Коронавирус неизбежно добрался до самопровозглашённых республик бывшего СССР — Нагорного Карабаха, Южной Осетии, Абхазии, Донецкой и Луганской народных республик, и Приднестровья. У каждого из перечисленных выше государств свои особенности течения пандемии COVID-19, однако всех объединяет необходимость рассчитывать на собственные силы и ту помощь, как правило небольшую, которой их могут обеспечить дружественные страны.

О борьбе с COVID-19 в самопровозглашённых условиях и пойдёт речь в данном исследовании.

С опорой на собственные силы

Прежде чем приступить к систематизации опыта противостояния коронавирусу в данных государствах, стоит сделать ряд ремарок.

Во-первых, мы будем использовать термин «самопровозглашённые», а не «непризнанные». Абхазия и Южная Осетия признаны Россией и рядом других стран, Приднестровье и Нагорный Карабах до сих пор никем не признаны. Луганскую и Донецкую народную республики признали лишь Абхазия с Южной Осетией. Признание важно не столько само по себе, а в силу того, что позволяет государству стать полноценным субъектом международного права и международной экономики: обращаться за помощью, принимать экспертов из международных организаций (например, ВОЗ) и покупать необходимые лекарственные средства и медизделия для борьбы с COVID-19 на мировом рынке.

Самопровозглашённый статус — это опора на внутренние силы и крайне ограниченная возможность получить помощь. Единственная страна, которая оказывает помощь Абхазии, Осетии, Приднестровью и народным республикам Донбасса, — Россия, а Нагорному Карабаху помогает Армения.

Во-вторых, борьба с коронавирусом в таких условиях осложняется крайней ограниченностью финансовых ресурсов, инфраструктурной неразвитостью — отсутствием современных инфекционных больниц, диагностических лабораторий — и кадровым голодом. Например, в Приднестровье просто негде делать исследования взятых проб на COVID-19 — единственная лаборатория расположена на другом берегу Днестра, в Кишинёве.

В-третьих, накладывает свой отпечаток и особый склад мышления жителей данных республик: порой он помогает в борьбе, способствуя мобилизации населения, повышая его дисциплинированность, порой, наоборот, демобилизует и расхолаживает.

В-четвёртых, сказывается и специфика работы государственных институтов. В ДНР не хватает 40 % врачей, но в избытке силовики, которые отчасти способны компенсировать нехватку медработников, усилив ослабленный медицинский компонент усиленной профилактикой под угрозой штрафов.

Теперь стоит перейти к общей эпидемиологической обстановке в самопровозглашённых республиках.

Тесты и статистика

К 16 апреля случаи заболевания коронавирусом были выявлены во всех самопровозглашённых постсоветских республиках, кроме Южной Осетии.


Наиболее тяжёлой ситуация была в Приднестровье, где власти готовятся к итальянскому сценарию развития эпидемии. В республиках Донбасса — ЛНР и ДНР — количество инфицированных уже давно стало двузначным. В Карабахе и Абхазии не приблизилось и к десятку.

Данные цифры многими могут быть восприняты с недоверием, у которого есть свои причины.

Пример Украины, описанный в исследовании «Меры противовирусной терапии», показывает, что выявление заболевших зависит от количества проведённых тестов. Так, это позволило Беларуси опередить по количеству инфицированных Украину, где численность населения примерно в 3,5–4 раза больше, чем в Беларуси. Узнать количество проведённых тестов в самопровозглашённых республиках трудно — в систематизированном виде данных нет, количество тестирований озвучивается властями редко.

Тем не менее в ДНР с 13 марта по 16 апреля было проведено свыше 700 тестов, или 311 тестов на 1 млн человек (население ДНР — 2,25 млн человек). По количеству тестирований на 1 млн человек ДНР примерно в 2,5 раза отстаёт от Украины. Впрочем, это компенсируется меньшей мобильностью населения, значительно меньшим притоком трудовых мигрантов и несравнимо более качественной обсервацией вернувшихся в республику граждан. Однако масштабы тестирования всё равно выглядят недостаточными.

