Цифровая экономика объявлена сегодня одним из приоритетных направлений развития и роста в России. Данный тренд является мировым и отражает впечатляющие возможности современных вычислительных и коммуникационных технологий по обеспечению повышения производительности труда и увеличения прибылей. Цифровая экономика часто подаётся как некое универсальное и чудодейственное средство решения всех существующих экономических и социальных проблем, вне критики остаются её противоречия и негативные стороны. Однако именно экономические, социальные и политические риски цифровой экономики должны вызывать повышенное внимание, так как сама по себе цифровизация экономических и общественных отношений на самых разных уровнях объективно будет только усиливаться.

Экономика для 99 % населения

Нелли Боулерз в вышедшей недавно в The New York Times колонке «Человеческие отношения как новая роскошь» делает важные выводы относительно социальных последствий цифровой экономики. Потребление цифровых услуг, онлайн-образования, интернет-медицины, виртуального секса, онлайн-покупок, проведённая перед экраном жизнь являются признаками неуспешности и бедности. Как отмечает Боулерз: «Мы говорим цифровая экономика, а подразумеваем экономика услуг для бедняков». Доступ к офлайновым услугам от живых людей и общение с ними становятся роскошью, доступной меньшинству. Это процесс Боулерз называет «люксеризацией» человеческих отношений.

Классовая оптика, которую использует Боулерз для того, чтобы обозначить линии социального расслоения в XXI веке, чрезвычайно важна для понимания цифровой экономики.

Капитализм — система, в которой отчуждение всегда имело одно из ключевых значений. В буквальном смысле капитализм приводит к отчуждению физического пространства у большинства, позволяя присваивать среду обитания в качестве частной собственности. Бедные выдавливаются в городские гетто, экологически неблагополучные территории и т. д. Реальный мир (собственный дом, экологически чистые продукты, медицина, транспорт, места для отдыха и т. п.) становится очень дорогим и недоступным удовольствием.

Джозеф Стиглиц в книге «Великое разделение» отмечает, что адекватным следует считать разделение мира не на «имущие» и «неимущие» страны, а на те страны, которые что-то делают для борьбы с социальным неравенством, и те, которые ничего для этого не делают.

Цифровая экономика, предназначенная для 99 % населения, становится одним из глобальных инструментов установления такого неравенства, которое распространяется и охватывает сразу все классы общества, не входящие в 1 % избранного меньшинства.

Негативная трансформация технологий, которые должны были бы стать инструментом освобождения человека от рутинного труда и вывода демократии на новый уровень, объяснима идеологическим происхождением цифровой экономики, которая уходит корнями в так называемую силиконовую идеологию, объединившую бунтарей хиппи Сан-Франциско 1960-х и неолиберальных технократов Кремниевой долины 1990-х. Одной из движущих сил силиконовой идеологии, как отмечает Ричард Барбрук в одноимённой статье, стала потеря технонеолибералами веры в эмансипирующий потенциал новых информационных технологий и демократию, антигосударственность и страх перед восстанием низших классов.

Но является ли цифровая экономика в действительности причиной великого социального разделения? И нет ли опасности впасть в определённого рода технофобию в условиях, когда цифровизация различных сервисов отвечает потребностям как бизнеса, так и потребителей?

Цифровая экономика и цифровая политика

Цифровая экономика — экономика потребления, а не экономика производства. Причём такого типа потребления, которое сложилось в конце 1980-х годов, когда производство товаров сменилось производством брендов.

Компании по-прежнему производили товары, но люди покупали уже бренды, как замечает Наоми Кляйн в книге No logo, ставшей библией антиглобализма . Сфера услуг стала доминировать над производством, а финансовый капитал потеснил промышленный. Этот по-настоящему революционный перелом дал старт последующему внедрению новых технологий, которые призваны качественно укрепить и развить существующую систему потребления.

Диспропорционально выросшая сфера потребления стремительно перенесла существующие в ней бизнес-модели на все общественные отношения. Отсюда возникает и «макдональдизация»  общества, и его «уберизация». Но такая система потребовала нового уровня прогнозирования, планирования, анализа и контроля. Функционирующие в реальном режиме технологии больших данных, включающие в себя сложный программный и аппаратный комплекс, стали основой цифровой экономики.

Проблема цифровой экономики, как всегда, заключается не в технологиях, а в человеке. В том, что человек способен создавать непредсказуемые переменные, что угрожает любой рационалистской системе перегрузкой и нарушением (разрушением) установленного и поддерживаемого порядка. Одной из принципиальных задач искусственного интеллекта и системы больших данных является сведение количества человеческих переменных к минимальным значениям, чтобы алгоритмизировать не услуги, а само человеческое поведение.

Рыночная логика эффективности заключается в том, что непредсказуемость и неподконтрольность потребителя должны быть устранены. Таким образом, цифровая экономика превращается не в экономику удобств пользования различными сервисами, финансовыми или коммуникационными инструментами, а в систему тотального контроля и прозрачности. Именно поэтому в цифровой экономике настолько высоки требования к открытости и прозрачности во всех сферах работы или личной жизни. Системе требуется огромное количество открытых данных и снижение количества переменных, учитывая, что вычислительные мощности всегда ограничены. Поведение человека должно быть сведено к известному числу шаблонов поведения, человек как главный ресурс цифровой экономики должен обеспечивать бесперебойное и максимально облегчённое функционирование системы. Алгоритмическими должны стать не сервисы, а люди внутри этой системы.

Удобство потребления в виде сервисной отзывчивости, доступности, мобильности, возможности отслеживания и рейтингования является в цифровой экономике вторичной функцией по отношению к функции управления. Ключевая проблема цифровой экономики и реальное основание для её критики — мутация из сферы сервиса и, собственно, экономики в сферу политики и власти. Цифровой мир создаёт более сложные и крепкие цепочки власти, её новую продвинутую иерархическую структуру.

Цифровая экономика и общество

В существующем виде цифровая экономика создаётся не в интересах общества, а в интересах различных субъектов экономической и политической власти в пространстве конкуренции за эту власть между частным капиталом и государственной бюрократией. Цифровая экономика направлена не на реиндустриализацию, но предоставляет более ёмкий и технически продвинутый способ стимулирования потребления.

Цифровая экономика является развитием системы спекулятивного потребления и реализует своего рода компромисс между двумя взаимоисключающими экономическими условиями: сохранением экономической стабильности и поддержанием спекулятивной волатильности. Цифровая экономика даёт все преимущества для свободного перетекания капитала и финансовых операций и одновременно усиливает системные ограничители потребительской неопределённости на более высоком уровне мониторинга и контроля.

Безусловной новизной цифровой экономики выступают новые параметры социального неравенства и разделения, но в технологически более продвинутом по сравнению с индустриальным обществом интерфейсе. Вследствие такого разделения происходит упрощение социальной структуры общества по линии доступа к реальному миру.

Цифровая экономика увеличивает риски зависимости и отставания неразвитых стран глобальной периферии от её центров. Однако не развивать собственную цифровую экономику невозможно. Но это должна быть цифровизация и роботизация производства, а не сервисов, которые органично подтянутся уже вслед за производством. В этом заключается один из ответов на глобальный вызов XXI века, и именно за такую цифровую экономику нам стоит побороться.