В настоящее время Турция всё больше начинает претендовать на статус лидера исламского мира. Корни нынешней идеологии турецкого государства следует искать в его прошлом. А исторический опыт Турции — это сплетение османской и кемалистской традиций, друг другу враждебных. Однако сейчас, после десятилетий безраздельного господства кемализма, государство совершает решительный возврат к исламскому фундаментализму. Соседям по планете стоит начать готовиться к возможному появлению «Османской империи 2.0».

Разрыв с прошлым

Для того чтобы полностью уяснить феномен нынешнего стремления Турции к панисламизму, следует отказаться от догм западноцентричного мировоззрения. Что означал для планеты в начале 90-х крах коммунизма и окончание холодной войны двух мирсистем? Это привело к откату от глобального противоборства двух центров силы к регионализму, от системы двух лагерей — к возвращению традиционного противостояния культур: западной, китайской, исламской, православной, индуистской и латиноамериканской. Левые критикуют Сэмюэля Хантингтона, являвшегося отцом данной концепции, за пренебрежение классово-экономической стороной вопроса, но тот и сам не претендовал на всеохватность, подчёркивая, что предлагает всего лишь упрощённую карту, позволяющую тем не менее наметить маршрут в кажущемся современном мировом хаосе.

Дабы не увязнуть в менее существенном, можно выхватить лишь несколько особенно важных нюансов. Как правило, на каких-то этапах их существования перед незападными обществами, пытающимися спастись от порабощения, встаёт альтернатива: вестернизация или модернизация. Впрочем зачастую эти понятия взаимодополняют друг друга: на начальных этапах вестернизация поддерживает модернизацию (поэтому, например, упрёки Петру Великому со стороны наших славянофилов довольно безосновательны). Но когда самостоятельность отвоёвана, суверенитет укреплён, возникает обратное движение — индигенизация, т. е. стремление к исконным корням. В мире существует много раздираемых культурными противоречиями стран, общества которых так и не достигли единства по вопросу самоидентификации, дальнейшего пути движения, — это «расколотые» или «разорванные» государства.

По Хантингтону, у каждой цивилизации есть свои естественные границы и наиболее ожесточённые и затяжные войны ведутся по линиям разломов. Соответственно, народы и государства всегда с наибольшей охотой поддерживают своих цивилизационных «родичей» и априори настороженно относятся к чужакам. К слову, Хантингтона ещё в середине 90-х страшил рост населения в исламских странах (увеличение количества молодёжи, подъём пассионарности) вкупе со статистикой: в большинство вооружённых конфликтов последних лет были вовлечены мусульмане, именно они наиболее привыкли решать споры оружием.

Почему я так подробно останавливаюсь на этой концепции? Да потому что именно Турция может служить едва ли не хрестоматийным примером страны, поднявшейся в условиях конфликта цивилизаций. Некогда Османская империя считалась крепостью и опорой ислама, а султан — главой всех правоверных. Так продолжалось в течение ряда веков. После захвата османами Константинополя в 1453 году новая империя вступила в период «плато», продолжавшийся около двух веков. В XVI веке османы уверенно штурмовали Европу, и у последней не было никаких гарантий того, что мусульманское нашествие удастся отразить. Полчища Сулеймана Великолепного штурмовали Вену, вторглись в Баварию, и полученная тогда европейцами историческая травма оказалась столь сильной, что до сих пор сказывается в отказе ЕС принять Турцию в качестве полноправного члена. Затем постепенная утрата могущества и территорий, завершившаяся в начале XX века падением Османской империи. Вознёсшийся на её обломках Кемаль провозгласил вестернизацию и отказ от прошлого, он вознамерился сделать Турцию «нормальным» национальным государством западного типа.


Османская империя на пике могущества.

