Через 75 лет после окончания Второй мировой войны поднялась очередная волна «вольных» (понимай: заказных) интерпретаций исторических событий. В частности, в политических кругах Польши опять начали муссироваться вопросы, связанные с пактом Молотова — Риббентропа, Варшавским восстанием, советской «оккупацией» страны и пр.

Современные польские политические манипуляторы посредством передёргивания исторических фактов — их замалчиванием, просеиванием, перестановкой во времени — пытаются легитимировать вызывающий и авантюрный политический курс в глазах своих граждан и европейской общественности. Чем ещё, кроме исторических инсинуаций, официальная Варшава может оправдать поставки недешёвых сланцевых углеводородов из-за океана, увеличение военных расходов, готовность оплатить из карманов польских налогоплательщиков размещение американских войск на своей территории, солидарность с пробандеровскими киевскими политиками и др.

Похоже, что роль Польши как возмутителя европейского спокойствия кому-то очень нравится по обе стороны Атлантики.

Если внимательно посмотреть на содержание нынешних исторических посылов из Польши, то они лишь повторяют мифы, запущенные американским агитпропом ещё во времена холодной войны.

Миф — это вымысел, недостоверный рассказ, продукт воображения, ложные, некритические, оторванные от действительности концепции и представления.

Как известно, мифотворчество наиболее эффективно воздействует на общественное сознание при создании ложной информации на основе известных, реальных, но единичных, вырванных из контекста фактов.

Цели американского агитпропа, занимавшегося мифотворчеством на тему Второй мировой войны во время противостояния двух мировых систем, сводились к следующему:

  • скрыть (или как минимум умалить) роль американских деловых кругов и правительства в инспирировании мировой войны для обеспечения глобального доминирования США;
  • по возможности переложить (или разделить) ответственность за развязывание войны на другие страны, включая СССР;
  • обосновать ведущую и решающую роль США в разгроме стран «оси» (заодно и «альтруистическую» роль в послевоенном восстановлении западноевропейских стран);
  • подорвать международный авторитет СССР, принизить его роль во Второй мировой войне (заодно и вклад компартий оккупированных стран в национальные движения сопротивления) и др.

Мифы времён холодной войны, несколько приглушённые в период «смутного времени» на постсоветском пространстве, вновь стали актуальными и востребованными в современных антироссийских, русофобских и антиправославных кампаниях.

Любимая тема официальной Варшавы — пакт о ненападении между Германией и СССР (пакт Молотова — Риббентропа) от 23 августа 1939 года.


Польская сторона утверждает, что при подписании пакта имел место тайный сговор о совместном нападении на Польшу (секретные приложения), следовательно, СССР и Германия являются зачинщиками мировой войны. Фантазии польских политических манипуляторов трансформируются в требования компенсаций за «нападение», перенос границ и, более того, за послевоенную «советскую оккупацию».

Этот бред не раз развенчивался советскими, российскими и зарубежными историками (в том числе американскими). Однако несколько штрихов можно добавить.

Несомненно, что Риббентроп информировал Москву о неизбежном силовом решении «польских вопросов» в ближайшее время.

Один вопрос состоял в имеющихся территориальных претензиях Берлина на земли бывшей Речи Посполитой, попавшие при разделах под прусское и австрийское господство. На этих землях за полтора века укоренилась немецкая диаспора и распространилась немецкая культура, что в духе идеи «расширения жизненного пространства» аргументировало намерения нацистов включить их в состав Третьего рейха.

Другой вопрос касался немецких анклавов на балтийском побережье (прежде всего Восточной Пруссии), отрезанных от «фатерлянд» Версальским договором.

На пути решения этих вопросов стояло возрождённое в 1918 году польское государство, участь которого к августу 1939-го была уже предрешена.

Как потенциальный военный союзник для будущей войны с СССР Польша Берлину была не нужна. Там вовсе не собирались возрождать Речь Посполиту «от моря до моря» и делиться с ней «жизненным пространством» на востоке.

Однако в Берлине прекрасно понимали, что оккупация всей территории тогдашней Польши (с западноукраинскими и западнобелорусскими землями, Виленским краем), выход вермахта к границам СССР на ближние подступы к Киеву и Минску, перспектива последующего вторжения в Прибалтику будут восприняты в Москве как непосредственная угроза безопасности. Это неизбежно приведёт к военной конфронтации или даже к войне с СССР.

