Возвращаюсь к исходному редакционному заданию СОНАРа: можно ли насытить белорусский протест русской культурной идентичностью, направить его по пророссийскому вектору?

В предыдущих колонках мы рассуждали о фетише «прозападности» и об особенностях образов России и Белоруссии в наших обоюдных пропагандистских зеркалах. И пришли к выводу, что народный пророссийский вектор — это свойство не «протеста», а созидательного гражданского общества. Он существует как подсознательная данность, но в качестве политической реалии не самозарождается, а нуждается в заботливом политическом стимулировании.

Но то всё такое… по процедуре.

А что такое вообще «русская культурная идентичность»?

Специальные российские учреждения, получающие бюджетные деньги за имитацию «мягкой силы», наловчились по этой части отбояриваться балалайками и Пушкиным, а также театральными гастролями и концертами художественной самодеятельности. Это на ура прокатывает в отчётах для вышестоящих инстанций: запредельно патриотично и, главное, существует само по себе — вообще делать ничего не надо.

Но возмутительным образом никакого «пророссийского вектора» ничему не придаёт. Кто бы мог подумать.

Тут вот в чём проблема. Что ни понимай под «русской культурной идентичностью» — жизненный ли уклад, осмысление ли его в произведениях искусства, она у великороссов и белороссов одинаково «русская», но одновременно исторически разная.

Сейчас идеологии государственного строительства России и Белоруссии эту разность не просто не отрицают, но и педалируют, потому что они хотят видеть себя в первую очередь суверенными национальными государствами. И даже политика евразийской интеграции, политика союзного строительства, и та базируется на взаимном признании самостийности. А общий интерес ищется не в культурной идентичности (это для красного словца), а в прагматичной выгоде. Это тоже объективная данность конкретного исторического момента.

Но в этой данности ни к каким балалайкам апеллировать не приходится. Просто потому, что в парадигме национального государства как «конца истории» Пушкин для белорусов — такой же иностранный деятель культуры из скучного учебника, как Байрон какой-нибудь. Он не свой — со всеми своими «петербургскими периодами», «болдинскими осенями» и «энциклопедиями русской (иностранной) жизни». Можно щегольнуть цитатой «на языке оригинала», но прикладного значения не имеет.

Единственная культурная идентичность, где одновременно существуют Пушкин и Купала, — это советская. Она же — единственная, где существуют общая история, общая Победа, общий Гагарин, общий уклад жизни, общая шкала нравственных ценностей. Это единственная культура, в которой существуют союзная идентичность, ценность и понимание мощи интегрирующего начала.

Эта культурная идентичность — одновременно цивилизационная вершина, объединяющая великоросские и белоросские культурные идентичности.

Другой русской культурной идентичности физически нет.

Возможно, она (какая-нибудь альтернативная) сформируется по итогу долгих десятилетий нынешней интеграции. Но это вряд ли: ведь и советская взялась не из постановлений ЦК КПСС, а выросла из многовекового опыта разных братских народов, и, главное, не отрицая его, а преемствуя.

Вот и сегодня как-то глупо мстить собственному ХХ веку, обрезая собственную культурную идентичность до архаики, отказываясь от естественной базы качественно нового витка воссоединения.

Гораздо рациональнее вычеркнуть из государственных идеологий ущербность перед лицом собственных предков-гигантов. Кто нас заставляет быть недостойными их?