Одним из необходимых условий для социализации человека в обществе и особенно таких макрогруппах, как нация, является его идентичность. Потребность в принадлежности является одной из базовых психологических потребностей личности, а потому неизбежно присоединение к той или иной «общей вере».
Постсоветский период сопровождался распадом советской идентичности и проходил параллельно с масштабной антисоветской пропагандой, развернувшейся в большинстве бывших союзных республик, в том числе и в Российской Федерации. Это не могло не сказаться на распространённости советской идентичности.
По мере удаления от 1991 года сокращалась и доля её носителей. Последовательный пример такого сокращения дают данные Института социологии академии наук Украины и российского центра ВЦИОМ (График 1).
Как видно из графика, ситуация в Российской Федерации и на Украине развивалась сходным образом, впрочем, как и в других бывших советских республиках. Возможно, единственным исключением на постсоветском пространстве остаётся Беларусь.
Ещё в марте 1991 года центр ВЦИОМ провёл опрос, в котором предлагал жителям союзных республик определиться, кем они себя считают в первую очередь: гражданами СССР или гражданами своих республик. Жители УССР и РСФСР определяли себя как граждане общего государства примерно в 40% случаев, в то время как жители БССР — в 70%. Впоследствии это различие в идентичности россиян, украинцев и белорусов сохранилось. Если в первых двух случаях, как мы видим на Графике 1, доля населения с советской идентичностью сократилась до 4%, то в Белоруссии, по разным исследованиям, она достигает 25%. И что самое характерное, она присуща не только старшему поколению, но и молодёжи.
И всё же даже остатки советской идентичности у значительной части населения не отменяют того факта, что СССР как государства не существует, а советский народ в условиях капитализма распался на ряд отдельных наций. Характерным состоянием для постсоветского общества уже к началу 1990-х становится ощущение неопределённости, шаткости норм и традиций, отсутствия достаточной мировоззренческой опоры. Учитывая крах советской системы мировоззрения, постсоветское общество вполне естественно обратило своё внимание на досоветскую культурную традицию, связанную с православием. Можно предположить, что православная культура и идентификация (кроме чисто религиозных целей, которые, как мы увидим ниже, преследует меньшинство населения) в первую очередь должны были сыграть роль наднациональной идентификации и упорядочить морально-этическую систему, нормировать жизнь внутри общества.
Как показывают социологические опросы, весь постсоветский период, вплоть до нынешнего времени, доля православных росла. На Графике 2 представлены данные исследований российской социологической службы «Левада-Центр», которые показывают, как значительно выросло число православных с 1991 года в Российской Федерации.
Аналогичная картина наблюдается и в результатах социологических исследований на Украине и в Беларуси.
Однако сам по себе этот график ещё не говорит о реальной религиозности респондентов.
Исследования демонстрируют на первый взгляд парадоксальные результаты: среди тех, кто идентифицирует себя как православные, оказывается заметное число тех, кто заявляет, что не верит в Бога либо не верит в такие основные постулаты православия, как загробная жизнь, существование рая и ада, существование ангелов, дьявола, чудес и т. д. Кроме того, лишь небольшая часть россиян когда-либо читала Евангелия, основные священные книги христианства.
На Графике 3 представлены результаты исследования компании «Левада-центр», проведённого в 2012 году (исходя из других показателей религиозности, ситуация с тех пор не претерпела заметных изменений).
Данный график, если можно так выразиться, относится к теоретической части православия. При этом дело с практической частью среди тех, кто идентифицирует себя как православный, обстоит ничуть не лучше.
Исследования компании «Фонд общественного мнения» 2013 года демонстрируют очень слабую вовлечённость россиян в религиозные практики.
Что касается Украины и Беларуси, то здесь, судя по данным институтов социологии при местных национальных академиях наук, ситуация наблюдается аналогичная.
На Графике 5 представлены доля респондентов, идентифицирующих себя как православные, и доля посещающих храмы чаще одного раза в месяц по состоянию на 2013 год.
Столь низкая вовлечённость населения республик в теорию и практику православия отражается и на мнении респондентов относительно той роли, которую играют церковь и религия как в жизни общества, так и в жизни отдельных его представителей.
Согласно данным «Левада-Центра», в 2012 году 52% респондентов соглашались с утверждением, что церковь мало влияет на нравы людей и на их поведение (не согласны 29%). Кроме того, 73% респондентов разделяли мнение, что большинство окружающих лишь декларируют свою приверженность религии, но при этом не верит по-настоящему (14% не соглашались с таким мнением). Можно допустить, что, учитывая сходные показатели по посещаемости храмов на Украине и в Беларуси, в этих республиках наблюдается аналогичная ситуация.
И хотя, согласно данным службы ВЦИОМ, около 50% респондентов считают, что задачей религии в целом и православия в частности является поддержка общественной морали, а также способствование духовному возрождению страны, в реальности этого не происходит. Подтверждением того, что религия не оказывает серьёзного воздействия на общественные нормы, служат данные, представленные на Графике 6, которые составлены на основе исследований Института социологии Украины и российского социологического центра ВЦИОМ. Эти данные показывают, что, несмотря на заявленную религиозность украинского и российского обществ и постоянный рост числа определяющих себя последователями православия, идейное и нормативное рассогласование в сознании населения республик никуда не исчезло. По сути, можно констатировать, что православие не смогло заменить в этом смысле морально-этическую систему советского периода.