Поэтому стоит держать в уме вероятность того, что в ряде республик реальные цифры заболевших могут быть выше официальных просто в силу недостаточного охвата тестирования. Однако власти как ДНР, так и ЛНР в один голос твердят о том, что обеспечены необходимым количеством тестов для выявления заболевших. В то же время в более чем признанном Кыргызстане к 5 апреля тесты закончились, их запасы пополнили к 7 апреля, что позволило продолжить анализ 8100 замороженных проб.

Впрочем, данная проблема не уникальна: в России свыше 40 % инфицированных могут переносить заболевание вообще без симптомов, что сильно усложняет их попадание в статистику. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и особенности протоколов тестирования. В Беларуси, например, известны случаи, когда лицам с клинической картиной коронавируса (высокая температура, сухой кашель) отказывали в праве пройти тестирование из-за отсутствия у них контактов с иностранцами и выездов за границу, а после изменения методологии учёта в статистику стали попадать лишь те, кто лечится в стационаре. То есть даже белорусская статистика сперва не учитывала часть случаев передачи коронавируса внутри страны, а затем вычеркнула из массива данных тех, кто переносит коронавирус в лёгкой форме. В ЛНР основаниями для прохождения теста являются «случаи нетипичной пневмонии либо явное течение заболевания, которое уже клинически даёт повод заподозрить коронавирусную инфекцию, либо лица, которые прибыли из неблагоприятных стран с какими-то уже клиническими проявлениями».

А вот что касается особенностей информирования (из-за него население часто перестаёт доверять властям), то стоит признать, что оно ничем особенным не отличается от практики признанных государств. В Беларуси, например, данные о количестве заболевших по состоянию на 6:00 публикуются на официальном сайте в 14:00, то есть с 8-часовой задержкой. В России они стабильно публикуются в 10:45, в Швеции дополняются задним числом, в Казахстане публикуются несколько раз в день. В ЛНР данные публикуются не каждый день, а по мере необходимости, в Приднестровье обновляются раз в сутки, а в ДНР — дважды в сутки (в 9 утра и 6 вечера).

Поэтому даже если предположить, что реальные цифры заболевших в республиках выше, то никакого выбора, кроме использования официальных данных, у нас не остаётся. Кроме того, в центре внимания не столько цифры и динамика роста инфицированных, а те противоэпидемические меры, которые предпринимают власти в данных государствах для сдерживания COVID-19.

Стратегия vs тактика

Меры по борьбе с COVID-19, предпринимаемые в народных республиках Донбасса, во многом схожи с российскими, что неудивительно в силу того, что и сами республики по многим параметрам куда ближе к непризнанным регионам России, чем к независимым государствам.

Сходство обеспечивается копированием институциональных практик (силовые структуры в ЛДНР схожи с российскими), курсом на гармонизацию нормативно-правовой базы с российским правом, использованием российских методических рекомендаций, получением помощи из России и проводимым в Луганске и Донецке курсом на интеграцию в Россию.


Первые больные в России были выявлены 31 января, первые случаи заражения внутри страны — 15 марта (в ЛНР — 28 марта, а в ДНР — 31 марта). Поэтому события в ЛДНР развиваются с примерно двухнедельной задержкой по сравнению с Россией.


Сопоставление противовирусных мер позволяет определить ряд особенностей в борьбе с коронавирусом.

Во-первых, в Донецке приняли решение принимать превентивные меры и начали вводить жёсткие ограничения ещё до выявления первого инфицированного. В Луганске меры стали вводить после выявления первого заболевшего. Так, донецких школьников и студентов распустили по домам с 19 марта (в ЛНР с 30 марта), проведение массовых мероприятия запретили тоже 19 марта (в ЛНР с 30 марта). Ограничения в работе заведений общепита в Донецке ввели 27 марта, а в Луганске — 28 марта, после выявления первого больного.

В ДНР и ЛНР, как и в России, не ввели режим ЧП (его ввели в Армении, Казахстане и Кыргызстане). С 14 марта в республиках введён режим повышенной готовности (он же действует и в России, но с 19 марта).

