Со времён Российской империи за нами закрепился имидж авторитарной страны, где нет места для демократической конкуренции идей. Потом то же самое говорили про СССР, а сейчас — о большей части современных республик Евразии.
Это вредное заблуждение очень распространено не только за границей, но и у нас. Из-за него можно не разглядеть прямо под носом основополагающее соперничество между двумя партиями и идеологиями, которое красной нитью проходит через нашу историю. Речь идёт о западниках и почвенниках.
Западники — это те, кто предлагает следовать западноевропейским путём развития. Варианты разные — от либерализма до революционного марксизма. Однако все они исходят из того, что Россия отстала от Европы, а потому для преодоления отставания необходимо импортировать идеологию, технологию, политическую систему, образ жизни и т. д.
Почвенники (или славянофилы — так они себя называли в XIX веке), наоборот, выступают в защиту традиций. Для них важно не потерять самобытность нашего пути. Русский мир сам по себе является цивилизацией, ему не нужно заимствовать чуждые практики.
Борьба между западниками и славянофилами началась несколько столетий назад и с тех пор не прекращалась ни при царском дворе, ни в рядах КПСС. Сейчас, если поскрести, за соперничеством «башен Кремля» проглядывают те же самые идеологии.
Их конкуренция часто полезна, обе партии взаимодействуют и естественно дополняют друг друга. Однако утрата контроля над их соперничеством чревата большим риском.
Насильственное бритьё бород при Петре I. Западничество русского царя часто переходило за грань разумного заимствования европейских технологий. Он полагал, что вместе с армией «нового строя», флотом и литьём бронзовых пушек «в пакете» идут все внешние признаки западноевропейского образа жизни.
Как демократы и республиканцы
Кто-то скажет, мол, нет таких партий, как западники и почвенники. У них нет политической структуры, партийного бренда, депутатской фракции. В учебниках истории немного написано о западниках и славянофилах XIX века, но так можно понять, что это нечто вроде кружков по интересам.
Подобная близорукость простительна иностранному наблюдателю. Как если бы мы, например, оценивали двухпартийную политическую систему США. И лезли к американцам с советами, дескать, вся ваша конкуренция между Республиканской и Демократической партиями — полная ерунда, профанация демократии. Нам из-за океана плохо видны различия между партиями, значит, их и нет вовсе.
Нам и не должно быть видно. Зато для американцев ценностные ориентиры республиканцев и демократов обозначены предельно чётко. Они семьями поддерживают тех или других, передавая эстафету следующим поколениям. Точно так же и мы чётко чувствуем грань между западничеством и почвенничеством, потому что она проходит не по парламенту, а по нашей живой истории.
Республиканцы и демократы. Карикатура из советской Детской энциклопедии 1962 г. Комментарий к ней: «Ничто не может сравниться с тем омерзительным обманом, который выдаётся за "свободные выборы" в США».
Например, хорошо известно, что в годы Великой Отечественной войны советская власть совершила резкий поворот от западничества к традиции. До этого коммунисты строили новое общество с чистого листа, как завещали Маркс и Энгельс. На местную специфику не обращали особого внимания. Однако тяжёлое испытание войной потребовало сменить идеологию.
Прекратились гонения на православную церковь. Поступил заказ на фильмы про «хороших» царей, прогрессивную роль некоторых монархов признала и официальная история. Появились ордена Суворова, Кутузова, Нахимова, Ушакова, Александра Невского и Богдана Хмельницкого. Все эти полководцы, естественно, вошли в пантеон великих героев. Вернулись традиционные для армии звания и георгиевская (гвардейская) лента.
Кадр из фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», который снимался в Алма-Ате в годы войны. За первую серию режиссёру дали Сталинскую премию. А вторую Центральный комитет ВКП (б) запретил к прокату, потому что «прогрессивное войско опричников представлено шайкой дегенератов, а Иван Грозный — человек с сильной волей и характером — слабохарактерным и безвольным».