Другим предназначением православия должно стать формирование наднациональной идентичности, способной быть одним из механизмов консолидации в первую очередь славянских республик.
Действительно, как минимум трижды (в период феодальной раздробленности XIII–XV веков, в период воссоединения Украины с Россией в XVII веке и в конце XVIII века во время раздела Польши и присоединения белорусских земель к Российской империи) православие сыграло свою консолидирующую роль. Именно из недр православной церкви в Киеве в конце XVII века вышла концепция Триединой Руси, которая стала впоследствии идейным обоснованием для расширения России на территорию домонгольской Руси. Ещё в Средневековье сложилась этноконфессиональная принадлежность «православный = русский», которая и продержалась в значительной мере в России до начала XX века. Вполне естественно, что после отхода от коммунистической системы именно православие должно было вновь сыграть ту роль, которую играло до Октябрьской революции. Общая религиозная принадлежность стала одной из основ созданной в 90-х годах XX века концепции Русского мира, обосновывающей необходимость сближения народов распавшегося Советского Союза.
Однако подобный подход сразу же столкнулся с проблемами на Украине.
Во-первых, здесь, помимо православной церкви, традиционно существовала западноукраинская греко-католическая церковь, создающая свою параллельную этноконфессиональную идентичность.
Священник УГКЦ Иван Железняк призывает убивать жителей Донбасса и благословляет убийства русских.
Во-вторых, тут была создана собственная версия поместной православной церкви с патриархией в Киеве. В итоге эти конфессии все годы независимости составляли конкуренцию традиционной православной церкви и стали основой формирования отдельной внутриукраинской идентичности. На Графике 7 представлено распределение респондентов по конфессиям, согласно данным Института социологии НАН Украины.
Проверкой на прочность для православия как наднациональной идентичности стал 2014 год. И события этого года показали непрочность подобной опоры. В самой Российской Федерации, как можно заметить на Графике 2, произошёл рост православной идентичности. Кризис отношений с Украиной, обострение в отношениях с Западом привели к росту сплочённости внутри российского общества, а соответственно, и усилению одной из доминантных его идентичностей — православия.
Однако на Украине произошло обратное явление.
Во-первых, апелляция к православию как фактору единства украинского и русского народов оказалась слабее украинской гражданской идентичности, и активность лояльных такому подходу граждан не имела заметного политического эффекта как минимум в большинстве регионов страны. Это вполне естественно, так как демографический срез показывает, что наиболее активными и преданными православными являются женщины старшего возраста, роль которых в протестных движениях невелика.
Во-вторых, учитывая поверхностную вовлечённость большинства населения в церковную жизнь, многие украинцы в условиях кризиса просто предпочли идентифицировать себя с другой конфессией или вообще стать «просто православными». Таким образом, между конфессиональной и гражданской идентичностью они выбрали гражданскую. Резкое падение числа респондентов, относящих себя к традиционной православной церкви, представлено на Графике 8. Показательно также, что после событий 2014 года появилась ранее не существовавшая значительная группа православных, не относящих себя ни к одной конфессии, то есть с отсутствием этноконфессиональной идентичности, с простым причислением себя к православным.
Таким образом, православие не смогло сыграть той консолидирующей роли между Украиной и Россией, какую православию обычно приписывали в рамках концепции Русского мира. Вероятно, что при сохранении нынешних тенденций наднациональная роль православной идентичности будет играть всё меньшее значение.
В заключение стоит сказать, что главной проблемой православной идентичности и православной культуры в современных условиях во многом является её архаичность. В условиях феодального периода, до появления развитой системы экономических отношений, роль религии как объединяющего население в макрообщность фактора была довольно значительной. Однако в условиях современной капиталистической системы на первый план выходят национальные, гражданские идентичности. Если внутри Российской Федерации (при условии подкрепления гражданственностью и экономическими интересами) православие вполне может играть некоторую роль дополнительной консолидации, то в качестве международного консолидирующего фактора влияние его невысоко. Влиятельным инструментом реинтеграции православие в постсоветский период так и не стало, и общая идентичность на базе религии, как показывает пример Украины, сохраняется до тех пор, пока не вступает в конфликт с экономическими и политическими интересами.
Главную же роль, как в случае между Белоруссией и Россией, играет экономическая и технологическая интеграция, для которой православие является лишь дополнительным подкреплением. Аналогично и с мировоззренческими установками. Попытка возродить набор ценностей, в значительной мере присущий средневековой феодальной эпохе, приводит к тому, что православие не способно компенсировать тот моральный и идейный вакуум, который сложился в постсоветском обществе после распада советской системы. Аномия, присущая постсоветскому обществу, которой мы посвятили отдельную статью , остаётся не преодолена. Цельный в мировоззренческом и этическом плане православный человек так и не заменил уходящего всё больше в прошлое советского человека.