Когда говорят о проблемах современной евразийской интеграции, в центре внимания — государства российского приграничья: их самоопределение, условия, мотивации, выгоды, сомнения, готовность к партнёрству, внутренние переживания и «майданы», «многовекторные» загулы на сторону. По умолчанию закладывается такая матрица, что Россия — это и есть Союз, а остальных она заманивает и присоединяет.

Дело даже не в том, что это иллюзия, искажение идеологии союзного строительства XXI века.

Дело в том, что самое интересное как раз происходит с самоопределением именно Российской Федерации.

Из исторического прошлого мы знаем, что Российская империя/СССР = Россия. Эту сущность мы привыкли тактично называть «исторической Россией». И это справедливо. Это историческое прошлое было настолько продолжительным и настолько ярким, что качество России как Союза мы по инерции переносим и на РФ.

Но теперь это не так.

Мало кто заметил, то есть заметить было нетрудно, но мало кто поверил, что с 1991 года РФ провозгласила себя суверенным национальным государством. И не обманула. Именно так она себя и ведёт.


В евразийской интеграции Россия участвует в том же равноправном статусе, что и другие суверенные национальные государства — субъекты интеграции. Разница с Белоруссией, Казахстаном или Арменией только в количественных показателях: территория, население, природные ресурсы, объём экономики, военный потенциал. Да, Россия — самая мощная страна региона. Всего лишь.

Но качественно Российская Федерация отказалась от свойств и миссии «исторической России».

Что это значит?

В прежние столетия — в «собирании русских земель», в имперском и союзном строительстве — Великороссия была интегрирующей сущностью. Она генерировала наднациональные ценности, культуру и смыслы государственности и социально-экономического уклада, распространяла их по мере расширения своих границ на новые земли. Не отрицая самобытности присоединённых народов, не унифицируя их, но поощряя их государственное развитие, а подчас и обеспечивая его своими силами.

Но в начале ХХ века с этой естественной великодержавной идентичностью случился сбой. Советская Россия эффективно разрешила тогда кризис имперской государственности, перезагрузив её в союзной форме — новаторской, но естественной в логике исторического развития. Россия просто адекватно отреагировала на вызов государственнических самосознаний, ею же воспитанных на национальных окраинах. Народы национальных союзных республик и автономий при привычной помощи «старшего брата» сделали тогда серьёзный шаг в своей государственности.

Но, в отличие от союзных республик, РСФСР не обрела никаких автономных институтов национальной государственности — в лучшем случае декоративные. Собственно, РСФСР вообще в этой схеме сколотилась по какому-то остаточному принципу — из тех территорий, которые не достались союзным республикам.

Поэтому в 1991 году, когда историческая Россия располосовалась как раз по этим формальным границам, вдруг оказалось, что РФ — единственный осколок России, где вообще нет институтов и культуры национальной государственности, только имперские/союзные.

И именно национальную государственность Россия строит с тех пор. Как для себя — так очень даже успешно, лучше многих прочих.

Но эта Россия больше не подменяет себя Союзом. Не строит вместо Киргизии её государственность. Не воюет за Карабах вместо своего военного союзника Армении. Не разруливает политический кризис в Белоруссии вместо её законной суверенной власти. Помогает соразмерно букве и духу союзнических добрососедских отношений, но со стороны. Не как начальник, а как партнёр, пусть и более сильный.

Впрочем, на самом деле это тоже продолжение исторической миссии России как интегратора: побуждение союзников к самостоятельности и суверенности на следующем уровне союзного строительства. Просто к этому формату интеграции мы не привыкли — ни бывшие союзные республики, ни толком сама Россия. Не было такого исторического опыта. Вот он сейчас и накапливается.