Нужно ли доказывать, что для подобной перемены недостаточно желания одного Сталина или кого-то ещё? Наверное, нужно, если конфликт идеологий вообще оказался вне поля зрения нашей официальной истории. С американскими демократами и республиканцами понятно — они побеждают на выборах. А как у нас почвенники и западники приходят к власти? Какие «приводные ремни» поворачивают политику и историю?
«Древняя Россия найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом»
Как ни странно, но исторически западники намного старше почвенников. Без преувеличения можно сказать, что в одно время данная идеология спасла Россию. Вряд ли Российская империя смогла бы пережить XVIII век без построенной по западноевропейскому образцу регулярной армии, вооружённой европейским оружием и обученной линейной тактике боя. Собственно, Россия наверняка стала бы не империей, а колонией.
Таким образом, западничество на определённом этапе было обоснованным и продуманным решением. Заслуга в этом, как и ответственность, принадлежит преимущественно Петру Великому, а вместе с ним его отцу Алексею Михайловичу, который и других своих детей тоже воспитывал в западническом духе.
Однако важное заимствование имело и оборотную сторону. Постепенно вестернизированное дворянство всё дальше отрывалось от народа, фактически превращаясь в отдельный этнос. Французский язык зачастую они знали лучше родного русского. Продолжение угрожающей тенденции вело к тому, что следующего испытания страна могла бы уже и не вынести. Большая война или крестьянское восстание раскололи бы Россию по стыку между элитой и народом.
Для политического реванша традиционалистов оставалась малость — как минимум «вспомнить» о том, что традиции существуют. Тут огромную роль сыграл Николай Карамзин со своей «Историей государства Российского». Вот как описывает Пушкин впечатление, произведённое на дворян первым изданием истории России:
«Все, даже светские женщины, бросились читать историю отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом. Несколько времени нигде и ни о чём другом не говорили. В журналах его не критиковали: у нас никто не в состоянии исследовать, оценить огромное создание Карамзина».
Ещё до «Истории» Николай Карамзин был хорошо известен в придворных кругах — он автор «Бедной Лизы» и неутомимый реформатор русского языка, обогативший нашу лексику множеством новых слов. Ему предлагали пост губернатора в Твери. Однако вместо этого он взялся за титанический труд — с нуля, не опираясь на работы предшественников, которых не было, описать историю России. Он работал буквально до последнего дня своей жизни и дошёл до 1612 года, «упаковав» историю державы в 12 томов. Последний том вышел уже после смерти Карамзина, его подготовили к изданию по черновикам писателя.
Иллюстрированное издание «Истории государства Российского» Николая Карамзина, том V. Широкую популярность приобрела эпиграмма на «Историю», которую приписывают Пушкину:
В его истории изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
От зипуна и мурмолки до серьёзной политики
Первые шаги тех, кто стремился найти «наш, особый путь», были наивными и смешными. Один из основоположников славянофильства Константин Аксаков облачился в зипун и мурмолку, отпустил окладистую бороду и в таком виде стал разгуливать по Москве. Чаадаев по этому поводу говорил, что «Аксаков оделся так национально, что на улице его принимали за персиянина». Полиция, впрочем, отнеслась к этому без иронии и взяла у лидера славянофильского движения расписку, что он прекратит нелепую демонстрацию.
Потом славянофилы начали формировать своё представление о России на бумаге. Особенно важны тут работы Алексея Хомякова (Хомяков А. С. Полное собрание сочинений, том 1 и том 2), а также Константина Аксакова «О внутреннем состоянии России» и «О русском воззрении».
Сергей Аксаков, автор сказки «Аленький цветочек». Отец первых теоретиков славянофильства — Ивана, Константина и Веры Аксаковых. На картине изображен в полукафтане, стилизованном под народную одежду.