Во-вторых, в ДНР основной упор делается на социальное разобщение, а не на изоляцию и карантин: 1 апреля в ДНР ввели масочный режим (в ЛНР лишь 10 апреля, когда власть закрыла 2 города), 2 апреля ввели режим самоизоляции для пенсионеров (в ЛНР его не ввели до сих пор). С 17 марта в ДНР введён запрет на пребывание в общественных местах лиц, не достигших 14 лет, без сопровождения одного из родителей. В ДНР органы власти перестали принимать пенсионеров, паспорта выдаются исключительно по электронной очереди — эти меры направлены на разобщение граждан.

В-третьих, в ДНР крайне серьёзно подошли к изоляции граждан, возвращающихся из России. К 25 марта на самоизоляции находились 418 человек, под наблюдением в стационарах — 80. Въехавших из России с 28 марта обязали самоизолироваться: при въезде в республику граждане заполняли анкеты о согласии самоизолироваться с предоставлением всех контактных данных. Пребывание по месту изоляции жёстко контролируется — в республике нет недостатка в силовиках. Вскоре нарушителей режима начали штрафовать (штраф в размере 30 тыс. рублей для жителей ДНР является огромным). К 16 апреля под наблюдением находились почти 9 тыс. человек.

В-четвёртых, созданный в ДНР 11 марта межведомственный штаб по борьбе с COVID-19 продолжает функционировать, в отличие от аналогичной структуры, которая действовала в ЛНР с 4 марта, а с 24 марта была заменена ЧСПК при главе ЛНР Пасечнике. То есть донецкий штаб оказался постоянно действующим органом, а луганский, похоже, оказался неэффективным, что привело к необходимости создания нового органа в подчинении Леонида Пасечника.

В-пятых, стоит отметить системность и последовательность вводимых в ДНР мер. Их старались максимально скопировать с мер, вводимых в России (с поправкой на местные реалии и крайне ограниченные финансовые возможности), о чём вполне открыто говорил глава ДНР Пушилин ещё 14 марта.


В целом глава ДНР и раньше ориентировался на действия Владимира Путина, коронавирус в этом плане ничего не изменил.

Меры, введённые в ЛНР, выглядят куда менее логичными и системным, напоминая скорее вынужденное реагирование, чем чёткую стратегию, и похожи на меры, предпринятые на Украине. Например, по-прежнему открыты парки (где заразиться невероятно сложно), но ношение масок является обязательным.

Однако стоит акцентировать внимание читателей на том, что оценивать эффективность мер преждевременно.

В-шестых, в силу лучшего экономического состояния в ДНР приняли (пусть и ограниченные) меры по поддержке бизнеса.

В частности, 11 апреля глава ДНР установил льготы для бизнеса, освободив от земельного налога и арендной платы юридические лица и ФЛП, являющихся собственниками земельного участка, пая или землепользователями, деятельность которых приостановлена в связи с режимом повышенной готовности, а также арендодателей, сдающих в аренду недвижимость и/или её часть, расположенную на этих участках. Ведётся работа и над подготовкой других льгот, например, отмены арендной платы для бизнеса.

Помогут ли они бизнесу — вопрос, на который у нас нет ответа, но сам факт примечательный. Кроме того, приняли решение о выдаче школьникам из малообеспеченных семей гуманитарной помощи (копирование меры поддержки, принятой во многих регионах России).

Отличия в подходах к COVID-19 между ДНР и ЛНР не означают того, что их действия координируются и обеспечиваются Россией. В частности:

  • 30 января глава санэпидемслужбы ДНР заявил о том, что ведомство договорилось с российскими коллегами об оказании помощи медикам ДНР и проведении исследований в лаборатории особо опасных инфекций Центра гигиены и эпидемиологии в Ростове-на-Дону;
  • к 13 марта Россия передала ДНР тесты для диагностики коронавируса. 29 марта в ДНР поступила новая партия тест-систем;
  • к 1 апреля все туристы из ДНР благодаря помощи России вернулись в республику и отправлены на самоизоляцию;
  • минздравы ЛНР и ДНР заявили об активном взаимодействии с РФ и получении методических рекомендаций.
Отдельно стоит отметить вопрос доступности средств индивидуальной защиты (СИЗ): масок, респираторов и перчаток в ДНР в избытке, продаются они практически везде (доступны как заводские, так и кустарные — маски принялись шить многие местные швеи), в отличие от Украины, где введение масочного режима сопровождалось невероятным дефицитом СИЗ, или Ростовской области, где масок и респираторов вообще не было в аптеках с самого начала пандемии. Дисциплинированность дончан (они 6 лет живут под ограничениями) при соблюдении масочного режима (без масок не пускают в магазины и аптеки) даёт надежду на замедление темпов распространения болезни.

