чётко определённые полномочия и само определение «трудовой коллектив», заменённое термином «работник», «работники». Естественно, нет тут и речи о Советах трудового коллектива, об общих собраниях работников и тому подобных вещах. Стоит заметить также, что, например, первое сокращение социальных льгот в РБ произошло в середине 1990-х годов в бытность министром труда Александра Соснова, также являвшегося членом либеральной партии ОГП.

В 2010 году был подписан Указ № 164, который разрешает заключать с отдельными категориями работников бессрочные трудовые договоры. По сути, это было существенное отступление от навязанной неолибералами стратегии жёсткого контроля наёмных работников.

Контрактная система не была изобретена в наших краях. Как таковой, срочный трудовой договор был позаимствован на Западе, где потогонная система совершенствовалась в течение длительного времени. А условия труда, которые практикуются в работающих в РБ международных корпорациях, до сих пор поражают своей жёсткостью. В частности, в корпорациях быстрого питания работники, как правило, нанимаются из числа студентов. Внедрена система рейтинговой оценки работников с определением «слабого звена» на выбывание, а также система штрафов за незначительные оплошности. Именно в таком направлении неолиберальные идеологи экономических и социальных «реформ» и предлагают менять трудовые отношения во всей Беларуси.

Сегодня в странах СНГ значительно снижены производственные нормы по вредности. Например, для кабельщиков-спайщиков или аккумуляторщиков предлагается засчитывать как «вредное» только то время, в течение которого они непосредственно находятся под воздействием ядовитых испарений. Из рабочего дня изымается также время на подготовку к работе, что фактически ведёт к увеличению рабочего дня, сокращаются перерывы, всё чаще практикуется ненормированный рабочий день и многое другое.

Крах СССР привёл к невиданному наступлению на права наёмных работников во всём мире. О закручивании гаек в США и странах ЕС не принято писать в большинстве СМИ. Но время от времени информация просачивается. Согласно сведениям, приведённым российской деловой газетой «Взгляд», положение работников в одной из крупнейших американских компаний Amazon является просто невероятно напряжённым. Контроль за рабочим временем тут ведётся такой, что сотрудники упаковочных центров этой ретейлерской компании вынуждены перемещаться в туалет бегом. Каждому работнику установлена предельная норма выработки, её невыполнение влечёт за собой штраф. Два штрафа означают автоматическое увольнение. Не случайно, что владелец Amazon Джеффри Безос, по версии Bloomberg, является владельцем 100-миллиардного состояния и самым богатым человеком на планете. При этом из своей годовой выручки в 19,9 миллиарда долларов этот владелец офшорной компании умудряется выплачивать лишь 0,1 процента налога.

По поводу ещё одной мировой тенденции к ухудшению положения наёмных работников давно уже бьют тревогу глобальные профсоюзы. Это дерегуляция трудовых отношений. Сегодня транснациональные корпорации стремятся игнорировать как национальное трудовое законодательство, так и международные стандарты. Всё шире применяется флексибилизация рынка труда и персонала. Основную проблему составляет стремление работодателей навязать работникам так называемый аутсорсинг. Перевод бывших штатных сотрудников в режим самозанятости и привлечение их к работе по мере необходимости, на основе договора подряда, позволяет владельцам производства значительно экономить на оплате труда. Причём в разряд этого рода «фрилансеров» сегодня переводят не только программистов и журналистов, но и водителей, грузчиков и даже уборщиц.

В числе прочего ведётся наступление даже на такое классическое завоевание организованного рабочего движения, как 8-часовой рабочий день. Например, Польша несколько лет назад стала первой страной в ЕС, отменившей восьмичасовой рабочий день. Теперь предприниматель по своему усмотрению может как сокращать, так и увеличивать его продолжительность. Единственное условие — общее число рабочего времени в году пока ещё рассчитывается исходя из 8-часовой нормы рабочего дня.

В отличие от предельно консервативной Польши, Республика Франция — страна с сильными социалистическими традициями и влиятельным рабочим движением. В 2000 году во Франции социалистическое правительство под давлением профсоюзов ввело официальную 35-часовую рабочую неделю. Фактическая же её продолжительность составляла 39 часов. Однако в правление президента-социалиста Франсуа Олланда была разработана новая реформа Трудового кодекса. Согласно проекту министра труда Мирьям Эль-Хомри компаниям разрешалось увеличить продолжительность рабочей недели до 48 часов, а рабочего дня — до 12 часов. При «особых обстоятельствах» работники могли работать и 60 часов в неделю. По сообщениям активистов французской секции AIT (Международная ассоциация трудящихся), при этом оплата сверхурочного труда либо совсем отменялась, либо сокращалась до минимума. В качестве компенсации предлагались отгулы. На улицу вышло до полумиллиона французов. Но бурные протесты профсоюзов и левых активистов не помогли, и реформа в основном была принята. При социалисте Олланде согласно требованиям ЕС был увеличен и пенсионный возраст.