А к такой войне в 1939-м Германия готова не была (впрочем, как и СССР). Главная ударная сила вермахта — механизированные соединения — начали создаваться только в 1935 году. К 1939 году они ещё нуждались в отладке взаимодействия, не прошли слаживания в боевых условиях, были количественно и качественно недостаточны для большой войны.

В Берлине прекрасно знали, что с 1935 года в СССР осуществляется военная реформа, идёт развёртывание кадровой армии, формирование механизированных войск. Боевые качества советских лётчиков и танкистов немцы уже могли оценить, столкнувшись с ними в Испании. К тому же из Монголии в августе стали поступать тревожные сведения о разгроме 6-й японской армии на Халхин-Голе.

В Берлине не могли полностью исключить, что Великобритания и Франция после поражения Польши всё-таки пойдут на заключение с СССР договора о взаимопомощи, направленного против Германии. Так что решение Гитлера оккупировать Польшу только до линии Керзона и предложить Москве восстановить «историческую справедливость» было вполне обоснованным. Отправляя Риббентропа в СССР с широкими полномочиями, Берлин страховался от возможного негативного развития ситуации после завершения военной кампании в Польше.

Для демонстрации мирных намерений Германии предлагалось без ограничений восстановить советско-германские торгово-экономические отношения, фактически свёрнутые после прихода нацистов к власти.

Для снятия подозрений Москвы в тайных замыслах дальнейшей экспансии Берлин также временно отказался от оккупации Прибалтики и согласился с установлением советского контроля над этим регионом (кроме Мемельской области). В той обстановке это значительно снижало вероятность войны или преждевременной военной конфронтации между Германией и СССР.

Кроме того, очевидно, что Риббентроп предлагал посредничество Берлина в улаживании военного конфликта с Японией, который представлял для СССР мрачную перспективу будущей войны на два фронта.

Всё это с пониманием было воспринято в Москве.

Быть или не быть

Были ли у Москвы тогда в августе 1939-го какие-либо весомые основания для отказа от заключения пакта о ненападении?

Ответ однозначный: никаких!

Достаточно вспомнить, кем являлась Польша для СССР в плане международных отношений на тот момент. Это было враждебное государство, проводившее агрессивную антисоветскую, националистическую политику и следовавшее в фарватере внешней политики своих западных союзников. Перед прилётом Риббентропа польские союзники Англия и Франция саботировали переговоры в Москве о совместном противодействии германской экспансии (де-факто дав согласие Берлину на вторжение в Польшу). Ранее Варшава отказала в пропуске советских войск через свою территорию для оказания военной помощи Чехословакии. Внутри Польши националисты продолжали бредить Речью Посполитой «от моря до моря», то есть территориями СССР, а власти жёстко преследовали подпольные компартии и организации национальных меньшинств.

На рубеже 1920–1930 гг. номинальное соотношение кадровых пехотных дивизий исчислялось один к трём в пользу Польши. С учётом территориального размаха СССР, дальневосточных конфликтов и борьбы с басмачеством фактическое соотношение сил на западе обеспечивало польской стороне более чем достаточный наступательный потенциал.

Таким образом, Польша представляла для СССР реальную военную опасность. Эта опасность возросла ещё больше после заключения германско-польского пакта о ненападении (1934), так как де-юре Варшава получила страховку с запада и возникла предпосылка для возможного военного союза против СССР.

В сложившейся обстановке какой-либо военный союз Москвы и Варшавы для совместного противодействия германской агрессии исключался.

С другой стороны, вероятный разгром Польши представлял для Москвы лишь смену одного источника военной опасности на другой, потенциально более сильный, но подписание пакта с Германией позволяло Москве встретить войну на отдалённых рубежах и выиграть время на подготовку к ней.

Не прими Москва предложений Риббентропа, после захвата всей тогдашней территории Польши в сентябре 1939-го вермахт вышел бы на линию Нарва — Псков — Минск — Киев. Не существовало бы никаких преград для оккупации Германией прибалтийских республик. Произошло бы это через новые «мюнхенские» соглашения, нацистские перевороты или путём военного вторжения, принципиального значения не имело. При этом возникала бы опасность быстрого захвата Ленинграда с запада.