Между двух огней

Из всех самопровозглашённых республик наиболее тяжёлая ситуация с заболеваемостью COVID-19 там, где население втянуто в процесс трудовой миграции. В случае с Приднестровьем — лидером по заболеваемости среди всех самопровозглашённых республик — ситуация усугубляется ещё и тем, что республика зажата между двумя беднейшими республиками бывшего СССР — Украиной и Молдавией, чьё население уже давно вынуждено зарабатывать на жизнь работой за границей.


Впрочем, ничуть не лучше и ситуация в самой ПМР: у многих граждан целый букет паспортов и вынужденная повышенная социальная мобильность. Поэтому завоз коронавируса в республику и взрывной рост заболеваемости был исключительно вопросом времени. Это же показывает и график.


По данным портала novostipmr.com

В ПМР две глобальные проблемы с коронавирусом.

Во-первых, в ПРМ до 18 апреля не было сертифицированных лабораторий для анализа на коронавирус, пробы возили в Кишинёв. Россия помогла республике с тестами, но их поставили Молдове (она анализирует приднестровские пробы), а Кишинёв обязали зарезервировать 5 тыс. тестов под нужды ПМР.

Своя лаборатория в ПМР провела нулевой тест 18 апреля, а заработала с 21-го. Молдавский центр, куда сейчас направляется биоматериал приднестровцев, физически не может исследовать больше трёх десятков образцов в сутки.

Во-вторых, медицина ПМР крайне слаба и длительное время финансировалась по остаточному принципу.

Инфицированных COVID-19 в республике свозят в больницу в пригороде Тирасполя — посёлке Слободзея. На всю 469-тысячную ПМР 84 аппарата ИВЛ (24 аппарата пытаются отремонтировать), или 17,9 аппаратов ИВЛ на 100 тыс. населения, что, впрочем, ближе к показателю США (там 18,8 ИВЛ на 100 тыс. населения) и в 2 с лишним раза больше, чем на Украине с её 8,6 ИВЛ/100 тыс.

В-третьих, как уже упоминалось, республика оказалась окружена двумя странами с крайне неблагополучной эпидемиологической обстановкой — Украиной и Молдовой. К 17 апреля коронавирусом в Молдове заразились 552 врача — 25,6 % от общего количества инфицированных.

От Украины ПМР ни на какую помощь рассчитывать не приходится. К счастью, в отличие от Украины и республик Донбасса, Кишинёв и Тирасполь смогли при посредничестве ОБСЕ договориться о взаимодействии по вопросам борьбы с коронавирусом. Молдова, пусть и с большими задержками, но всё же пропускала медикаменты для лечения заболевших коронавирусом приднестровцев. Кишинев помогает Тирасполю в «открытии сертифицированной лаборатории по диагностике коронавируса», 7 приднестровских специалистов приезжали в столицу Молдавии для изучения опыта работы коллег. МИД Украины ограничился требованием к России защитить от коронавируса жителей ЛДНР и Крыма.

В остальном же меры по борьбе распространением коронавируса в ПМР схожи с теми, что были предприняты в ДНР. Меры вводились заранее и носили предупредительный характер. Однако в ПМР (в отличие от ДНР) ввели режим ЧП, а не повышенной готовности и за 5 дней до выявления первых инфицированных закрыли границы. В ДНР (видимо, проанализировав приднестровский опыт) решили превентивно закрыть посёлок Новый Свет, где проживают сотрудники Старобешевской ТЭС, пока на ней не появился первый инфицированный.

Ориентиром для Тирасполя, как республик Донбасса, является Москва и российские противовирусные мероприятия. В частности, при лечении больных местный Минздрав ориентируется на опыт российских врачей и их методические рекомендации.

