Одним из вызовов пандемии коронавируса стал вынужденный переход многих школ на дистанционное обучение детей. Издание The Economist в статье «How СOVID-19 is interrupting children’s education» («Как СOVID-19 вторгается в детское образование») от 19 марта 2020 года сообщало, что на момент написания материала около миллиарда учащихся в мире так или иначе задела приостановка очного образования.

Инфографика The Economist (данные на 18 марта 2020 года). Жёлтым обозначены страны и территории, где школы закрывались точечно; лиловым — широкомасштабное закрытие.

The Economist констатирует, что не все страны были к этому готовы. Возникли проблемы не только с самим обучением, но и различными логистическими моментами. Например, в ряде стран есть социальная прослойка семей, где качество питания ребёнка зависит от государственной системы школ. Обеды или бесплатные, или дотируются из бюджета, поэтому, когда школы закрылись, властям пришлось думать, как продолжать кормить небогатых учеников. Но это не единственная проблема.

В Беларуси, например, всё начиналось с дискуссий о всё том же дистанционном образовании. Непонятно было, как его оформлять. В одной из публикаций СОНАР-2050 отмечалось, что не было даже единых форм заявления для родителей, не говоря о единой госплатформе дистанционного образования. Фактически каждая школа организовывала процесс как могла. К тому же не было тотального перевода детей именно на «дистанционку». В итоге после растянувшихся весенних каникул (их в стране дважды продлевали на неделю) на уроки пришли далеко не все. По данным Минобразования Беларуси, учиться удалённо на начало 4-й четверти были готовы 75 % детей. Такие данные озвучила 16 апреля начальница министерского управления общего среднего образования Ирина Каржова. Чуть позже, 20 апреля, заместитель главы Минобразования Александр Кадлубай заявил государственному телевидению: «Не исключаю то, что родители, как они высказываются в комментариях, посчитают, что здоровье детей первичнее (и не пустят детей в школу. — Прим. СОНАР-2050), в таком случае дети будут аттестованы по результатам тех отметок, которые они получили в трёх четвертях, это позволяют правила аттестации».

Таким образом, ведомство придумало, как окончить досрочно учебный год для большинства школьников. Дело в том, что белорусский Кодекс об образовании почти не даёт возможности сократить или удлинить учебный год. Статья 158 гласит: «Продолжительность учебного года устанавливается с 1 сентября по 1 июня». Другая норма этой статьи тоже предписывает, чтобы летние каникулы были не менее 12 календарных недель (для девятиклассников — не менее 10 недель). Пространства для манёвра практически нет.

Но коронавирусный кризис поставил госуправленцев в такую нестандартную ситуацию, когда не совсем понятно, что важнее: «выдать» детям положенный за год материал или перенести всё на потом, на следующий учебный год, когда ситуация должна стабилизироваться.

Минпросвещения России позволило школам поступить именно так. А затем и глава Минобороны Сергей Шойгу постановил, что в военных вузах тоже необходимо завершить учебный год досрочно. Правильно это или нет, покажет время. К тому же оценивать надо не эти отдельные решения, а весь комплекс мер. Ещё неизвестно, замедлилось ли распространение коронавирусной инфекции в Беларуси благодаря продлённым весенним каникулам. Городские дети не встречались в школах, но они играли во дворах.

Тем не менее уже сейчас решение о возможной аттестации за три четверти вызвало негодование у части белорусской общественности. В интернет-издании «Наша Нива» было опубликовано письмо известной учительницы русского языка и литературы Анны Северинец (дочери литератора и журналиста Константина Северинца и сестры оппозиционного политика Павла Северинца, который также некоторое время работал журналистом и пишет книги). Под ним подписались и некоторые другие педагоги.

Основная претензия, высказанная в письме, сводится к тому, что детей, оставшихся дома, лишили доступа к образованию во время финальной четверти. Так считает Северинец и примкнувшие к ней.

После этого письма начался странный диалог министерства и части общественности. Замминистра Кадлубай пояснил «Нашей Ниве», что детей, оставшихся дома из-за пандемии, никто не лишает аттестации. Неважно, аттестуют ли их за три четверти или за четыре, годовая оценка всё равно будет. Но есть проблема.

Исходя из слов замминистра, нынешняя ситуация просто не вписывается в нормативную правовую базу Беларуси. Если ребёнка нет в школе, а задания он выполняет по «Вайберу», то непонятно, как эти задания оценивать. Отмечать ли в журнале «н»? И кто тогда отвечает за безопасность школьника в учебное время?