Нужно сказать, что власть с большим подозрением отнеслась к появлению новых идей. Дело в том, что славянофилы очень проницательно разглядели западническую сущность царского правительства.
Молодой чиновник Юрий Самарин в 1849 году попал в Петропавловскую крепость за одни только письма с наблюдениями о жизни остзейских немцев в Прибалтике, куда его отправили в командировку:
«Досада на самих себя, презрение к России, перенятое у Германии, сознание потребности в помощи правительства, всё это сливается вместе и выражается в тоне, с которым произносятся эти слова: Ja, wir sind Unterthanen des russischen Kaisers, aber mit Russland wollen wir uns nicht vermengen. Обратите внимание на эту фразу: она заключает в себе задушевную мысль остзейцев. Мы будем иметь дело исключительно с правительством, но не хотим иметь дела с Россиею, и если нас вздумают в том упрекать, мы зажмём рот обвинителю этими словами: мы верноподданные Государя, мы служим ему не хуже вас, больше вы ничего от нас требовать не вправе. Так думают и говорят остзейцы, и не мудрено; но, признаюсь, мне становится досадно и грустно, когда я вижу, что эта мысль, возникшая в кругу людей, для которых не существует отчизны, в нашем обществе не только не возбуждает негодования, но даже находит одобрение».
Как писал Аксаков родным вскоре после ареста своего друга: «Немцы торжествуют. И Самарин сидит…»
Дело закончилось переводом Самарина в другую губернию, но перед этим прямо из каземата его вывели на приём к Николаю I. Царь в долгом и доверительном разговоре объяснял, насколько разрушительную идею из лучших патриотических убеждений он запускает, обвиняя монархию в сговоре с немцами.
Следующего императора Александра II тоже окружали в основном западники. Это и не удивительно, поскольку он занимался реформами, для которых нужно было привлечь идеологов из либерального лагеря. Однако как раз в годы его царствования славянофилы подготовили свой выход в «большую политику».
Славянофилы в оппозиции
В 50-е годы XIX века славянофилы получили мощную поддержку со стороны консервативной буржуазии.
В отличие от космополитной и многонациональной олигархии Санкт-Петербурга, московские и провинциальные купцы, промышленники сохранили глубокие православные традиции.
Их неприязнь к столичным олигархам ещё больше усиливала взаимная конкуренция. «Питерские», благодаря своим связям при дворе и правительстве, получали львиную долю госзаказов. На биржевых спекуляциях и разных махинациях с железнодорожными концессиями за считаные месяцы из ничего возникали такие состояния, которые в реальном секторе формировались поколениями.
Железнодорожный бум XIX века породил огромную по масштабам коррупцию, в результате чего многие из причастных к концессиям чиновников стали богаче старых купеческих и промышленных династий.
Поэтому капиталисты-консерваторы начинают финансировать целый ряд журнальных и газетных проектов славянофильских публицистов. Их периодические издания — «Русская беседа», «Сельское благоустройство», «Молва», «Парус», «День», «Москва», «Москвич», «Русь». Причём на страницах своих изданий они не только прорабатывали идеологию, но также активно и предвзято участвовали в корпоративных скандалах того времени на стороне своих спонсоров (за что подвергались жёсткой цензуре со стороны власти).
Славянофилы при власти
Убийство Александра II в марте 1881 г. произвело кардинальный перелом в общественных настроениях. И славянофилы смогли этим воспользоваться, объяснить, что причина трагедии кроется в либеральном курсе прежнего правительства. Вот что писала газета «Русь» в редакционной статье сразу после теракта:
«То отребье, которое так дерзостно, так нагло гнетёт преступлениями душу всего Русского народа, не есть исчадие самого нашего простого народа, ни его старины, ни даже новизны истинно просвещённой, — а порождение тёмных сторон петербургского периода нашей истории, отступничества от русской народности, измены её преданиям, началам и идеалам».
(Другие отзывы современников на убийство Александра II можно почитать здесь).