Окажутся ли эффективными приднестровские антикоронавирусные меры — неясно. Республика, по словам замминистра здравоохранения Кристины Албул, идёт по неблагоприятному сценарию распространения коронавируса, который предполагает около 4 тыс. заболевших вместо 500 инфицированных.

Надежда на бизнес и Россию

Отдельная история — борьба с коронавирусом в Абхазии и Южной Осетии.

Начнём с Абхазии. Власти республики начали готовиться к встрече с инфекцией заранее: массовые и спортивные мероприятия запретили 12 марта, ограничения на въезд для туристов ввели с 18 марта, туристический сектор остановили с 25 марта.

20 марта миссия ВОЗ провела двухдневную инспекцию в Абхазии и отметила готовность системы здравоохранения республики к борьбе с COVID-19. К тому времени в республику поступили российские тесты, власти подготовили 100 мест в реанимации, а в стране были лаборатории для исследования проб на COVID-19.


Заранее вводить ограничения стали по двум причинам.

Во-первых, так делали практически все, включая Россию, на которую ориентируются не только политические элиты Абхазии, но и бюрократия, — республика фактически, если проводить параллели с США, является неинкорпорированной территорией, а её бюрократия с 2015 года стала частью российской (в соответствии с договором «О союзничестве и стратегическом партнёрстве» от 24 ноября 2014 года).

Во-вторых, в Абхазии крайне слабое государство: оно не располагает достаточными ресурсами (в республике отсутствуете производство как таково, за исключением АПК, а деньги генерирует туристический сектор) и получает поддержку от Москвы, бюрократия не способна к переходу в мобилизационный режим и славится своей любовью к деньгам. Фактически страна борется с COVID-19 на деньги, которые собрали местный бизнес, турецкая и российская диаспоры, а также опирается на помощь, которую поставила Россия.

Например, первую гуманитарную помощь доставили в республику 14 марта, а 19 марта на границе с Россией установили российский же тепловизор. 20 марта из России поступили тесты для выявления инфицированных. Львиную долю помощи для республики купили на пожертвование от Беслана Агрбы. Продуктовые наборы для малоимущих собирает фонд «Киараз».

В-третьих, абхазы не славятся дисциплинированностью, что вместе с неготовностью системы здравоохранения сделало неизбежными жёсткие ограничения. Яркий пример описывает местный журналист Элеонора Гилоян со ссылкой на главврача Центрального военного госпиталя Минобороны Зураба Ачбы:

«Приведу банальный пример. Позавчера в республиканскую больницу поступила больная с признаками гриппа, она проходила хирургическое лечение в Грузии и приехала три дня назад (высокая температура, сухой кашель, общая слабость). Дежурные врачи оперативно доложили в эпидемслужбу на предмет взятия анализа на коронавирус, на что был ответ, что суббота и воскресенье не рабочие дни и пусть придёт в понедельник, больная ушла домой».

Не обошлось и без отчуждения между здоровыми и заболевшими: последних принялись травить в соцсетях, в которых опубликовали их личные данные. За них вступилась местный омбудсмен.

Поэтому ограничения, выработанные местной санэпидемстанцией, стали вводить заранее, а их строгость должна была компенсировать необязательность их соблюдения. И правильность введения жёстких ограничений стала понятна спустя несколько недель.

Первый инфицированный в республике был выявлен 31 марта: из Москвы в Сочи прилетела уроженка Абхазии, которая въехала в республику на автомобиле со своими родственниками. Коронавирус у неё выявили, но её госпитализировали в грузинскую клинику.

Однако нулевым пациентом Абхазия её не считает: у госпитализированной не было абхазского гражданства, а только вид на жительство (заболевшая является гражданкой Грузии). Поэтому точкой отсчёта власть считает выявленный 7 апреля случай в Гудауте — коронавирус подтвердили у вернувшегося из Москвы абхаза, который заразил ещё двоих соседей по многоквартирному дому. Всех жильцов дома изолировали, входы в него закрыли, в Гагрском районе ужесточили режим ЧП и ввели комендантский час.

