Классическая формула британского историка Лиддел Гарта, посвятившего массу своих трудов исследованию войн и военного дела, говорит, что цель любой победоносной войны — это достижение мира, лучшего, чем довоенный. Эта чеканная фраза всегда должна быть в уме у политической и военной элиты любой страны, которая ввязывается в военные действия и тем более в полномасштабную войну.

В противном случае итогом войны станет так называемая «пиррова победа» — ситуация, в которой безусловно выигранная битва или война в итоге приводит к глобальному стратегическому поражению формального победителя. Именно в таком состоянии оказался в III веке до нашей эры царь Пирр в своём противостоянии с римлянами, когда после очередной победы под римским городом Аускул он в горести заявил своим советникам: «Ещё одна такая "победа" — и я останусь без войска».

Сегодняшняя ситуация на просторах Сирии уже прямо показывает, что дни «Исламского государства» (террористическая организация, запрещённая в Российской Федерации) окончательно сочтены. Возникший в начале 2014 года квазигосударственный террористический монстр практически повержен. Однако такой положительный факт значительно осложняется тем, что на обломках разрушенных структур халифата ещё предстоит выстраивать тот самый «мир, лучший довоенного», который является успехом в оконченной войне. Иначе победа над халифатом и в самом деле будет пирровой.

Ближний Восток как кривое зеркало мировой геополитики

Нынешнюю войну на территории Сирии и Ирака уже не зря называют «войной всех против всех». Попытка выстроить какие-либо «коалиции» в этом региональном противостоянии упирается в то, что часто такого рода союзы являются сугубо ситуационными, а противоречия между членами той или иной коалиции являются не менее серьёзными, чем расхождения с прямыми противниками, противостоящими той или иной стороне конфликта на поле боя.

Такая картина длительного конфликта, практически стартовавшего с момента вторжения США в Ирак, крушения авторитарного режима Саддама Хусейна и дополнительно усиленная после инспирированных со стороны США событий «арабской весны» 2011 года, показывает сегодняшнее состояние дел в мировой геополитике, медленно дрейфующей от состояния однополярного мира времён «Вашингтонского консенсуса» начала 1990-х к хаотически устроенному и сложному многополярному миру сегодняшнего дня.

В целом уже в момент «окончательной победы» американской гегемонии, которая неожиданно для самих США произошла после краха Советского Союза, наблюдателям было очевидно, что предложенная миру однополярная система мировой империи принципиально неустойчива. С крахом второго полюса, коммунистического СССР, единственный оставшийся мировой гегемон, США, очутился в смысловом вакууме, так и не предложив миру нового привлекательного проекта развития, не основанного на фантоме «борьбы с красной угрозой», и в неспособности обеспечить прямой силовой контроль за мировой динамикой.

Последняя попытка прямого силового контроля над мировыми процессами как раз и была сопряжена с началом «войны против мирового терроризма», которая стартовала после весьма неоднозначного по заказчикам и исполнителям террористического акта 9.11. При этом «козлами отпущения» в случае этих резонансных терактов стали не их непосредственные исполнители из террористической организации «Аль-Каида», имеющей тесные связи с формальным союзником США Саудовской Аравией, но совершенно непричастные к нападениям на башни-близнецы Афганистан и Ирак. Впрочем, в случае оценки войны США против Ирака и Афганистана вне контекста выдуманной поддержки ими «мирового терроризма» всё вполне становится на свои места — интервенция и последующая оккупация США этих стран позволили Соединённым Штатам удерживать на протяжении целого десятилетия ключевые точки связности Евразийского континента и создавать прямую проекцию военной силы.


Одно из последствий вторжения НАТО в Афганистан

Однако сразу после вооружённой интервенции в Афганистан в 2001 и в Ирак в 2003 году США столкнулись с неприятным фактом — в этих двух военных конфликтах, хоть и осуществляемых при поддержке широкой международной коалиции, Соединённые Штаты практически утратили свою собственную армию. Речь, безусловно, не шла о прямых военных потерях, однако силы, связанные в Афганистане и Ираке, оказалось невозможно использовать где-либо ещё, в силу чего США оказались лишены возможности использования своих вооружённых сил где-либо за пределами Ближнего Востока. Из-за этого неприятного факта новая ближневосточная политика США, применённая во времена следующего президента Барака Обамы, базировалась на совершенно ином системном подходе, который практически противоположен действиям Соединённых Штатов в начале 2000-х годов.