Тут необходимо учитывать, что взгляды и мировоззрение Мустафы Кемаля, прозванного позднее Ататюрком, были сформированы модным тогда позитивизмом, согласно которому наука была единственным действительным источником истины, а религия считалась препятствием на пути прогресса. Своих намерений он не скрывал: «Чтобы построить новое государство, о деяниях прежнего надо забыть». Созданная им идеология включала «шесть стрел»: республиканизм, идеал национального государства, народность (борьба против классового неравенства и сословных привилегий), секуляризм, этатизм, революционность (курс на вестернизацию и борьбу с пережитками традиционного общества, опора на прогресс и просвещение). Ислам тогда воспринимался причиной отсталости, упадка и окончательного поражения Османской империи. В ходе борьбы с исламским культурным влиянием кемалисты не чурались и мелочей, что выразилось, например, в запрете традиционного мусульманского стиля одежды. Власти готовы были и фактически ломали людей об колено, заставляя их отказаться от «устарелой» идентичности. Введение же латинского алфавита отняло у народа всё богатство письменных источников Османской империи. Более эффективного способа отрезать целую нацию от её религии, корней и прошлого придумать было просто нельзя. Одновременно осуществлялись полный отказ от арабского языка в пользу турецкого и чистка самого турецкого языка от арабских и персидских слов.

Борьба двух традиций

Разрыв с прошлым оказался столь решительным, что некоторые исследователи по результатам реформ Ататюрка стали называть Турцию «оторванной страной» — оторванной от своего культурного наследия, традиционных обычаев и институтов. «Мой народ должен изучить принципы демократии, диктат правды и учения науки. Суеверие должно исчезнуть», — решительно возгласил реформатор. Более того, он заявлял: «Человечество — это единое тело, а каждая нация — часть этого тела». То был решительный отказ от былых гегемонистских претензий Османской империи. Кемаль и его сподвижники всерьёз вознамерились сделать своё государство «западным», более того, они хотели максимально плотно слить его с Западом. Это оказалась труднейшая и болезненная задача: разровнять прежний культурный ландшафт, существовавший на протяжении многих веков, и выстроить на его месте нечто совершенно новое. Но этот пример оказался настолько заразительным, что Турция стала своеобразной «ролевой моделью» и для ряда других стран, решивших избавиться от «традиционной архаики» и если не влиться, то хотя бы приблизиться к «передовому» западному сообществу. В свою очередь, турки некогда навлекли на себя множество упрёков в «отступничестве» и «предательстве ислама». Свыше восьмидесяти лет турецкие власти двигались, главным образом, светским курсом. Это возбуждало недовольство народных масс, в значительной степени в противовес вестернизированной элите, продолжавшей придерживаться происламских симпатий, — классический пример «разорванной» страны. Но попытки возрождения исламских ценностей в государстве наталкивались на сопротивление не только чиновничества, но и армии, считавшей себя защитницей идей Ататюрка.

C 1918 года Турция развивалась по догмам, расчерченным Мустафой Кемалем Ататюрком, предполагавшим отказ от наследия Османской империи, трансформацию из исламской страны в светское государство.


Памятник Ататюрку в Измире.

Однако в последнее время в Турции воплощается ползучий реванш исламистов, возглавляемый её нынешним президентом Реджепом Тайипом Эрдоганом. Суть явления в сжатой форме излагает американский исламовед Джон Льюис Эспозито: «Признаков исламского пробуждения в личной жизни множество: повышенное внимание к соблюдению религиозных обрядов (посещение мечети, молитва, пост), распространение религиозных программ и публикаций, больший акцент на исламскую одежду и ценности, воскрешение суфизма (мистицизма). Это широкомасштабное обновление сопровождается и тем, что ислам вновь утверждается в общественной жизни: налицо рост числа ориентированных на ислам правительств, организаций, законов, банков, служб социальной помощи и образовательных учреждений. Как проправительственные, так и оппозиционные движения обратились к исламу, чтобы усилить своё влияние и заручиться народной поддержкой… Большинство правителей и правительств, включая наиболее светские страны, такие как Турция и Тунис, озаботившись потенциальной силой ислама, обнаруживают нарастающий интерес и озабоченность проблемами ислама».