Впрочем, ограничительные меры, как уже упоминалось выше, начали вводить заранее: с 28 марта в республике ввели режим ЧП (за три дня до первого выявленного случая). К тому моменту туристический сектор уже не работал, но граждане России могли въехать, чтобы пересидеть коронавирус в Абхазии.

По крайней мере, в Сочи массово начали лететь москвичи, которых затем принудительно выселяли из отелей и отправляли по домам. Сколько туристов из России в индивидуальном порядке въехали в Абхазию, неизвестно. Местным силовикам и организованному туристическому сектору поступила команда проверять гостиницы и выселять их постояльцев. Всех ли выселили — вопрос, на который у нас нет ответа.

Стоит отметить, что въехавших в республику отправили на карантин, а с 8 апреля в страну пускают лишь сотрудников ФСБ и ВС России, а также тех, кому въезд разрешает лично глава республики.

Главный упор в республике, как видно из предпринятых действий властей, делается на предотвращение заражения. Масштабы тестирования невелики (к 6 апреля в Абхазии проверили на коронавирус 86 человек), однако оценивать их достаточность должны врачи и эпидемиологи.

Пока же абхазы заперты в своих жилищах, а количество инфицированных в республике не увеличивается, что даёт надежду на то, что местная система здравоохранения будет задействована лишь минимально, а врачи отделаются лёгким испугом. Для усиления в Абхазию отправили колонну российских военных из Севастополя, которые займутся дезинфекцией.

Интересная особенность абхазского подхода к лечению коронавируса: врачи в Гудаутской больнице, куда госпитализировали инфицированных, работают вахтовым методом: 14-дневная смена, затем 14 дней карантина после тестирования на коронавирус. Эта мера по замыслу властей должна предотвратить выход коронавируса за пределы больничных стен. Вахтовым методом уже около месяца трудятся медики и в Иркутской области.

В 53-тысячной Южной Осетии пока инфицированных не выявили, однако меры предприняли ещё в середине марта.


Главная проблема крохотной Южной Осетии — неготовность её системы здравоохранения. В Цхинвале есть своя лаборатория для проверки проб на COVID-19, однако в случае выявления положительного результата теста пробы перепроверят в Ставрополе.

Россия передала республике гуманитарную помощью и 26 аппаратов ИВЛ, но работать на них некому — специалистов хватает лишь на треть аппаратов.


А 8 апреля в ЮО хирург цхинвальской больницы отказался выходить на работу из-за отсутствия средств индивидуальной защиты. К тому времени в республике не было выявленных инфицированных COVID-19. 5 тонн дезинфектантов ЮО передал главный тренер сборной России по вольной борьбе Дзамболат Тедеев.

Поэтому власти закрыли республику на карантин, ограничили въезд и выезд, обязали вернувшихся отбыть 14-дневный карантин (сперва исключительно на стационаре в больнице, затем под карантин выделили гостиницу).

Коронавирус и выборы

В Нагорном Карабахе коронавирус стал фактором избирательной кампании главы республики и успел убить интригу на выборах. Глава МИД НКР Масис Маилян 5 апреля призвал своих сторонников бойкотировать голосование, но не его оппонент, лидер гонки, Араик Арутюнян.

Первый случай COVID-19 в Нагорном Карабахе выявили 7 апреля после анализа ранее взятых проб в Армении. Инфицированный прибыл в НКР из Армении, был изолирован. 7 апреля в селе Мирик Кашатагского района, где проживают 36 семей, был введён режим самоизоляции, 9 апреля особый режим был введён также в общинах Мошатаг и Цицернаванк.

К 10 апреля количество заболевших возросло до 10 человек.

11 апреля 50 врачей НКР подписали петицию и призвали власти ввести режим ЧП из-за коронавируса. Власти предпочли проигнорировать призыв врачей.

В качестве противовирусной меры 12 апреля в НКР ввели режим ЧС, но вопрос выборов с повестки не сняли: Арутюнян призвал своих пожилых сторонников не приходить на избирательные участки. Итог проведённого 14 апреля голосования оказался предсказуемым: победил бывший премьер-министр республики Араик Арутюнян; сколько людей заразилось на избирательных участках — неизвестно. Выборы провели даже в изолированных сёлах, что сделало бессмысленной изоляцию людей.

