Идеологический ландшафт начала XXI века легче всего можно определить, если посмотреть на весьма схожие с идеологическими процессами тенденции, происходящие в культуре и в экономике. Такой сравнительный подход позволяет вычленить из словесной мишуры «нового социализма», «неолиберализма» или «новейшей левой политики» их суть и привязать её к весьма показательному базису, задаваемому двумя тенденциями, существующими в экономике и культуре, — постиндустриальным обществом и постмодерном, господствующим в современном культурном поле. И, к сожалению, такого рода «очистка зёрен от плевел» приводит нас к неутешительному выводу — все так называемые «новые» идеологии болеют тем же самым пороком, который снедает их собратьев по экономике и культуре. Несмотря на внешний блеск, они заражены внутренней экзистенциальной пустотой.

Экономика: постиндустриальный мир

Феномен так называемого «постиндустриального» мира возник в 1960-х годах, когда многие развитые страны Запада с одной стороны и СССР и страны так называемого «социалистического лагеря» с другой стороны столкнулись с тем, что на их территории промышленная и связанная с ней социальная революции уже во многом прошли и завершились. В силу этого объективного процесса перед этими странами в полный рост встала проблема выбора вектора дальнейшего развития экономики — куда в дальнейшем направить производственные силы?

Каждый из «лагерей» по обе стороны «железного занавеса» решал эту неочевидную задачу по-разному. Для Советского Союза как для страны, лидировавшей в «красном» проекте, это вылилось в мегапроект освоения космического пространства и «построение коммунизма к 1980 году». Для США участие в космической гонке было во многом вынужденным, но и американцы вполне смогли поставить идеи космоса на службу своей сугубо либеральной идеологии, хотя основные успехи США и были достигнуты в результате невероятной плановой концентрации ресурсов в рамках агентства НАСА. С другой стороны, успехи США в деле построения социально-успешного общества в 1960-1990 годах были несомненны — вначале глобальное лидерство Соединённых Штатов достигалось за счёт капитала практически бескровной победы страны во Второй мировой войне, а затем — фактическим субсидированием американской экономики за счёт мировой, благодаря статусу доллара как мировой валюты.

Однако уже к началу 1980 годов стало очевидно, что «старая» индустриальная экономика, даже помноженная на успехи в области освоения космоса и атомной энергии, не может вывести ни СССР, ни США на траекторию устойчивого развития. Для США выход был найден в виде «рейганомики», которая перешла от скрытого заимствования за счёт сеньоража валюты к созданию прямых долгов, а для СССР 1980 годы стали десятилетием затяжного экономического и социального кризиса, который так и не нашёл своего конструктивного разрешения. Итогом «застоя», а потом и весьма неудачной попытки реформы советского строя, которую проводил Михаил Горбачёв, стал распад СССР. Советский Союз просто не смог выдержать натиска проблем будущего и ушёл с арены, преданный своими элитами и позабытый своим же населением.

Но надо сказать, что победа США в этой «гонке за будущим» тоже была во многом пирровой. У Соединённых Штатов так и не возникло образа устойчивого будущего — практически все 1990 годы прошли под знаком дележа «советского наследства», в то время как сами США стали во многом утрачивать свои лидирующие позиции в мире. Причём этот эффект достигался не только за счёт быстрого развития конкурентов — азиатских «тигров», Индии и Китая, но и за счёт видимой приостановки развития самих США.

США после победы над СССР смогли в полной мере ощутить на себе проклятие «постиндустриализма», который вместо экономики знаний и технологий вылился в экономику услуг, ипотеки и финансовых махинаций.

Культура: мир постмодерна

Столь же парадоксально складывалось и развитие мировой культуры и искусства. Фактически классические работы Шпенглера, постулирующие «закат Европы» (и, как оказалось, и США), и Ницше, констатировавшие «смерть бога», лишь показывали уже сложившиеся тенденции — философия, а за ней и культура вместе с искусством превратились в бездумных жвачных животных, которые раз за разом пережёвывали одну и ту же культурную лепёшку, лишь облачая её в нарядные одежды очередного «-изма».

Посмодерн оказался тоже смысловой пустышкой, местом, где чистые смыслы и концепции предыдущих периодов, которые несли самобытное содержание и внутреннюю гармонию, превращались в ужасную «солянку» или «винегрет».


Всё это объявлялось содержанием постмодерна, да и сам постмодерн тоже лишь выставлял себя «могильщиком» модерна, направлением в культуре и в искусстве, которое постулировало смерть модерна вслед за фактической смертью проекта развития экономики модерна — индустриального мира.

Можно сказать, что работы Аттали о «новых кочевниках» и Фукуямы о «конце истории» легли уже на удобренную и унавоженную почву — по крайней мере, на фоне общей стагнации и окостенения существующих мировых структур они были правдивы, а не пытались реанимировать уже умершее, ветшающее и разрушающееся на глазах.

Постидеология: как жить дальше?

Противоречие постиндустриального мира и проклятие постмодерна в культуре не разрешено и сейчас — к сожалению, у мира сегодня нет проекта развития, который бы заставил экономики развиваться с такой же динамикой, как в XIX — начале ХХ века, а культуру — продуцировать новые концепции как минимум по стандарту «серебряного века», не говоря уже о веке «золотом».

Мир болен постидеологией, которая копирует подход постмодерна — брать всё, смешивать в чудовищном гротеске и выдавать как некий «неопродукт», который ярок, бросок, но при этом абсолютно пуст.

Практически все нынешние идеологические движения в той или иной степени опираются на прошлое и к прошлому же и апеллируют. Пока что, к сожалению, преодоления этой концепции не видно ни на одном из идеологических флангов — новые «левые» в Европе неожиданно озабочены не правами трудящихся и защитой обездоленных, а правами геев и лесбиянок, новые «либералы» выступают главными гонителями социальных и общественных свобод, новые «социалисты» выступают за понижение социальных стандартов, а «неофашисты» и вовсе выглядят, как клуб косплееров-тинейджеров, которых более интересует свастика, кожаная форма и портреты Гитлера, нежели идеологическая платформа фашизма или национал-социализма.


Безусловным симптомом такого идеологического вакуума и возврата к идеям прошлого является и то, что наряду с такими псевдоновыми идеологиями в мире буйно расцветает фундаментализм всех окрасок — исламский, христианский, иудейский и даже буддистский. Все эти, казалось бы, уничтоженные «смертью бога» религиозные идеологии в сегодняшнем мире обретают «второе дыхание». Но, к сожалению, их адепты тоже не могут предложить миру проекты прогресса и модернизации. Самые печальные страницы религиозный фундаментализм уже вписал в историю Ближнего Востока, но это и является симптомом болезни всего мира. Ведь именно Ближний Восток был наиболее быстро модернизирующимся регионом во второй половине ХХ века, и именно он в самой большой мере столкнулся с «шоком несостоявшегося будущего», который и вызвал к жизни религиозный фундаментализм.

Вероятно, ни одна из существующих ныне идеологий не сможет выжить в ближайшие 20 лет. Либо же при сохранении привычного антуража их внутреннее содержание существенно изменится.

Мы живём в мире победившей постидеологии. Но это не мир «конца истории», как это предполагал Фукуяма, и не мир «новых кочевников» Аттали, которые отрицают любую идеологию.

Скорее, это тот самый «час быка», о котором говорил знаменитый советский фантаст Иван Ефремов. Это — самое тёмное время перед новым рассветом, который нам ещё предстоит увидеть.