С учётом негативного опыта «пирровой оккупации» Ирака и Афганистана была выбрана иная стратегия вовлечения Америки в локальные конфликты: сначала свержение неугодных режимов в результате «оранжевых» технологий, а затем непрямой контроль подчинённых территорий путём создания различных «прокси-сил», то есть марионеточных формирований, которые набираются из местного населения, но действуют подконтрольно американским советникам и в целом в американских интересах.

Военная кампания в Ираке и Афганистане ограничила потенциал вооружённых сил США. Поэтому была выбрана новая стратегия — создание «прокси-сил», действующих в интересах США в разных регионах.

«Новые тигры» Ближнего Востока

Уже не секрет, что группировка «Исламское государство» на первых этапах своего становления была именно таким американским «прокси», хотя в поддержке радикальных суннитов-халифатчиков отметились практически все соседи Сирии и Ирака — Саудовская Аравия, Катар и другие монархии залива, Турция и даже Израиль. Каждая из этих стран имела свой собственный интерес в усилении «Исламского государства». Так, для Турции халифат мыслился как оружие против курдов, для Катара и Саудовской Аравии это был вариант подчинения Сирии своим геоэкономическим интересам и продвижения своих нефтегазовых проектов, а Израиль надеялся руками «Исламского государства» максимально ослабить открыто враждебную еврейскому государству Сирию, с которой у Израиля давний и неразрешимый конфликт за обладание Голанскими высотами. Ещё одним региональным полюсом силы стал шиитский Иран, который имел задачи, прямо противоположные целям «Исламского государства», и пытался выстроить «шиитский полумесяц» от Ирана до Ливана как раз по территории вновь созданного халифата.


Такой интересный факт указывает на ещё одну особенность изменившейся политики мирового гегемона в 2010-х годах — отказ от прямого силового контроля и фактическое устранение США с роли «мирового жандарма» тут же выдвинули на весомые роли в регионе местные, региональные державы, у которых хоть и оказался «дым пожиже и труба пониже», но сил которых вполне хватало на проведение своей собственной политики в регионе. И, как следствие, внесение значительного элемента хаоса во все далекоидущие планы мирового гегемона.

Впоследствии «Исламское государство» лишилось практически всей внешней поддержки, так как, помимо жестоких методов ведения войны, перестало соответствовать основному требованию прокси-силы — полной управляемости и подотчётности реальному кукловоду. Именно этим фактом и определялась «непримиримая» борьба США с ИГ — слишком уж независимую политику вело «Исламское государство» на пике своей военной и экономической мощи в 2014–2015 годах.

Действия ИГ в Сирии отвечали интересам США и многих региональных игроков. Но после того как ИГ набрало реальную силу, США попытались уничтожить эту группировку.

Интересные параллели можно провести и между нынешней ситуацией на Ближнем Востоке и событиями второй половины 1930-х годов. В то время тоже сложилась ситуация многополярного мира. Ни одна из стран-гегемонов, включая победителей в Первой мировой войне — Великобританию, Францию, США и Японию, не могла обеспечить за собой безусловного мирового господства. Законодательно это было закреплено в известном Вашингтонском соглашении об ограничении морских вооружений. Оно практически закрепило неприятный для всех сторон паритет в морском оружии, которое мыслилось тогда основой борьбы за мировое господство.

Опасность такого неустойчивого состояния — именно в возможности быстрой и неуправляемой эскалации обстановки, что и было продемонстрировано в 1938-1941 годах, когда мир практически за три года докатился от «мира для нашего поколения», якобы привезённым Чемберленом в Англию после переговоров в Мюнхене, до ужасов глобальной войны всех мировых держав.

В силу этого момента именно система коллективной безопасности может сегодня удержать Ближний Восток от того, чтобы стать новой ареной кровопролитной войны, которая вполне может стартовать сразу же после окончательного разгрома «Исламского государства».

Новые союзы, старые интересы

Исторически территория Плодородного полумесяца, в который входят средиземноморское побережье Сирии и бассейн двух великих рек Междуречья Тигра и Евфрата, тяготела сразу к трём центрам силы — Египту, Турции и Ирану (Персии).