На следующий день после выборов, 15 апреля, власти объявили режим изоляции в общинах Атерк, Кочогот, Верин Оратаг в Мартакертском районе и городе Карвачар в Шаумяновском районе.

А 18 апреля стало известно, что первый заболевший, выявленный ещё 7 апреля, успел заразить медработника из Степанакерта, который, в свою очередь, принёс болезнь в свою семью и заразил как минимум 7 человек. С 22 апреля власти НКР запретили своим гражданам выезд за пределы республики.

В итоге вопрос о власти в Нагорном Карабахе решили, но цена выборов по итогам COVID-19 может оказаться слишком высокой для избранного главы государства.

***

5 из 6 самопровозглашённых республик постсоветского пространства при введении мер по борьбе с коронавирусом ориентируются на Россию, заимствуя и приспосабливая её опыт. Нагорный Карабах мы вывели за скобли из-за его ориентации на Армению и проведения выборов во время ЧС после выявления инфицированных с голосованием в изолированных сёлах, что частично обнулило противовирусные мероприятия.


Отдельный блок республик — ДНР, ЛНР и ПМР. Они не признаны Россией, имеют большее по сравнению с Южной Осетией (53 тыс. человек) и Абхазией (245 тыс. человек) население, то есть обладают большей ресурсной базой для самостоятельного противодействия коронавирусу.

Лидер оперативности введения ограничительных мер — ДНР, в которой пока не введён режим карантина с присущей ему изоляцией граждан. При этом ДНР первая из республик ввела масочный режим, в достаточных объёмах обеспечила своих граждан СИЗ и жёстко контролирует режим изоляции для въехавших в республику. Глава республики Денис Пушилин открыто признаёт, что старается вводить такие же меры, как и в России, при этом в ДНР, в отличие от ЛНР, пытаются поддержать бизнес налоговыми льготами (это её объединяет с ПРМ). Помогут ли данные меры — отдельный вопрос, на который пока ответить невозможно.

Другая республика Донбасса — ЛНР — с превентивным введением мер опоздала, с запозданием ввела масочный режим (на 10 дней позже ДНР) и уже закрыла три города на жёсткий карантин. Если ДНР копирует российский антикоронавирусный опыт, то ЛНР повторяет скорее украинский.

ПМР в текущих условиях тяжелее всего: республика занимает промежуточное положение по численности населения между ЛНР и ДНР, не имеет общей границы с Россией и столкнулась с ограничениями на поставки части товаров и медикаментов из Молдовы. С Украины республика не получает никакой помощи, а вот с Кишинёвом худо-бедно удалось наладить сотрудничество.

В ПМР наибольшее количество инфицированных, что вызвано как зажатостью республики между Украиной и Молдовой, странами — поставщиками рабочей силы в ЕС, так и достаточно высокой долей трудовых мигрантов в самой ПМР.

Другая группа — Абхазия и Южная Осетия. Данные республики признаны Россией и, будучи де-юре независимыми, де-факто скорее схожи с неинкорпорированными территориями.

В Абхазии более жёсткий по сравнению с Южной Осетией режим ограничений, что, похоже, должно компенсировать южную расслабленность курортной республики. У республики два экономических донора: Россия и абхазские диаспоры в России и Турции, без которых республика оказалась бы неспособна остановить вирус.

Южная Осетия из всех шести республик пока единственная, где не выявлено ни одного инфицированного, что вызвано малой численностью населения, невысокой мобильностью, вовремя принятыми мерами и лёгкостью контроля за въезжающими (границу с Грузией закрыли на следующий день после выявления там первого инфицированного, а с Россией ЮО связывает лишь Рокский тоннель).

Какая модель противодействия коронавирусу окажется наиболее эффективной — карантинная или донецкая масочная, покажет время. Пока же можно сделать вывод, что во всех республиках, кроме ЛНР (и КНР, ориентирующейся на Армению), власти вводили превентивные ограничительные меры, все республики используют для выявления инфицированных российские тест-системы, протоколы лечения, а Абхазия с Южной Осетией напрямую получили гуманитарную помощь.