Итак, причина проблем была озвучена — «петербургский период нашей истории». Новое правительство сформировал славянофил Константин Победоносцев, который формально в кабинет не вошёл, удовлетворившись ролью «серого кардинала» при царе. Он советовал молодому императору немедленно порвать с западническим курсом:
«Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, — о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день… Победить не трудно: до сих пор все хотели избегнуть борьбы и обманывали покойного Государя, Вас, самих себя, всех и всё на свете, потому что то были не люди разума, силы и сердца, а дряблые евнухи и фокусники».
Арест пропагандиста. Картина Ильи Репина. Революционерам XIX века никак не удавалось раскачать консервативные настроения народа. После того как полиция по наводке крестьян арестовала 8 тысяч простодушных агитаторов, революционеры сменили тактику. Они селились в деревнях надолго, а перед «заброской» в народ осваивали какие-нибудь полезные ремёсла — становились кузнецами, врачами, писарями, дровосеками.
Славянофильство западных губерний
Славянофилы проросли не только на великорусской почве. Движение захватило также западные губернии империи и даже вышло за её рубежи, развернувшись в славянских регионах Австро-Венгерской империи.
На заграничных славянофилов власти смотрели с большой симпатией. Австрийская пресса получала многочисленные гранты от российского правительства и частных лиц. На эти деньги в Вене издавался журнал «Славянский век» (об экономической и культурной интеграции славян), а во Львове — газеты «Червоная Русь» и «Галичанин».
Славянский съезд в Праге, организованный в 1908 году при поддержке российского правительства.
К своим родным почвенникам западных губерний отношение было более настороженным. Поначалу они подвергались цензуре и репрессиям, как и в целом русские славянофилы до тех пор, пока были в оппозиции. Так, в 1847 г. в Киеве было разгромлено Кирилло-Мефодиевское братство, члены которого были наказаны неоправданно жестоко. Для официальной истории современной Украины это прекрасный повод подчеркнуть русофобскую линию, которую она гнёт через века и тысячелетия. Понятно, что общий контекст внутренней политики Российской империи украинских историков в этом смысле мало интересует.
После польского восстания 1863 г. на украинских и белорусских славянофилов правительство посмотрело под другим углом. Движение «к народным корням» показалось вполне эффективным средством для противодействия польскому сепаратизму. В Киеве, Минске и Вильно местным славянофилам помогли открыть свои газеты, журналы, издательства.
Ефимий Карский, один из теоретиков западнорусизма — идеи, что белорусы являются этнографической группой триединого русского народа. Сохранил свои убеждения и при советской власти, когда официальная наука стала придерживаться идеи об отдельном белорусском народе. За это неоднократно терпел разные невзгоды.
Ловушка для лоялистов
Триумф славянофилов при Александре III обернулся их тяжёлым поражением уже при следующем императоре. Они попали в «ловушку для лоялистов». Царь недвусмысленно дал понять, что теперь именно он является главным славянофилом и консерватором. От остальных защитников традиции требуется лишь одно — беспрекословно поддерживать самодержавие.
Они и поддерживали. И либеральные реформы правительства, и политику привлечения западных кредитов, и иностранные концессии. И даже разрушение крестьянской общины, что перпендикулярно расходилось с их взглядами.
Консерваторы даже на выборы в I Госдуму не пошли, поскольку её учреждения не хотел царь Николай II. Редактор «Московских ведомостей» Вольдемар Грингмут (между прочим, еврей по происхождению и спичрайтер Столыпина по совместительству) в каждом номере своей газеты в подражание известной фразы римского сенатора провозглашал: «А всё-таки Дума должна быть распущенной!»
Между тем все западники — от умеренных либералов до радикальных революционеров — активно включились в политическую борьбу, формировали партийные структуры, эпатировали народ популистскими программами, боролись за места в Госдуме.
