«Стар неба круг сверлит над космодромом

Как сквозь вуаль мерцает Эстуаль

Зеркально отражённая изломом

Уходит Стелла коридором вдаль»

Генрих Сапгир, «Звезда»

4 октября 1957 года Советский Союз открыл космическую эру, запустив первый искусственный спутник Земли. 1 февраля 1958 года (после неудачи «Авангарда-1») американцы ответили на это запуском своего первого спутника «Эксплорер-1» (который был подготовлен немецким конструктором Вернером фон Брауном).

Потом были первый космонавт Юрий Гагарин и первый астронавт Алан Шепард (меньше чем через месяц после Гагарина — 5 мая 1961 года), первые люди на Луне (1969) и первый «Луноход» (1970). История «космической гонки» СССР и США хорошо изучена, но обычно, говоря о ней, акцентируют военные, технические или геополитические аспекты. Между тем у этой гонки есть и ещё один аспект — мировоззренческий…

Язык и смыслы

Нас окружает одна и та же реальность, но каждому народу она открывает какую-то одну особую грань, преломляясь через его язык.

И совсем не случайно мы называем пилотов наших космических кораблей космонавтами, а американцы — астронавтами, и само межпланетное и межзвёздное пространство для нас — космос, а для американцев — space. Русская славянская цивилизация является наследницей цивилизации греческой, и слово «космос» мы получили от греков.

Как известно, «космос» по-гречески — порядок, лад, красота. Опрокинутое над землей прекрасное небо со звёздами и планетами впервые назвал «космосом» Пифагор. То, что это значение слова прижилось в Элладе и стало употребляться другими философами, а потом и простыми людьми, свидетельствует лишь об одном — Пифагору удалось затронуть какие-то сокровенные струны эллинской души.

Крупнейший наш знаток античности — А. Ф. Лосев писал, что даже у Платона, который проходит в школьных классификациях по разряду философов-идеалистов, не было представлений о некоей потусторонней, чисто-духовной красоте. Говоря о духовном совершенствовании человека, Платон призывал уподобить душу прекрасному звёздному небу. Небо со звёздами, космос — высший идеал для европейца, которому ещё не открылась глубинная мудрость Библии.

Это интимно-радостное чувственное восприятие природы как проявления высшей красоты имеется и в греческом, и вообще восточном христианстве — православии, затем пришедшем на Русь (конечно, наряду и с другими духовными, чуждыми античности интуициями).

Вместе с тем то, что русскому открывается как космос, для американца — space. Здесь, конечно, нет никакого переживания красоты и гармоничности окружающего мира, «space» — это пространство, промежуток между объектами, значение этого слова точно коррелирует со значением слова «пространство» — то, что простирается, чёрная пустота, заполняющая всё, где нет предметов. Поневоле при этом вспоминаются стихи Осипа Эмильевича Мандельштама:

Там, где эллину сияла красота,

Нам из чёрных дыр зияет срамота…

Мандельштамовское «нам», естественно, относится к представителям новоевропейской цивилизации с её механистическим ньютонианским мировоззрением, нашедшей высшее своё выражение в североамериканской культуре.

Это различие терминов имеет не только лингвистический смысл. Это различие взглядов на мир, определившее различие космических программ СССР и США. Советская космонавтика уходит своими корнями в русское православное мировоззрение, в идеи космизма и предполагает освоение «космического пространства», самого космоса (отсюда и наши космические станции, вращающиеся на орбите близ Земли).

У истоков российской космонавтики стоял Константин Эдуардович Циолковский, который мечтал об эфирных поселениях, приспособлении людей к космическому пространству, превращении их в сверхорганизмы, питающиеся солнечным светом. Многие сегодня смеются над этим, называют Циолковского чудаком, полусумасшедшим мечтателем, не понимая, что в такой причудливой форме он раскрывал оригинальное содержание именно русского, восточнославянского космистского мировоззрения, восходящего к античному, греческому.

Тогда как американцев космос не интересует, потому что они его и не видят, для них это space — пустое место, которое нужно преодолеть, чтобы оказаться на каком-нибудь твёрдом небесном теле — планетах других звёзд (отсюда и слово «астронавт») или, на худой конец, — на Луне.