Следующий президент Эмманюэль Макрон также провёл новую реформу трудового законодательства, ухудшающего положение наёмного персонала на рабочем месте. В Германии, ведущей экономике ЕС, которая не только не пострадала от последнего кризиса, но, кажется, даже приобрела, также меняют нормативы, регулирующие трудовые отношения. В частности, относительно недавно в ФРГ было ужесточено законодательство в отношении забастовочной деятельности. В Испании имеются случаи, когда активистов стачечного движения стали приговаривать к тюремным срокам.

Законодательство Европейского союза предусматривает также право предпринимателей на объявление локаута своим работникам. Ничего подобного до сих пор ещё нет в трудовых кодексах России и Беларуси. В Украине после подписания договора об ассоциации с ЕС также происходят определённые изменения трудового законодательства, разумеется, не в пользу наёмных работников. В 2015 году был принят, несмотря на протесты профсоюзов, новый Трудовой кодекс. Правительство объясняло срочное принятие этого проекта, разработанного ещё при президенте Викторе Януковиче, «требованиями ЕС». Статья 68-я нового ТК предусматривает право работодателя временно переводить своего работника (с его согласия) к иному нанимателю. Однако профсоюз КСПУ именно за эту статью с «правом передачи» назвал этот кодекс «рабским». Узаконено также видеонаблюдение за персоналом и многие другие меры, ухудшающие положение работников. Согласно же последним нововведениям, теперь жалобы рабочих и служащих на работодателя будут рассматривать не местные инспекторы по труду, а лишь уполномоченные национального уровня. Поскольку штат последних достаточно мал, вероятность оперативного рассмотрения жалобы также крайне невелика.

Но не всё так плохо. Достижения международного профсоюзного движения, являющиеся результатом упорной и тяжёлой борьбы рабочих за свои права в течение столетий, всё же зачастую автоматически включаются в трудовые кодексы новых членов ЕС.

В Польше под давлением снизу утверждена гарантированная почасовая оплата. В качестве примера можно рассмотреть Трудовой кодекс соседней с нами Литвы. Как сообщает сеть рабочей взаимопомощи и солидарности Gyvenimas Per Brangus, в трудовое законодательство Литвы включены такие нормы, как обязательное детальное изложение в трудовом договоре производственных обязанностей работника. Изменять условия труда можно только с его согласия, персонал наделён правом отказаться от работы в случае невыплаты сверхурочных или увеличения рабочего дня, время подготовки к работе включается в рабочий день. Кодекс даже содержит политкорректное положение о том, что «работодатель обязан создать такую среду, в которой работник… не будет подвергаться враждебному, неэтичному, унизительному, агрессивному или оскорбительному отношению… равно как и действию, которое преследует цель запугать, унизить или ввергнуть в беззащитное положение работника или группу работников». Однако при этом наниматель получил законную возможность уволить человека без всякой его вины, по своей инициативе и усмотрению. Или за два любых нарушения рабочий или служащий также может оказаться на улице. В Литве была установлена 40-часовая рабочая неделя, но рабочий день мог быть доведён до 12 часов.

В весьма специфическом положении сегодня находятся национальные органы власти европейских стран, которые, собственно говоря, и являются конечной инстанцией, законодательно регулирующей трудовые отношения. С одной стороны, они всё чаще вынуждены действовать по «рекомендациям» глобальных корпораций и таких теневых закрытых структур, как «Трёхсторонняя комиссия» и тому подобные. ТНК всё более беспардонно попирают права национальных государств во всём мире. С другой стороны, окончательно установить гегемонию монетаризма и корпораций мешает международное рабочее движение и действия левых и социальных активистов. В этом смысле государства на постсоветском пространстве, где, к сожалению, профсоюзное движение ещё слишком слабо, в силу сложившейся практики играют особую роль в регулировании социальных и трудовых отношений. И не случайно, что идеологи неолиберализма в нашем регионе так агрессивно атакуют сегодня именно эти государственные функции.