— Каковы экономические интересы Турции в Кыргызстане, в частности, и Средней Азии в целом?

— Для того, чтобы говорить об экономических интересах Турции, нужно понимание того, что представляет собой Турция последние 25 лет, то есть с момента распада СССР.

Турецкая Республика прошла через достаточно сложные внутриполитические вопросы и в кратчайшие сроки провела экономические реформы, после которых турецкая сторона начала серьёзно наращивать экспортный потенциал. Это дало Турции возможность стать региональной державой, они себя стали воспринимать как геополитического игрока, актора, на уровне геополитики была поставлена задача уйти от объектности к субъектности.

Так как сфера применения этих амбиций достаточно узкая для региональной державы, у Турции осталось два основных направления — Ближний Восток и Центральная Азия.

Соответственно, Турция с 90-х годов вне зависимости от смены власти чётко позиционировала себя в пантюркистском направлении, которое стало поддержкой экономической экспансии, оказывающей помощь в реализации проектов гуманитарного характера.

Легче всего Турции было действовать в Туркмении и в Узбекистане. В Туркмении даже существует подход «Одна нация, две страны». Близость языков, культур, происхождения имеет значение в любом случае.

Но, как ни странно, с Узбекистаном у турецкой стороны отношения разладились из за субъективных моментов, связанных с неоднозначностью Ислама Каримова, и в определённый момент объём турецких инвестиций в Узбекистане резко сократился, совместные компании подвергались усиленным проверкам.

На этом фоне наиболее ярким примером становится вхождение Турции в Казахстан и Кыргызстан. Те идеи, которые выдвинула Турция, а именно ТЮРКСОЙ — Международная организация тюркской культуры, были проекцией пантюркистского подхода.

Была масштабная экспансия в области образования: турецкие лицеи, университеты. Если говорить о Киргизии, но тут достаточно престижно отдать ребёнка в турецкий лицей, потому что на выходе он получает как минимум три языка: киргизский, турецкий, английский. Человек становится элементом глобального мира. Эта система называлась «Себат», но последнее время ситуация осложнилась из-за конфликта с Эрдогана с Фетхуллахом Гюленом.

На мой взгляд, сегодняшняя Турция и Кыргызстан имеют наихудшие отношения, потому что турецкая сторона требовала, чтобы Киргизия преследовала на своей территории так называемых гюленистов, но власти отказались разделять людей на хороших и плохих только по причине того, что внутри Турции какая-то размолвка.

Что касается экономики, то большинство, например, торговых центров в том же Бишкеке по сей день принадлежит турецким инвесторам либо совместным предприятиям.

— А какие ещё проекты реализует кыргызский бизнес вместе с турецким капиталом?

— Это производство текстильной продукции, предприятия, которые на основе турецких технологий что-то производят в Киргизии: 60-70% металлопластиковых окон контролируют именно турецкие компании.

Турки зашли в сегмент по фурнитуре, стеклу, мебели.

Если брать производства, то есть такое предприятие TANSU, которое производит котлы и работает на два рынка: Киргизию и Казахстан. Это предприятие с высоким уровнем добавленной стоимости и передела.

Есть отели, которые принадлежат турецким инвесторам, достаточно большое количество ресторанов и кафе.

— Может ли Турция использовать в политических целях своё экономическое влияние в среднеазиатском регионе?

— Я думаю, что демарш покойного Каримова по охлаждению отношений с Турцией был связан именно с фактором попытки Турции влиять на политику.

Второй момент: многие киргизские политики-бизнесмены имеют активы в Турции. Если у тебя есть собственность в какой-то стране, то факт риска утери собственности может влиять на лояльность.

— Какие экономические проекты следовало бы реализовать России в Средней Азии для того, чтобы укрепить отношения с республиками региона и снизить напряжённость между Казахстаном, Кыргызстаном, Узбекистаном и Таджикистаном?