Спустя два года германские войска полностью преодолеют линию старой границы и блокируют Ленинград лишь в сентябре, будучи существенно ослабленными по силам и средствам. А ещё через несколько месяцев Красная армия нанесёт им ряд первых ощутимых поражений (под Москвой, Тихвином, Ростовом) и окончательно похоронит планы блицкрига на востоке.

Подготовленный план

Кроме осознания вполне конкретных интересов, замыслов и предложений сторон к середине августа 1939 года, следует внимательно посмотреть на даты подписания пакта и вторжения германских войск на территорию Польши. Между ними всего неделя.

И что, после подписания пакта германский генштаб в спешном порядке сел разрабатывать план военной кампании против Польши?

Может, вермахт на следующий день начал срочное выдвижение к польским границам, на ходу проводя мобилизацию и создавая ударные группировки войск?

Или, узнав о пакте, сотрудники германской «СД» срочно бросились искать польскую военную форму, писать сценарии захвата радиостанции и проводить кастинг актёров?

Полная чушь! Любой офицер-генштабист подтвердит, что на перечисленные действия уходят многие месяцы, а в последние недели происходит лишь уточнение боевых задач, проверяется окончательная готовность войск и осуществляется их выдвижение на исходные рубежи для атаки.

В отличие от вермахта, тщательно изготовившегося к блицкригу в Польше, Красная армия совершенно не была готова к походу и через месяц после подписания пакта. Позже его участники вспоминали не редкие перестрелки, а осеннюю грязь и холод, бедственное положение с продовольствием и фуражом, болезни личного состава и падёж лошадей. Тыловое и техническое обеспечение войск было провальным. Не хватало автомобильного и гужевого транспорта для подачи запасов с окружных складов, располагавшихся где-то в районе Смоленска. К тому же осенние дороги превратились в жижу, а воспользоваться железнодорожным транспортом было невозможно из-за нестыковки колеи. Красноармейцы собирали с полей мёрзлую брюкву, и неделями это был единственный продукт для приготовления пищи. Проводить экспроприации категорически запрещалось, а наличные деньги для закупок быстро закончились. Отмечались случаи расправ местного населения с голодными мародёрами. В итоге за освободительный поход количество небоевых потерь превысило боевые, которые составили около батальона (и это на фронте свыше 700 километров!).

В день 17 сентября, когда передовые части Красной армии начали выдвигаться навстречу немецким войскам, бездарное польское правительство уже бежало из страны, столица была в кольце, сопротивление польской армии сломлено. Вермахту не потребовалась ни «помощь» Красной армии, ни даже содействие организации украинских националистов, которую абвер заботливо вскармливал два десятка лет для дестабилизации польского тыла. Всё закончилось слишком стремительно — за несколько недель.

Рубеж

Тема Варшавского восстания муссировалась весь период холодной войны и благополучно перекочевала в постсоциалистическую Польшу. Сигнал к восстанию с благословения британских кураторов дало польское эмигрантское правительство, которое надеялось захватить власть в Варшаве и удержаться чужими руками. Руководство СССР о намерении поднять восстание уведомлено не было и узнало о его начале лишь через несколько дней (некоторые утверждают, что из зарубежной прессы). После подавления восстания эмигрантское правительство пыталось сделать виновным в провале советское руководство, якобы не оказавшее своевременной помощи восставшим. Для начала политическим авантюристам не мешало бы знать, сколько времени в среднем уходит на подготовку и проведение фронтовой операции глубиной не менее 250–300 км.

Здесь же следует вспомнить некоторые трагические события 1944 года на варшавском направлении. На висленский рубеж ещё весной немцы вывели с фронта шесть танковых дивизий (три из них дивизии СС). В течение весны — лета эти дивизии пополнялись личным составом и техникой. Этот стратегический резерв предназначался для парирования предполагаемого летнего удара советских войск с юга на север (в обход Западного Полесья), под основание так называемого «белорусского балкона». Однако наступление последовало в другом месте, с востока на запад. В течение нескольких месяцев непрерывных боёв Красная армия освобождала белорусские земли, пока к августу не вышла к польской границе. Как известно, командование вермахта не пыталось стабилизировать развалившийся фронт группы армий «Центр», а начало децентрализованный отвод войск к Висле, создавая там новый стратегический рубеж обороны.