В принципе, можно было бы перевести всех этих детей на так называемый «индивидуальный учебный план». Но почему-то школы не очень охотно и раньше использовали этот инструмент. Он плохо регламентирован и пока большинству педагогов мало понятен. Эту проблему по идее должны были обсуждать участники публичного диалога «Минобразования/общественность». К сожалению, этого не случилось. В ход пошли эмоции. В своём телеграм-канале и facebook-аккаунте министерство разместило текст, где критиковалась информационная политика оппозиционных СМИ по отношению к госсистеме образования. Поводом для написания текста, очевидно, стала публикация письма Северинец в «Нашей Ниве».

Скриншот из аккаунта Минобразования Беларуси в Facebook

По стилю текста из соцсетей можно с высокой вероятностью предположить, что его автором или соавтором был публицист Андрей Лазуткин, который сейчас работает в министерстве образования. Поэтому Анна Северинец решила публично ответить именно ему.

В своём ответе педагог явно решила «зеркалить» стиль, в котором обычно пишет Андрей Лазуткин. Он любит писать в стиле инвективы, стараясь поддеть своего оппонента.

К сожалению, ответ Анны Северинец уже окончательно превратил диалог «Минобразования/общественность» просто в публичный эмоциональный конфликт, где уже не оперируют фактами, а соревнуются в искусстве, кто кого лучше и тоньше унизит. Но внешне всё выглядит так, будто никто никого не унижает. Немного похоже на разговор Грушеньки и Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых». Начинался он внешне безобидно. Любой желающий имеет возможность перечитать великое произведение Достоевского и узнать, что ничем хорошим там эта беседа не закончилась.

Это не означает, что не должно быть дискуссий о том, как администрировать систему образования, особенно в такой сложный период. Однако уместнее всё-таки предлагать конкретные решения проблем, учитывая, какое пространство для манёвра дают чиновникам нынешние законы. А эмоционально ругать и обвинять в состоянии все, для этого совершенно не обязательно быть таким заслуженным педагогом, как Анна Северинец. И это одна из проблем, которые обострил коронакризис. Образно говоря, каждый второй зритель стадиона ругает игроков любимой футбольной команды, но взамен их ошибок не всегда может предложить выигрышный план действий, не говоря уже о том, что он не сможет сыграть лучше, если его вывести на поле.

Среди некоторой части белорусского общества все системные проблемы гособразования принято объяснять тем, что в министерском кресле находится коммунист Игорь Карпенко. Как только его там не будет, всё изменится. Уже были открытые письма и петиции за его отставку. Сейчас, на волне пандемии, появилась ещё одна.

Мало кто обратил внимание, что ряд системных проблем был и оставался в системе образования при разных министрах, которые не были однопартийцами Карпенко. Министр, конечно, всегда обличён ответственностью, но он не есть вся система.

Государственное образование во многих странах в той или иной степени страдает одинаковым недугом. С одной стороны, это «амортизатор», который не даёт разбалансировать общество слишком радикальными идеями. С другой — уж слишком консервативными и неповоротливыми бывают школьные системы. Они не успевают отвечать на вызовы времени и адаптироваться к изменяющейся обстановке.

Замена одного министра на другого здесь ничего не даст, как не дадут немедленного эффекта какие-то отдельные решения. Менять систему нужно аккуратно и комплексно: начиная от организации внутреннего пространства школ и заканчивая системами мотивации учителей. Кризис хорош тем, что он делает это более очевидным и как бы говорит всему обществу: «Начинайте думать, как решать эту проблему, и не откладывайте практическую реализацию».

В качестве позитивного примера можно привести белорусскую группу компаний «А-100». Она застраивает довольно большой участок в пригороде Минска жилой недвижимостью. Чтобы стимулировать людей к покупке квартир, «А-100» решила не просто выполнить обязательства перед государством и построить определённое число детсадов и школ. Строятся действительно инновационные здания, где сама организация внутреннего пространства побуждает к изменениям школьной парадигмы. Хотя можно было ограничиться типовыми, более дешёвыми проектами.

Внутренний двор инновационной школы от «А-100». Фото из архива автора

Речь идёт именно о позитивных изменениях, а не о болезненной революции, когда критики предлагают «свергнуть» министра образования, потому что он коммунист. Их не смущает, что он из партии, членов которой когда-то называли «большевиками», и они были во главе одной из революций в Российской империи. То есть идейных потомков революции нужно революционно свергнуть за то, что они продукт революции? Допустим. А что делать дальше? Всё устроится само?