В таких условиях у славянофилов остался только один пункт политической программы — монархизм. Глядя из будущего, совершенно очевидно, что это был тупик. Нельзя быть большим монархистом, чем сам монарх, а Николай и в лучшие годы правления часто не мог взять царскую планку.
Тронная речь Николая II перед открытием I Госдумы. Монархисты не принимали участия в выборах, поэтому своё выступление царь адресовал в основном оппозиционерам.
Чёрные сотни: последний рубеж консерваторов
Несмотря ни на что, консерваторы попробовали организоваться подобно тому, как это уже сделали до них западники.
За основу были взяты методы, практиковавшиеся в старину. Вместо кружков, ячеек и партийных отделений монархисты организовались в десятки, сотни и тысячи во главе, соответственно, с десятниками, сотниками и тысяцкими. Отсюда и пошло их название — «чёрные сотни». Первоначально оно использовалось как бранная кличка, но благодаря Вальдемару Грингмуту превратилось в самоназвание:
«Враги самодержавия назвали "чёрной сотней" простой, чёрный русский народ, который во время вооружённого бунта 1905 года встал на защиту самодержавного Царя. Почётное ли это название, "чёрная сотня"? Да, очень почётное. Нижегородская чёрная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников».
Однако у партии, которая не может честно озвучить свои собственные взгляды, которой нечего сказать избирателям, в условиях высокой политизации общества не было перспектив. Вот характерный пункт из Руководства Черносотенца-Монархиста, одного из главных политических документов движения:
«ПРАВДА ЛИ, ЧТО ЧЕРНОСОТЕНЦЫ-МОНАРХИСТЫ НЕ ЖЕЛАЮТЪ УЛУЧШЕНИЯ КРЕСТЬЯНСКАГО БЫТА?
Нет, неправда. Они хотят улучшить этот быт и с материальной, и с нравственной стороны. Но они знают, что в земле нуждаются далеко не во всех губерниях и не все крестьяне, а что нужды крестьянския весьма разнообразны и что им следует помогать разнообразными способами, а не одним только наделением новой земли. Там же, где это наделение необходимо, оно должно совершаться без нарушения права собственности».
Для страдающего от безземелья крестьянства, отдающего за аренду до половины урожая, это был не ответ.
Ничего черносотенцы не обещали и рабочим. В результате их поддержка ограничилась кругами консервативной интеллигенции, духовенства, мелкой городской буржуазии. В конечном итоге политическое крушение консерваторов стало крушением и для Российской империи в целом.
Еврейский дом после погрома. Житомир, 1905 г. Черносотенцы могли войти в историю в качестве правящей силы огромной империи, а запомнились как партия антисемитов и погромщиков за чертой оседлости.
Синтез западников и почвенников
Совершенно противоположная судьба оказалась у партии большевиков. Они стартовали с имиджем 100%-ных западников, да ещё и «немецких агентов». Ленина вообще могли расстрелять как предателя весной 1917 г. Однако уже в ходе революции большевики выступили как консервативная сила в том смысле, что они боролись за единство Российской империи в новом — советском — её варианте.
Дальше были разные эксперименты с идеологической доктриной, в результате которых коммунистическая партия Советского Союза выработала интересный и конструктивный синтез западнических и почвеннических позиций. С одной стороны, уважение к истории и традиции, «наш особый путь» — всё это признаки консерватизма. Но одновременно «наш особый путь» помещался на более высокую ступеньку формационного развития — социализм обогнал капитализм.
Таким образом, логика западничества была обёрнута против него самого. Нам незачем догонять и копировать Европу, потому что мы её уже перегнали, заимствовав и внедрив на практике самую передовую политическую систему. Советская модель, хоть и ненадолго, смогла преодолеть извечное соперничество между западничеством и почвенничеством.
Сегодня же мы отошли на два шага назад. Мы снова в XIX веке, когда важно не потерять представление о самих себе, и не стоит в этом надеяться исключительно на патриотическую риторику наших руководителей.