— Я в последние годы отслеживал динамику по проекту «Российско-кыргызский Фонд развития». Мы рассчитывали, что это будет действительно фондом развития, а он, к сожалению, пошёл по наиболее удобному для себя пути — просто кредитного учреждения. То есть это стало квазибанком с большим капиталом, но, в моём понимании, это был не совсем правильный подход.

Я сторонник практики проектного финансирования, где надо заниматься комплексными, сложными проектами, которые сочетают в себе инфраструктуру, энергетику, промышленность, сельское хозяйство — кластерный подход плюс участие в финансировании и доли акционерного капитала, а не только кредитование под залог. Надо было «заходить» такими точками роста. Этот подход был бы правильным, было бы легче отстраивать работу с какими-то отраслевыми министерствами, местными органами власти и комплексно двигаться дальше.

А они пошли по другому пути: залоговое финансирование под обеспечение, и фактически получилось так, что некоторые проекты были не новыми, а перешли от существующих. Это пример Киргизии.

Другие страны грешат одним и тем же — РФ заходит одним и тем же набором: нефть, газ, уран, сотовая связь. Последние годы российская сторона чётко проводила экспансию в понимаемом направлении, ведь Россия — нефтегазовая держава, а значит, и точки входа были соответствующими.

Сначала зашла «Газпром нефть» в Азию, которая уже имеет одну из самых крупных автозаправочных сетей в регионе. Потом «Газпром» купил в Киргизии местный «Кыргызгаз» за символическую сумму в один доллар и за многомиллионные долги. Я считаю, что это хороший проект, потому что благодаря «Газпрому» наконец модернизировали магистраль, которая идёт из Узбекистана через территорию Киргизии на юг Казахстана.

Россия сейчас восстанавливает сотрудничество по ОПК, это перспективно, потому что есть предприятия, которые по сей день выпускают качественное и востребованное на мировом рынке оружие.

Темы есть, просто нужно каждый раз их сопоставлять, чтобы вхождение было комплементарно.

Сейчас из-за того, что есть торгово-транзитный конфликт между Киргизией и Казахстаном, большая часть проектов упомянутого Фонда развития находится под угрозой, потому что он инвестировал в промышленное производство и сельское хозяйство, ориентированные на рынки сбыта ЕАЭС. И, конечно, эти удары весьма неприятны и чувствительны. Безусловно, мы все ждём скорейшего завершения этого конфликта.

— Можно ли на уровне ЕАЭС создать механизм, предотвращающий возникновение торговых войн по примеру казахско-киргизской?

— Я хочу сказать, что при создании ЕАЭС были выхолощены многие механизмы, свойственные глубокой экономической интеграции: обязательность исполнения, прозрачный обоюдный контроль, наднациональные механизмы с реальной властью.

Экономическая интеграция зачастую связана с национальным суверенитетом. В нашем экономическом союзе мы сохранили как минимум валютный и фискальный суверенитеты, а также большое количество изъятий и льгот.

Киргизия была не совсем готова к вступлению в союз, это была недореформированная, как я говорю иногда, мелкобуржуазная страна с неустойчивой политической системой, которая пережила две революции и имеет неэффективный государственный аппарат. Надо было сначала отремонтировать автомобиль, а потом ехать. А решили ремонтировать по ходу. Ничего хорошего из этого не вышло.

У Казахстана тоже свой дисбаланс есть, они вошли в ВТО на своих условиях, не согласованных с партнёрами.

Вот и получилось, что у нас столкнулись две условные машины, у каждой из которых свои недостатки и перекосы.

ЕЭК с самого начала была лишена многих функций по предотвращению таких конфликтов, по справедливому отделению зёрен от плевел и обязательности решений.

Я сторонник того, что надо идти по директивам, по обязательности, по исполнению сказанного и написанного в интеграционных соглашениях.

Сейчас евразийская интеграция стоит на пороге новых вызовов, и требуется незамедлительное и решительное продвижение в сторону не декларативной, а реальной и эффективной интеграции с преодолением многих диспропорций и «эгоизма суверенитетов».

Думаю, что нам всё же удастся из «минуса сделать плюс» и выйти к какому-то новому состоянию евразийской интеграции.