Можно вспомнить и о том, что Циолковский был учеником Николая Фёдорова — «московского Сократа» (который, между прочим, тоже был Гагарин — это его настоящая фамилия). Фёдоров и подал Циолковскому идею заселения космических просторов, но интересно, как сам Фёдоров мотивировал необходимость обживать космос и другие миры. Фёдоров мечтал о воскрешении всех мёртвых и видел в этом долг живущих поколений, которые должны забыть про распри и войны, объединиться, перековать «мечи на орала» и победить смерть посредством научно-технического прогресса. Иначе говоря, именно моральная мотивация — долг перед поколениями отцов, ушедшими в глухую неизвестность смерти, была импульсом для русской космонавтики, а вовсе не прагматические цели вроде создания системы ГЛОНАСС. Конечно, Цандлер и Королёв не были уже поклонниками «философии общего дела», но, думается, тезис о непрагматичности их устремлённости к покорению космоса вряд ли вызывает сомнение.

В Америке всё было будничней и прозаичней: битва за «space» — это прежде всего большая политика и большой бизнес, и американцы этого вовсе не стеснялись и даже не особо скрывали. «Space» — это пустота, она не может вызывать романтических мечтаний. Любопытно, что историки космонавтики отмечают, что американцы запуск советского спутника восприняли однозначно — как военную угрозу.

Интересно также отметить, что и стратегия покорения космоса в точности отражала исторические пути наших народов. Точно так же и предки советских людей — русские колонисты — осваивали степь, тайгу, расширяя свою империю, а предки белых американцев преодолевали на кораблях океан, чтобы высадиться на твёрдый берег другого континента и основать там свои поселения-колонии…

Советский космос

Историкам, филологам, культурологам, философам, вероятно, ещё предстоит изучить советский космос, как некогда А. Ф. Лосев изучил античный космос, вскрыв его мировоззренческие и социальные основания. И тогда станет понятным очень многое из жизни, взаимоотношений, устремлений советских людей. Советская цивилизация ведь изначально была устремлена в космос, жила пафосом покорения не только земли, но и неба. Ещё только-только отгремели бои гражданской войны, в стране царят разруха, эпидемии, голод, а Алексей Толстой пишет свою знаменитую «Аэлиту» — фантастический роман о путешествии на Марс инженера Лося и красноармейца Гусева на летательном аппарате, изобретённом Лосем.

В 1935 году на экраны Советского Союза выходит фантастический фильм режиссёра Василия Журавлёва «Космический рейс», в создании которого участвовал сам Циолковский. Фильм повествует о полёте к Луне советского ракетоплана «Иосиф Сталин», который, по мысли авторов фильма, состоится в 1946 году (любопытно, что ракетоплан стартует с эстакады прямо в Москве и при его взлёте виден уже достроенный Дворец Советов со статуей Ленина наверху). Создатели киношедевра, конечно, не могли знать, что в 1946 году страна снова будет лежать в руинах после жесточайшей войны и взлёт советского космического корабля состоится не через 11, а через 26 лет.

Конечно, на Западе тоже снимались схожие фильмы — пафос освоения космоса общий для индустриальной цивилизации в целом и в социалистической и капиталистической её разновидностях. Однако показательно, что, к примеру, в фильме Фрица Ланга «Женщина на Луне» (1929) смельчаки отправляются к естественному спутнику нашей планеты для освоения лунных залежей золота, тогда как экспедиция на ракетоплане «Иосиф Сталин» призвана решать сугубо научно-исследовательские задачи. Что ж, немецкое Raum родственно английскому space…

Нельзя не отметить и особенности советской научно-фантастической литературы послевоенных лет, которая рисовала космос населённым человекоподобными существами, обязательно высокоморальными, имеющими развитую науку и технику, конечно же, живущими при коммунизме и мечтающими только о помощи землянам. Американский space, напротив, был населён отвратительными насекомоподобными, но опасно-разумными гадами, которые несли на Землю лишь смерть, разрушения и порабощение…

Собственно, со смертью советской цивилизации стал таять и растворяться в дымке и советский космос. Последним аккордом реквиема по нему стало погружение станции «Мир» в хтоническую субстанцию Мирового океана, откуда, согласно советскому мифу, когда-то вышла жизнь…

И если теперь в «спейсе» вращается вокруг планеты металлическая конструкция со смешанным американо-российским экипажем, то разве это может отменить сам факт трагической гибели советской космической программы со всем её мировоззренчески-мифологическим контекстом…

Хотелось бы закончить эту статью, приуроченную к радостному событию — годовщине первого советского искусственного спутника Земли, на мажорной ноте, но, увы, боюсь, мажор здесь будет отдавать фальшью…