С приходом в мир новой монотеистической религии, ислама, в этом историческом треугольнике возник ещё один угол — сакральные Мекка и Медина, которые превратили этот региональный расклад в полноценный четырёхугольник: восток — север — запад — юг.

ХХ век с его крупнейшими открытиями нефти и газа на Аравийском полуострове и на территории Ирака и Ирана создал ещё одно измерение этого ближневосточного «тяни-толкая» для Плодородного полумесяца — измерение экономическое.

Саудовская Аравия, Катар, монархии залива и Иран получили в своё распоряжение мощнейшее «нефтяное оружие», которое позволило им достаточно уверенно вести независимую региональную политику. Исторический шанс на такого рода путь существовал и у Ирака, но ряд военных поражений — сначала в Ирано-иракской войне, а потом и в двух войнах с США (в 1991 и в 2003 году) закрыл для Ирака такого рода модернизационный проект, сделав страну той самой прокси-марионеткой внешних сил.

Ещё одним фактором ХХ века стал фактор еврейского государства. Появление Израиля не только ввело ещё одну переменную в «ближневосточное уравнение», но и разорвало историческую связь Плодородного полумесяца и Египта — территория Израиля встала неприятным клином между Египтом и Сирией и во многом разорвала исторические связи двух стран. Так, во многом из-за конфликта с Израилем и не смог состояться панарабский проект Объединённой Арабской Республики, практически возникшей в 1958 году, но прекратившей существование тремя годами позже.

На сегодняшний день роль Египта в событиях в Сирии и Ираке достаточно ограничена, и большая часть взаимодействия и конфликтов происходит в треугольнике Иран — Турция — Саудовская Аравия с участием Израиля как четвёртой, противоположной предыдущим трём силам стороны.


Как и положено в любом конфликте, в его ходе происходят постепенная поляризация политических устремлений и постепенное выстраивание ситуационных и стратегических союзов.

Так, сразу после событий «арабской весны» 2011 года Саудовская Аравия пошла на прямую оккупацию государства Бахрейн, так как местные революционные выступления во многом происходили именно в шиитской общине, поддерживаемой Ираном и настроенной враждебно против суннитского меньшинства, связанного с Саудовской Аравией.

Кроме того, традиционными союзниками Королевства выступают Объединённые Арабские Эмираты (ОАЭ), Оман и в последнее время Египет, который, как уже было сказано, во многом утратил своё прямое влияние на Ближнем Востоке.

Впрочем, даже в случае Аравийского полуострова пока что Саудовская Аравия не смогла добиться полного единства. Так, в середине нынешнего года между Королевством и соседним эмиратом Катар разразился дипломатический кризис, уже имеющий все признаки холодной войны. При этом Катар, который до начала кризиса занимал подчёркнуто нейтральную позицию, в результате таких действий Саудовской Аравии сразу же стал фактическим союзником Ирана.

Ещё одной страной Аравийского полуострова, которая не только не является союзником Саудовской Аравии, но и активно воюет с Королевством, является шиитский Йемен. Война в Йемене с переменным успехом идёт уже четвёртый год и показала полную беспомощность саудовской армии. Дошло до того, что большую часть грязной работы в Йемене за саудитов выполняют суданские наёмники, которые присланы правительством Судана за деньги Королевства отстаивать интересы Саудовской Аравии в Йемене.

Не исключено, что именно «нефтяные» деньги помогут Саудовской Аравии сколотить свой военно-политический блок — в реальности авторитет «хранителей Мекки и Медины» отнюдь не столь универсален, чтобы заставить кого-то умирать во славу династии Саудов.

Ну и, наконец, весьма интересным штрихом будущих раскладов на Ближнем Востоке может стать ситуационный союз загнанного в угол Королевства с «экзистенциальным» врагом арабского мира — государством Израиль. На фоне текущего обострения вокруг Ливана, в котором Саудовская Аравия и Израиль выступают неожиданно единым фронтом, такой вариант вполне возможен. Впрочем, как понятно из приведённого анализа, в этом случае у Израиля и Саудовской Аравии просто есть общие интересы, которые связаны с ослаблением Ирана и контролем над разрушенными войной странами Плодородного полумесяца — Сирией и Ираком.