Можно добавить, что реалиями сегодняшней Турции стали активное строительство мечетей, рост учащихся в религиозных школах, призывы к отказу от контрацепции, проверки на приверженность исламу перед приёмом на госслужбу и т. д. Например, если в 2004 году в стране насчитывалось порядка 73 000 религиозных школ, то десятилетием позже их количество превысило 546 000. Президент Эрдоган, сам являющийся выпускником одной из таких школ в Стамбуле, с гордостью рассказал, что число учеников подобных учебных заведений превысило 1 600 000 человек. Таким образом, преодолевается факт наличия «разорванной» страны, осуществляется индигенизация, возврат к культурным корням. Однако, как говорят специалисты, для того, чтобы аннулировать всё, что происходило на территории Турции с 1918 года, нужен лидер масштаба Ататюрка. Правление Эрдогана продолжается; лишь историки будущего смогут вынести вердикт, удалось ли ему стать вторым Ататюрком.

Нельзя сказать, что процесс реисламизации Турции проходил гладко. Порою он наталкивался на жёсткое сопротивление, примером чему служит история основанной в 1983 году фундаменталистской Партии благоденствия. Она быстро наращивала свою популярность, достигшую пика в 1996 году. Однако в 1997 году тогдашнее правительство Неджметтина Эрбакана было обвинено в стремлении вновь сделать Турцию исламским государством и свергнуто военными. В 1998 году Конституционный суд Турции запретил Партию благоденствия, признав её виновной в нарушении принципа отделения религии от государства. Попытка оспорить это решение в ЕСПЧ не принесла успеха. Примечательно, что членом Партии благоденствия был и Реджеп Эрдоган, впоследствии основавший Партию справедливости и развития. Абдуллах Гюль, также впоследствии избранный президентом, вплоть до запрета Партии благоденствия занимал должность её вице-председателя.

Изгои в европейском сообществе

Тут, кстати, наблюдается совершенно закономерный процесс, уже долгие годы являющийся предметом сокрушения западных политологов: принятие незападными обществами демократически-выборных институтов в конечном итоге открывает дорогу к власти в них, как правило, национально-антизападным движениям. Этому способствует религиозное возрождение, пробуждение интереса к исконным традициям. В случае с Турцией ситуация усугубилась тем, что её многолетние попытки стать частью Евросоюза остались безуспешными. Анкара формально подала заявку на участие в этой организации ещё 30 лет назад, но постхристианская Европа подсознательно воспринимает турок «чужими» и инстинктивно отторгает их. Велик страх, что несколько десятков миллионов представителей населения этой страны, получив свободный доступ в Западную Европу, и так измученную миграционным нашествием, окончательно склонят чашу в пользу исламизации ЕС.

В последние десятилетия западный вектор развития Турции завёл её в тупик, что выразилось в нежелании Евросоюза предоставить этой стране своё членство.

Сами турки причины подобного отношения к себе прекрасно понимали с самого начала. Так, ещё в 1992-м президент Халиль Тургут Озал, отвергая обвинения в «систематических нарушениях прав человека», из-за которых, дескать, Турцию не берут в ЕС, заявлял: «Это надуманный предлог. Реальная причина в том, что мы — мусульмане, а они — христиане. Но это они не обсуждают». Впрочем, сейчас уже и обсуждают, причём вполне открыто, хоть и не на уровне властных кабинетов. «Ни один из столпов ислама не совместим с итальянской, французской, германской и прочими конституциями. Верный важнее неверного, мужчина важнее женщины, эмират важнее демократии — таковы три конституционных проклятия», — рассуждает известный итальянский писатель Фердинандо Камон. Поэтому, по его мнению, «приверженцы ислама не могут быть европейскими гражданами».

