На минувшей неделе сразу несколько информационно значимых лиц откомментировали тематику российско-белорусских отношений. Что, в свою очередь, требует нашей реакции. 

«В прошлом году в России введён налоговый манёвр, который отразился на всех энергоносителях. И, естественно, белорусская сторона поставила вопрос о том, что, поскольку вы приняли такой закон, мы несём убытки. Их можно не считать убытками, но во всяком случае тем планам на формирование бюджета, которые у нас [у белорусской стороны] были, теперь не суждено сбыться… Это, пожалуй, основная проблема, которая возникла у нас в экономических отношениях и, наверное, как-то отражается и на политических», — описал проблему госсекретарь СГ Григорий Рапота во время онлайн-лекции, посвящённой актуальным вопросам развития Союзного государства. Однако ИА БелТА, цитируя Рапоту, выдало заголовок, который в корне перевернул смысл слов госсекретаря: «Рапота: последствия налогового манёвра в РФ стали основной проблемой в белорусско-российских отношениях». 

Небольшую ошибку допустил, конечно, и Рапота: налоговый манёвр начался не в прошлом году, а несколько раньше. Подробнее об этом — в нашем ролике.

Однако в основном «удружило» всё же ИА БелТА, заменив «экономические отношения» на «отношения». 

Поясним. То, что прозвучало в заголовке, — это белорусское понимание проблемы налогового манёвра, как и всего комплекса нефтегазовых споров РФ и РБ (понимания, которое заголовком приписали госсекретарю СГ).

На деле же проблема не в манёвре, а в темпах и в формате интеграции. А экономические разногласия, связанные с налоговым манёвром в нефтяной сфере, — это уже следствие замедления интеграционных процессов. Следствие никогда не бывает важнее причины.

Что же касается убытков (или, вернее, доходов, на которые рассчитывали в РБ), то это тоже вопрос крайне непростой. У него есть вторая сторона: режим субсидирования российской нефтеперерабатывающей отрасли, который позволил ей аккумулировать средства для модернизации (подробнее об этом — в ролике либо в тематическом материале). Однако случилось так, что выгодами от этого режима субсидирования пользовались и белорусские НПЗ. То есть начинать выяснять, кто кому и сколько должен, можно, однако это однозначно дискуссия не для заголовков в СМИ. 

Своего рода отражением этого понимания стал фрагмент интервью Алексея Венедиктова украинскому журналисту Дмитрию Гордону: «Всё это [интеграционные переговоры. — Ред.] вопрос торговли. Устоит Лукашенко или нет — это вопрос цены. Важно, что предложат… Ведь у него есть товар, но дайте за него хорошую цену». 

Снова-таки: есть и такое понимание отношений. Хотя оно наверняка в первую очередь обидно для самих белорусов. Ведь одно дело торговаться за какой-либо актив и совсем другое — за то, что составляет сферу национальных интересов, за суверенитет. 

Вопрос интеграции не сводим к отношениям продавца и покупателя, даже если со стороны он таким выглядит или так его трактуют авторитетные спикеры. Интеграция — это вопрос формата общего будущего. Видят ли стороны его общим, совпадает ли видение? Если да, то есть тема для обсуждения. Если нет — никакая торговля не поможет. 

«Да, мы спорим иногда по ценам на газ, нефть, какие-то там обиды возникают. Но в целом это рабочий процесс», — подвёл своеобразный итог заместитель председателя Совбеза РФ Дмитрий Медведев.

К слову, именно процесс. И если в формате СГ пока наступила пауза, то в ЕАЭС движение есть. Пресс-служба ЕЭК сообщает о том, что страны ЕАЭС получили проект соглашения по упрощению действующей в ЕАЭС системы транзита товаров. «Отметим, что соглашение является одним из наиболее проработанных странами и Комиссией таможенных документов с учётом того, что работа над ним ведётся с 2015 года в соответствии с распоряжением Евразийского межправительственного совета. Сейчас она подошла к своему логическому окончанию», — напомнили в ЕЭК. И это лучшая иллюстрация вышесказанного. Есть осознание общего желаемого будущего, есть итог пятилетней работы. 

Отчёты о подобных соглашениях всегда пишутся скучным канцелярским языком, а сама работа и её итог плохо понятны обывателю. Над чем работали и что в итоге получилось. Пока не получилось, поскольку текст соглашения ещё должен пройти стадию внутригосударственных процедур в каждой из стран ЕАЭС. Однако пояснить смысл будущего соглашения можно уже сейчас. 

По сути, это что-то вроде китайского Нового шёлкового пути, только в формате ЕАЭС. Задача в том, чтобы максимально упростить внутреннюю торговлю участникам союза, а также облегчить им доступ на внешние рынки через территории друг друга. Реализуется это через более удобную систему обеспечения уплаты таможенных платежей, частичное снижение суммы такого обеспечения, а также создание системы поручительства и национальных гарантов. Всё это позволит снизить затраты национального бизнеса стран ЕАЭС на транзитные перевозки, а значит простимулирует экспорт.  

Не менее важен и другой документ, так называемая карта индустриализации, которая «будет отражать импортозависимые технологические направления, потенциал производителей государств-членов, сложившиеся промышленные проекты и кооперационные связи в союзе». В карту включены 178 инвестпроектов на общую сумму 194,5 млрд долларов. Кроме того, в карте перечислены 19 групп товаров, импорт по которым на таможенную территорию ЕАЭС превысил 300 млн долларов в год. Очевидно, развитие соответствующих импортозамещающих производств будет стимулироваться в первую очередь. Термин, по всей видимости, позаимствован у казахстанских партнёров: они использовали его ещё как минимум 8 лет назад и используют до сих пор.

Любопытно, что в рамках ЕАЭС ведётся именно та работа, о необходимости которой мы постоянно пишем в формате Союзного государства: наработка понимания, кто сколько и чего производит, балансировка этих производств для избегания ненужной конкуренции, приглашение к участию в импортозамещающих инициативах. В формате же СГ мы пока видим, как «Беларуськалий» устанавливает рекорды по экспорту удобрений (1,123 млн тонн за июнь), в то время как подмосковные предприятия АПК (о которых мы уже писали в прошлом обзоре) рассчитывают нарастить экспорт по итогам года до 1 млрд долларов (+20 %). И это только экспорт, а ведь есть ещё и работа на внутренний рынок. 

«Российский агропромышленный комплекс в состоянии обеспечить население продуктами в нужном количестве и ассортименте», — заявляет глава Минсельхоза Дмитрий Патрушев. При этом он говорит о продовольственной безопасности в условиях эпидемии коронавируса (в том смысле, что голод россиянам не грозит, сами себя обеспечим), однако на фоне звучит заявление вице-премьера РБ Александра Субботина: в АПК Беларуси в настоящее время 179 убыточных предприятий. 

Учитывая объём торговли с/х продукцией между Россией и Беларусью, объёмы и долю экспорта, приходящуюся на российский рынок, закрытие российского рынка от украинского и (частично) от европейского продовольственного импорта, такое количество убыточных предприятий в белорусском АПК может говорить только об одном: вопрос балансировки производства в АПК двух стран до сих пор не решён. 

Среди тех, кто в последнее время в убытках, — производители сахара. Белстат фиксирует падение отгрузок на российский рынок сахара до 203 тыс тонн (–25 %), или до 80,7 млн долларов (–35 %). И такая ситуация будет повторяться, пока отраслевые структуры обеих стран не создадут своего рода «сахарный ОПЕК».