Блистательная Порта и возвышающийся Иран

На другом полюсе ближневосточного конфликта уже оказались условные «север» и «восток» — Турция и Иран. Интересы Ирана и Турции объединены общими проблемами, которые присутствуют для обеих стран на территории Сирии и Ирака. Это недопущение создание независимого Курдистана и выстраивание собственных сфер влияния, под которыми подразумеваются север Сирии и Ирака в случае Турции и Шиитский полумесяц от Ирана до Ливана в качестве стратегической цели Исламской Республики Иран.

Для Турции курдская проблема является особенно животрепещущей — на территории страны проживает мощная курдская община, а неофициальная столица турецкого Курдистана (город Диярбакыр) уже стала ареной столкновений между курдскими вооружёнными формированиями и регулярной турецкой армией.


Конечно же, союз Турции и Ирана тоже во многом ситуационный и определяется скорее не общими целями, а удачным разделом будущих сфер влияния на территории Сирии и Ирака, которые мало пересекаются между собой.

Впрочем, логика будущего ближневосточного конфликта уже побуждает Иран и Турцию к действиям за пределами Плодородного полумесяца. Так, Иран осуществляет масштабную поддержку йеменских хуситов, сражающихся против саудитов и суданских наёмников, а Турция после начала «Катарского кризиса» уже объявила о развёртывании своей военной базы в этом аравийском эмирате.

Скорее всего, будущий конфликт на Ближнем Востоке продолжит развиваться в пределах уже разрушенного предыдущими войнами Плодородного полумесяца Сирии и Ирака, однако весьма вероятным является и разрастание боевых действий с вовлечением в войну Израиля и Ливана в Средиземноморье и Катара и Бахрейна в районе Персидского залива.

Основная линия раскола, как и прежде, пройдёт между двумя региональными центрами силы — Ираном и Саудовской Аравией, а также будет включать в себя попытки Израиля и Турции решить свои вопросы, связанные с национальной безопасностью и границами, что будет толкать ситуацию к дальнейшей эскалации.

В любом случае слишком много региональных сил сегодня считают получившийся послевоенный мир «худшим, чем довоенный» и постараются пересмотреть итоги победы над «Исламским государством». Ну а что станет для региона своим «1 сентября 1939 года», пока что, к сожалению, неизвестно.

Разгром ИГ создал новую ситуацию на Ближнем Востоке. В ней, как и прежде, переплетены интересы государств и народов, но никто из них не получил от разгрома явного преимущества. Значит, борьба за БВ продолжится.

Российский мирный процесс для Ближнего Востока

Как уже было сказано, позиция США в качестве «мирового полицейского» (и, как следствие, «мирового арбитра») была во многом пересмотрена самой американской элитой в середине 2000-х годов. Вследствие этого вопрос увязывания в рамках компромиссной конструкции различных интересов противоборствующих сторон в Сирии взяла де-факто на себя Российская Федерация, в то время как США, несмотря на массу политических заявлений, практически выступали в качестве «агентов хаоса».

Надо сказать, что такой конструктивной позиции России во многом способствовал и её собственный опыт национального строительства и религиозной терпимости, который базировался на взаимном уважении ценностей и воззрений совершенно разных этнических, религиозных и национальных общностей.

То, за что российскую дипломатию неоднократно ругали вначале, и то, что называлось достаточно расплывчатым эвфемизмом «сирийский мирный процесс», в итоге вылилось в реальное примирение прежде воевавших сторон при одновременном постоянном вычленении из идущего процесса несистемных игроков, не готовых к диалогу.

Конечно же, данный процесс идёт отнюдь не так быстро, как этого можно ожидать в идеале, однако надо сказать, что «зона российского влияния» стала постоянно растущим и важнейшим фактором стабилизации обстановки на Ближнем Востоке, причём стабилизации, максимально учитывающей совершенно разные интересы противоборствующих сторон и работающей на основе разумных взаимных компромиссов.

Безусловно, часть объективных противоречий будет достаточно трудно разрешить. Так, например, позиции Турции и курдов, Ирана и Израиля и Ирана и Саудовской Аравии на сегодняшний день практически антагонистичны. Однако, судя по всему, только российский проект мирного сосуществования и учёта интересов друг друга может принести в регион «мир, лучший довоенного». Другие альтернативы — это бесконечная война всех против всех, в которой, как известно, нет победителей.

России удалось наладить мирный ПРОЦЕСС на БВ, но ключевые противоречия региона пока не устранены. Региону нужен новый мирный ПРОЕКТ, но пока никто не берёт на себя смелость предложить и возглавить его.