В настоящее время Эрдоган говорит: «Вы знаете, почему Турция не может вступить в ЕС уже пятьдесят четыре года? Причина совершенно понятна: ЕС это христианский союз». В Германии и так проживают свыше трёх миллионов турок, причём хозяева обвиняют многих мигрантов в нежелании интегрироваться в немецкое общество. В свою очередь турки, видя такое к себе отношение, ещё крепче хватаются за религию и обычаи своих предков. Засилье мигрантов приводит к межэтническим конфликтам на улицах немецких городов. Поэтому Турцию осознанно держат в европейском «предбаннике», и нет никаких надежд, что положение изменится, хотя за минувшие годы членами ЕС успело стать множество государств, подавших заявки куда позже турок. Роль отвергнутого просителя унижает и побуждает искать источники для гордости, и тут к услугам турок богатейшая османская история с её грандиозными победами и свершениями. К тому же в последнее время всё больше вопросов вызывает членство Турции в НАТО, а отношения Анкары и Вашингтона переживают период невиданного охлаждения.

За членство в Североатлантическом альянсе Турция держалась тогда, когда воспринимала НАТО в качестве «крыши», защиты от могущественного СССР. Но Советского Союза не существует уже более четверти века, и поэтому турки всё менее способны обосновать самим себе смысл своего дальнейшего пребывания в альянсе. О выходе из НАТО речи не идёт, но участие в нём турок постепенно становится всё более формальным. В такой ситуации Анкара всё в большей степени преследует именно собственный эгоистический интерес в арабском мире, Центральной Азии и на Балканах. Это связано с разочарованием в Западе, утратой веры в его «благородство» и добрые побуждения. «Я говорю открыто. Иностранцы любят нефть, золото, бриллианты и дешёвую рабочую силу исламского мира. Они любят конфликты, склоки и дрязги на Ближнем Востоке. Поверьте мне, они нас не любят. Они выглядят, как друзья, но они хотят, чтобы мы умерли. Они любят смотреть, как умирают наши дети», — без обиняков заявляет Эрдоган.


Уже в начале 90-х турецкая общественность бурно критиковала свои власти, когда усматривала в их действиях «прогиб» перед Западом. Когда в начале 90-х президент Озал решил помочь антихусейновской коалиции, перекрыв нефтепровод, идущий из Ирака к Средиземному морю, и позволив американским самолётам совершать вылеты в Ирак с турецких авиабаз, это вызвало в стране протесты и привело к отставке министров иностранных дел, обороны и главы генштаба. С тех пор внешняя политика Турции на Балканах, в Центральной Азии и на Ближнем Востоке стала намного более исламизированной. Уроком для турок тогда стало и нежелание Берлина рассматривать возможный иракский ракетный удар по Турецкой Республике как нападение на весь альянс НАТО. Точно так же Германия (вообще-то, традиционный друг сначала Стамбула, а потом и Анкары) отказалась содействовать Турции в деле вступления в ЕС. Неприятной новостью для Анкары стало и то, что Германия несколько лет назад признала геноцидом массовые убийства армян турками в 1915 году. Опять же, Анкара в течение уже свыше десяти лет просит Берлин смягчить миграционное законодательство, для того чтобы проживающие на территории ФРГ турецкие семьи могли объединиться. Германия, что вполне предсказуемо, отвечает отказом.

«Иностранцы любят нефть, золото, бриллианты и дешёвую рабочую силу исламского мира. Они любят конфликты, склоки и дрязги на Ближнем Востоке. Поверьте мне, они нас не любят», — заявил Эрдоган.

Претензии на глобальное лидерство

Отношения США, ЕС и Турции особенно ухудшились после попытки вооружённого переворота в стране в июле 2016 года. Западные государства раскритиковали Эрдогана за суровые наказания для заговорщиков, он же небезосновательно предположил, что корни заговора тянутся из-за границы. Неудача этого переворота подорвала позиции армии, традиционно отстаивающей кемалистские идеи, и открыла путь к усилению исламизации. Объём же нанесённых Турции обид постепенно приближается к критической массе, вынуждая потомков могучих османов искать новые источники идентичности, уже не имеющей ничего общего с европейской. Совсем недавно, в октябре 2017-го, Эрдоган заявил, что это Евросоюз должен быть более заинтересован во вступлении Турции, а не наоборот. «Единственный путь реализации новых планов ЕС проходит через полноправное членство Турции. Она готова оказать поддержку таким инициативам и внести вклад в будущее развитие Европы. Но если ЕС выберет другой путь, это не проблема. Турция ничего не потеряет и продолжит идти своей дорогой», — недавно сказал лидер государства, выступая на открытии осенней сессии турецкого парламента. Он многозначительно добавил: «Страны ЕС на первых местах в числе государств, в чьей поддержке мы разочаровались больше всего».

