Мини-сериал «Чернобыль», выпущенный телеканалом НВО, вызвал общественный резонанс, породивший массу как восторженных отзывов, так и разоблачительных отповедей. Феномен «Чернобыля» заключается не в достоверности воспроизведённого советского быта или в степени соответствия показанных событий реальной истории. В сериале есть всё: «клюква», киноляпы, клише о русских, художественные преувеличения, несоответствия, идеология, есть и уважение к простым людям, человеческая драма, подвиг и героизм. Всё это уже детально разобрано с самых разных сторон и позиций, главный же вопрос заключается в другом.

Что на самом деле вызвало такой неподдельный интерес в обществе? Почему сериал был с одобрением принят современным российским зрителем? Сериал возвращает нас к катастрофе, о которой мы по разным причинам старались не вспоминать и которая сегодня неожиданно вызвала афтершок.

Неотрефлексированный Чернобыль

Авария на Чернобыльской атомной станции имени В. И. Ленина практически не отрефлексирована в перестроечном и постсоветском кино, когда, наконец, стало «можно» говорить и показывать вещи, табуированные в советском обществе. Но поздне- и постсоветское кино волновали совсем другие темы: рэкетиры, проститутки, кооператоры, мафия, золото партии, Афганистан и т. д. Чернобыль на этом фоне оказался благополучно забыт. Не было ни «разоблачений», ни теорий заговора, ни политической или социальной драмы, ни страха перед неизвестным, ни критики власти, вообще ничего. Человека этой эпохи занимали совсем другие темы и проблемы. Война в Афганистане и перестройка оказали на позднесоветское общество несравнимо большее травматическое воздействие, чем одна из крупнейших в мировой истории техногенная катастрофа.

Очень немногие ленты, прямо сказать незаметные по сравнению с фильмами вроде «Интердевочка» (1989) или «Американ бой» (1992), касались темы Чернобыля. Чернобыль в них становился ареной действия и декорацией для всё тех же бандитов и беспросветности. В фильме «Волки в зоне» (1990) капитан милиции вступает в схватку с бандой, занимающейся мародёрством в зоне отчуждения. Схож с ним фильм «Рейнджер из атомной зоны» (1999). В фильме «Монстры» (1993) сюжет строится уже вокруг животных-мутантов во всё той же в зоне отчуждения. Немногие фильмы вроде «Распада» (1990) касаются личных трагедий, но и они полны всё той же беспросветности и «чернухи». Фильмы и сериалы, снятые в России и на Украине, наполнены ужасом, паникой, страхом, ложью правительства, скрывающего масштабы катастрофы, и т. п. Но и они мало известны зрителю. Культурным феноменом конца 1990-х и 2000-х для российского зрителя могли стать сериалы вроде «Бандитского Петербурга» (2000–2007) или «Бригады» (2002), фильмы вроде «Ворошиловского стрелка» (1999), «Брата» (1997) и «Брата 2» (2000), но никак не чернобыльская тема. Современный российский сериал «Чернобыль. Зона отчуждения» (2014) вобрал в себя элементы мистики, фантастики и комедии, того, что по-настоящему волнует общество с точки зрения кино- и телепродюсеров. Следует признать, что сериал «Чернобыль» от НВО на этом фоне снят гораздо уважительнее по отношению к реальной трагедии и к советскому обществу.

О Чернобыле, конечно, знали, так или иначе информация о катастрофе была опубликована, но при этом он был вытеснен из массового сознания, о произошедшем напоминали лишь объявления в поликлиниках о том, что «ветераны ВОВ и ликвидаторы аварии на ЧАЭС имеют право прохода без очереди».


Но сами ликвидаторы быстро превратились для человека конца 1980-х — начала 1990-х в ещё большую абстракцию, чем ветераны Великой Отечественной или войны-афганцы. Авария на АЭС «Фукусима» в Японии, казалось, и вовсе поставила крест на всех переживаниях: от катастрофы не застрахован никто, не имеет значения ни политический, ни идеологический строй страны, ни её принадлежность к цивилизованному миру.