Именно на форсирование Вислы и выход к восставшей Варшаве получило приказ командование измотанной в боях 2-й танковой армии, исполняя который, танкисты наткнулись на бронированный кулак противника. Цифры советских потерь разнятся, достигая пятисот оставленных на поле боя танков и самоходных установок (хотя откуда взяться такому количеству после летнего наступления?). К сожалению, в советское время историки и агитпроп замалчивали этот эпизод войны — тяжёлое поражение в крупном танковом сражении на восточном фронте не вписывалось в победоносный исход войны.

Сколько красноармейцев полегло в том сражении на пути к Варшаве, до сих пор не озвучено. Однако нынешних польских панов мало волнует это «быдло», как и полмиллиона других «радзяньских», оставшихся в польской земле.

Их даже не волнуют тысячи поляков, погибших при штурме варшавского предместья (до семи тысяч на участке в несколько километров). Если добавить к ним раненых (по статистике войны), то становится понятно, что от польской армии под Варшавой мало что осталось. Вот так не хотели помогать восставшим!

Позорный факт сдачи повстанцами, подчинёнными лондонскому правительству, городских мостов объясняется тем, что у них, дескать, иссякли силы (и это в самый критический момент). Но откуда тогда к октябрю они должны были взяться у Красной армии?

***

Если у сегодняшней польской власти и могут быть обоснованные претензии к событиям 80-летней давности, то только к своим тогдашним союзникам.

Великобритания и Франция, объявив в начале сентября «странную» войну Германии, реальной военной помощи Польше не оказали, хотя заблаговременно знали о планах Гитлера. Впрочем, исторически Польша часто отличалась выбором мощных, но сомнительных союзников, и здесь чётко прослеживается историческая аналогия с сегодняшней польской внешней политикой.

Если нынешних польских политиков гложет обида, что в итоге лондонское правительство не захватило власть в Варшаве, то пусть претензии предъявляют своим заокеанским покровителям. Почему те высадились в Нормандии, а не в какой-нибудь данцигской бухте? Почему не они освобождали Варшаву? Почему вели диалог не с обделавшимися лондонскими эмигрантами, а с польским прокоммунистическим правительством?

В том, что официальная Варшава, мечтающая о стратегическом партнёрстве с Вашингтоном, во всю мощь работает трансатлантическим пропагандистским рупором, ничего удивительного нет. Как нет удивительного в отношениях к историческим событиям украинских, грузинских, прибалтийских и иных внешнеполитических марионеток Вашингтона, рассчитывающих на получение заокеанских траншей.

Зачастую современные политические манипуляторы не утруждают себя даже мифотворчеством, а тиражируют примитивные пропагандистские слоганы, например: «Россия — исторический агрессор». Всего три слова, и готово обоснование необходимости развёртывания в Польше американской батареи ПРО или формирования новой механизированной дивизии. Конечно же, для защиты от перманентной русской угрозы. Если кто из поляков сомневается в подобных аргументах, то он «агент Москвы». Налицо следование известному принципу: «Чем наглее и неправдоподобнее ложь, тем скорее в неё поверят, главное — подавать её максимально серьёзно».


Для закрепления слогана об исторической агрессивности русских в сознании общественности польское и украинское руководство готовятся к совместным празднованиям столетия «чуда на Висле».

Укрывшиеся на польской территории остатки петлюровского войска — чем не польско-украинское братство по оружию. Можно подтянуть на юбилей «висленского чуда» и Минск, если выдать за белорусов сброд булаховцев, также осевших в то время на польской территории. Хотя логично было бы предварительно справить юбилей оккупации Киева (заодно и Минска) польскими войсками.

Следует заметить, что юбиляры «чуда на Висле» умело жонглируют понятиями «советский» (интернационалистический), «коммунистический» (большевистский) или русский, подменяя одно другим на потребу текущего момента. Вряд ли в современной Польше найдётся много людей, способных воспроизвести, тем более объяснить череду событий того периода.

Вырванный из контекста исторический факт как повод для совместного праздника всегда отыщется. Правда, от этих «братьев по оружию» и через сто лет тянет неприятным душком военных преступлений, бандитизма и антисемитизма, но кого это может смутить в Вашингтоне во время «большой шахматной игры».

К сожалению, всё меньше остаётся в Европе очевидцев трагических событий мировой войны, а базовое историческое образование новых поколений европейцев не просто слабое — оно прогибается под вашингтонским агитпропом и насквозь мифологизируется. Следовательно, новые поколения европейцев становятся всё более податливыми к эффективному манипулированию.