Какую именно «свою дорогу» Турции имел в виду Эрдоган, секрета ни для кого не составляет. При этом, хотя исламское возрождение является глобальным феноменом, именно Турция хотела бы стать его флагманом. Турция всё сильнее претендует на роль «стержневого государства» (по Хантингтону) исламского мира, что опять же увязывается с неоосманистскими тенденциями. Именно для этого она пытается накопить большой резерв экономических ресурсов, военной мощи и исламской идентичности. На роль стержневого государства ислама хотели бы претендовать также Египет, Иран, Пакистан, Саудовская Аравия и Индонезия. Отсутствие исламской стержневой страны ведёт к многочисленным разногласиям и распрям в первую очередь в среде самих мусульман, и многие хотели бы такое положение исправить. Однако вышеперечисленные пять государств (каждое по разным причинам) роль исламского гегемона не «потянут». Египет беден, раздираем усобицами, к тому же там исламистов оттеснили от власти. Проблема Ирана в том, что в нём преобладают шииты, в то время как 90% мусульман являются суннитами. Пакистану мешают его бедность, многолетняя внутренняя этническая и региональная раздробленность, политическая нестабильность и извечное балансирование на грани войны с Индией. Саудовская Аравия при всём своем богатстве относительно малолюдна, географически уязвима и имеет слишком тесные «порочащие» связи с Западом. Индонезия располагается на периферии исламского мира, а её население и культура — смесь туземного, мусульманского, индуистского, китайского и христианского влияния.

Остаётся Турция — по своей истории, выгодному географическому положению, численности населения, уровню экономического развития, национальному единству и военным традициям она вполне способна стать флагманом исламского мира. Главным препятствием к этому служил лишь официально декларируемый светский характер турецкого государства, но данная преграда, как говорилось выше, благополучно ликвидируется. Сейчас в Турции любят вспоминать о былых временах, когда Стамбул контролировал Балканы, Ближний Восток и Северную Африку, поддерживал интенсивные связи с Центральной Азией, и в тех регионах об этом тоже помнят. Более того, сейчас Турция готова (по крайней мере, на словах) запустить волну новой исламской экспансии. Что характерно, главным призом здесь рассматривают именно Европу — сердце той самой западной цивилизации, частью которой турки ещё недавно искренне хотели стать. Здесь прослеживается чувство мести: не захотели принять нас как равных — примете нас в качестве господ! «Никто не сможет остановить распространение ислама в Европе. Мечети — наши бараки, купола — наши шлемы, минареты — наши штыки, а правоверные — наши солдаты», — торжествующе провозглашает Эрдоган. Тон просителя здесь сменился интонациями господина положения. Уже сейчас ЕС вынужден платить Турции большие «отступные», чтобы та удерживала в лагерях на своей территории хотя бы часть ближневосточных беженцев.

«Никто не сможет остановить распространение ислама в Европе. Мечети — наши бараки, купола наши шлемы, минареты наши штыки, а правоверные наши солдаты», торжествующе провозглашает Эрдоган.

Сотрудничать или соперничать?