Сериал «Чернобыль» неожиданно заполнил эту пустоту, в этом заключается главная сила его воздействия на общество. «Чернобыль» возвращает нас к этой фигуре самоумолчания, если так можно сказать. И дело здесь не в нравоучительных «разоблачениях» лжи тоталитарной системы, которые так легко было бы парировать в том смысле, что критикам лучше посмотреть на себя.

Что нас пугает на самом деле?

Сцена разговора сериального председателя КГБ СССР Чаркова с академиком Валерием Легасовым при его аресте после выступления в суде по своей эстетике очень напоминает фильм «1984» (1984) по одноимённому роману Джорджа Оруэлла. В кафельной комнате, словно дело происходит в камере министерства любви, Чарков говорит Легасову о том, что он больше не существует, всё, что он сделал, будет забыто, а сам Легасов доживёт и увидит всё это сам. Но подобные сцены отталкивают современного зрителя гораздо меньше, чем грубость, надменность, хамство и самодурство начальства. Ключевой вопрос, который ставит перед обществом «Чернобыль»: может ли власть измениться? Ведь показанный политический и управленческий тип слишком знаком на повседневном уровне.

«Чернобыль» содержит острейшую критику власти, что нарушает существующее в современном российском обществе негласное табу на критику любой власти, власти как таковой.

Не конструктивные недостатки реакторов РБМК, а именно поведение облечённых властью людей является главной драмой сериала. Эта критика универсальна, и её острота не снимается тем, что она с лёгкостью переносится на западное общество. Эта критика выходит за рамки идеологии. Как раз «идеологическая» составляющая сериала, наподобие карикатурной риторики партийного руководства самого разного уровня, является самым слабым местом сериала.

Советская техноструктура оказалась настолько мощной, что даже чернобыльская катастрофа и те гигантские человеческие и материальные ресурсы, которыми было оплачено её героическое устранение, не имели такого разрушительного характера, как последующий социально-политический взрыв советского общества. Сегодня этот научно-технический базис утрачен, а новый не создан. Но что произойдёт, случись, не дай Бог, аналогичная катастрофа в наши дни, в деиндустриализированном, деинтеллектуализированном и разобщённом обществе? Способны ли мы справиться с возрастающей сложностью технологических систем в атомной, химической и биологической сферах, о которой в интервью американскому телевидению говорил уже реальный Валерий Легасов? Или же общество станет заложником деградации, но уже не в кино, а в реальности? Этого мы и боимся на самом деле, вспоминая о Чернобыле, тем более что «Чернобыль» показан в ситуации социального кризиса, когда доверие к власти находится на крайне низком уровне. На повседневном уровне это выражается в отсутствии уверенности в завтрашнем дне, которая вопреки всему всегда существовала в советском обществе.

Наш ответ «Чемберлену»

Чернобыльский афтершок может оказаться куда как более разрушительным для общества, чем сама пережитая катастрофа. Может ли современный российский культурный и медийный мейнстрим дать адекватный ответ американскому «Чернобылю»?

Проблема неспособности дать гуманитарный ответ непонравившейся интерпретации заключается в том, что в постсоветском обществе утрачена способность сострадания человеку. Нежелание показать человеческую драму, драму реальной истории, без обязательного приключенческого, шпионского, фантастического, криминального или комедийного сюжета стало общим местом современного российского кино- и сериального продукта.

Критика «Чернобыля» строится вокруг борьбы за абстрактное величие страны и непогрешимость власти. Сам же человек перестал быть интересен.

Западная интерпретация и художественная репрезентация чернобыльской катастрофы, действительно, парадоксальным образом оказалась гораздо более гуманной к советскому прошлому и, самое главное, к советским людям, чем современные российские фильмы и сериалы. И этот факт должен по-настоящему заставить задуматься о тяжёлом состоянии российского общества. Если в чём мы и можем эффективно конкурировать с Западом, то это как раз в пресловутой «клюкве» по отношению к собственной же истории.