А сейчас обратим внимание вот на какую деталь. В своём ответе Анна Северинец ссылается на параграф учебника (или справочника) «Функциональные стили речи». Почему-то она посчитала, что «минобровский» текст в соцсетях — это деловой стиль. Откуда такой вывод, непонятно. Между тем это основной камень в фундаменте всей логической конструкции её текста. Северинец поспешила поставить наиболее вероятному автору заявления Минобразования оценку «неуд». Она же называет это заявление словом «эссе». Имеет ли такой жанр чёткие стилистические границы? Нет. Однозначно. В ряде случаев эссе может граничить с художественной литературой. А художественная литература, как известно, — это речевое пространство, где могут пересекаться и смешиваться абсолютно любые функциональные стили. Если почитать некоторые произведения признанных классиков научной фантастики, братьев Стругацких, то у них есть даже матерщина. Так что все эти отсылки к «параграфам» в данном случае неуместны. Другое дело, если бы этот текст Минобразования был методическим письмом или инструкцией. Тогда это действительно деловой стиль, а он довольно строго регламентирован.

Желание строгой регламентации — это недостаток многих систем образования. Из этого часто вытекает вторая проблема. Школьников часто пытаются заставить повторять образец, но редко побуждают творить своё на базе ранее усвоенного.

Старый латинский лозунг Repetitio mater studiorum est («Повторение — мать учения») не единожды осмеян и пародирован. Самый меткий вариант, пожалуй, таков: Repetitio mater balbutiendo est («Повторение — мать заикания»). Или вот: «Повторение — мать учения, но враг таланта». Эту оппозицию афоризма и его пародий интересно дополняют сентенции, которые в романе Бориса Стругацкого «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» создала компьютерная программа, написанная главным героем Станиславом Красногоровым. Вот они: «Усердие — мачеха воображения», «Точность заменяет глупцам мудрость». Можно усердно выучить наизусть тысячи параграфов сотен учебников, если задаться целью. Некоторые ученики так и сдают экзамены. Они всё знают в рамках школьной программы, но понимают ли они, как это потом применить на практике? Вот в чём проблема образования. И нельзя сказать, что проблема эта нашего времени.

Давайте вспомним ещё одну пародию. Это отрывок из романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Произведение было написано в середине XVI века. Процитируем отрывок в переводе Николая Любимова:

«… Мальчику взяли в наставники великого богослова, магистра Тубала Олоферна, и магистр так хорошо сумел преподать ему азбуку, что тот выучил её наизусть в обратном порядке, для чего потребовалось пять лет и три месяца. Затем учитель прочёл с ним Доната, Фацет, Теодоле и Параболы Алана, для чего потребовалось тринадцать лет, шесть месяцев и две недели.

Должно при этом заметить, что одновременно он учил Гаргантюа писать готическими буквами, и тот переписывал все свои учебники, ибо искусство книгопечатания тогда ещё не было изобретено.

Большой письменный прибор, который обыкновенно приносил на уроки Гаргантюа, весил более семи тысяч квинталов, его пенал равнялся по величине и объёму колоннам аббатства Эне, а чернильница висела на толстых железных цепях, вместимость же её равнялась вместимости бочки.

Далее Тубал Олоферн прочёл с ним De modis significandi (О способах обозначения) с комментариями Пустомелиуса, Оболтуса, Прудпруди, Галео, Жана Теленка, Грошемуцена и пропасть других, для чего потребовалось восемнадцать лет и одиннадцать с лишним месяцев.

И всё это Гаргантюа так хорошо усвоил, что на экзамене сумел ответить всё наизусть в обратном порядке…»

Как видим, века проходят, а ничего не меняется. По-прежнему в мире полно взрослых, которые хотят, чтобы ребёнок демонстрировал внешние формальные образовательные успехи, чтобы он вечно «учил стишок наизусть» и находился в рамках «функциональных стилей». Став взрослым, такой ученик или не сможет, или с большим трудом адаптируется к изменяющейся обстановке.

Сейчас именно такой исторический момент, когда необходимо уметь отвечать на вызовы времени, а не прикладывать старые лекала к новой ткани. Коронавирус очень хорошо это показал. Взрослые просто обязаны не спорить о том, кто из них умнее. Они обязаны решить, как им сделать умнее детей…