Таким образом, в последние годы мы всё явственнее видим, как Турция отказывается от унизительной роли просителя в Европейский союз. Как можно предполагать, она попытается вернуться к своей исторической роли основного исламского представителя и антагониста Запада. Однако со временем это сделает Турцию и одним из серьёзнейших соперников России, и это соперничество (начиная ещё с 90-х) подспудно проявляется уже сейчас. После распада СССР Турция постаралась протянуть свои «щупальца» на Кавказ и в постсоветскую Среднюю Азию. Новообразованные государства этих регионов (в частности, Азербайджан, Узбекистан, Туркменистан, Казахстан и Киргизия) получили от турок гигантские долгосрочные займы под низкий процент, а также прямую безвозмездную помощь. Турки помогли с созданием многочисленных совместных предприятий, с организацией спутникового телевидения, начавшего вытеснять русскоязычные каналы, обустройством телефонной связи, воздушного сообщения, школьного образования и обучения вооружённых сил. Потом Россия приложила много усилий, чтобы вернуть свои позиции, но влияние Анкары в этих государствах достаточно сильно.


Демонстрация в Стамбуле против участия России в военном конфликте в Сирии.

В настоящее время отношения России и Турции можно охарактеризовать как временное «попутничество». После уничтожения российского Су-24 в конце 2015 — начале 2016-го произошло серьёзное обострение, так называемая «помидорная война». Но вслед за имевшей место летом 2016 года попыткой госпереворота в Турции между странами наметилось некоторое потепление. Эрдоган разыгрывает свою собственную партию в Сирии и Ираке, заигрывает с постмайданной Украиной, спекулирует на теме крымских татар, но в то же время поддерживает видимость хороших отношений с Москвой. «Тут, конечно, стоит помнить, что эта коррекция была бы невозможна без военно-политических действий РФ, которые в числе прочих объективных и субъективных причин толкнули Эрдогана к пересмотру своих заблуждений относительно происходящего в Сирии и роли РФ в этих событиях. Поэтому важно помнить, что к своему нынешнему внешнеполитическому курсу Турция пришла отнюдь не по своей доброй воле, а потому что продолжение внешнеполитического курса Эрдогана 2011–2016 годов грозило Турции катастрофой и распадом страны. Эрдоган оказался достаточно прагматичен, чтобы это понять, и был вынужден смирить гордыню, хотя даже в его кривых извинениях было хорошо видно, насколько ему не хотелось признавать собственные ошибки и просчёты», — пишет аналитик Борис Рожин.

В настоящее время отношения России и Турции можно охарактеризовать как временное «попутничество». Стороны не выказывают особой любви друг к другу, однако успешно сотрудничают по ряду политических и экономических вопросов.

Тем не менее сейчас Турция фактически отказалась от политики свержения Асада в Сирии, помогла России выиграть битву за Алеппо, помешала установлению американо-курдского контроля над сирийско-турецкой границей. В свою очередь президент Владимир Путин в ходе недавней встречи с Эрдоганом дал понять, что Москва не признаёт курдских государственных образований и будет поддерживать территориальную целостность Турции, Сирии и Ирака, хотя и не намерена каким-либо образом участвовать в гипотетической зачистке курдов. Успешно же строящийся «Турецкий поток» подтверждает, что стороны нацелены на долговременное сотрудничество.

Однако, как представляется, следует воздерживаться от чрезмерных иллюзий. Конечно, дружба всегда лучше вражды, а Эрдоган в целом пока что выполняет взятые на себя обязательства. Желательно, чтобы такое положение дел сохранялось как можно дольше. Но объективная линия развития Турции, её претензии на роль «стержневого» государства в исламе могут привести Анкару к возобновлению соперничества с Москвой в ближневосточном, кавказском и центральноазиатском регионах. И, скорее всего, рано или поздно это случится, что тоже станет возвращением к привычному положению вещей. С XVI по XX век имели место 12 русско-турецких войн. Общий их итог был катастрофичен для Османской империи, лишившейся больших территорий и масс населения. Укрепление панисламистских тенденций в Турции неизбежно будет сопровождаться усилением реваншизма, и это следует учитывать.

Линия развития Турции, её претензии на роль «стержневого» государства в исламе могут привести Анкару к возобновлению соперничества с Москвой в ближневосточном, кавказском и центральноазиатском регионах.