Инвестиции. Ни один экономический
форум не проходит без многократного произношения данного слова или обсуждения
инвестиционного климата и инвестиционной политики.
В России отношение к инвестициям
несколько раз менялось: в 1990-х — начале 2000-х в государстве были рады любым
инвестициям, сейчас же стали куда избирательнее: инвестиции желанны, а
инвесторы почитаемы, однако не все и не всегда. Чиновников интересуют вложения
в производство машин и оборудования, технологии добычи углеводородов в Арктике.
Инвесторы в подобные сферы удостаиваются особого уважения: в апреле Mercedes открывал завод в Подмосковье в присутствии
Владимира Путина.
Официальный Минск и вовсе крайне
избирателен в вопросах привлечения инвесторов.
Инвестиционного восторга прежних
лет уже не осталось, да и практика показала, что инвестиции инвестициям
рознь, не все они полезны, а сами инвесторы, особенно иностранные, часто
вкладывают деньги с явным умыслом. Отношение государства к инвестициям не
высечено на камне — всё течёт, всё меняется, в том числе и восприятие
инвесторов.
В связи с этим небезынтересно проанализировать изменения в восприятии важности и ценности
прямых иностранных инвестиций в России и Белоруссии, а также мер, которые
Москва и Минск предпринимают для привлечения денег из-за границы.
Десакрализация иностранных инвесторов
Корни обожания иностранных
инвесторов лежат, наверное, в трагических 1990-х, которые оставили свой
отпечаток на умах элит. В то время государство было без денег, предприятия —
без оборотных средств и гарантированных рынков сбыта продукции, банковская
система не обладала ресурсами для поддержки экономики, поэтому для чиновника
инвестор был действительно спасителем — заменой нити Ариадны, которая вывела
Тесея из лабиринта Минотавра. Разница лишь в том, что в наших реалиях вместо
Минотавра была костлявая рука рынка, стремившаяся ухватить директоров за горло.
Однако всё же не иностранные
инвесторы спасли российскую экономику. Корректнее и честнее назвать спасителями подорожавшую к середине 2000-х нефть, оживившую экономику, и государство, которое
под крышей госкорпораций принялось собирать воедино сохранившиеся остатки
промышленности.
Иностранные инвесторы отличались
крайней избирательностью и вкладывали деньги в те сферы, которые обеспечивали
быструю прибыль. Пример российской
пищевой промышленности, где особые позиции удерживает американский капитал,
в данном плане весьма показателен: наиболее храброй после распада СССР
оказалась Coca-Cola, чья продукция не
нуждается в рекламе и является символом вестернизации. В остальном же
иностранные инвесторы — PepsiCo,
Coca-Cola, Danone — предпочитали покупать уже
консолидированные предприятия у российских компаний. Именно так PepsiCo и Coca-Cola поделили между собой российский рынок соков, а Danone вышла на российский
рынок со своими йогуртами ближе к концу 2000-х. Интересный пример и с
деятельностью корпорации Mars,
которая контролирует большую часть рынка кормов для кошек и собак, — у неё нет особых конкурентов, а растущее «поголовье» питомцев гарантирует
сбыт продукции.
Исключением из правил, пожалуй, стал автопром, но и в него инвесторы пришли не просто так — им предложили такие условия, от которых они не смогли отказаться.
В 2000-х отечественный автопром представлял собой печальное зрелище,
однако спасительницей экономики России является не грузовичок Ford, а реинкарнация полуторки — «Газель» от ГАЗа. Ford и иные автогиганты
пришли позднее, когда стало понятно, что российский авторынок растёт.
В общем, спасителями иностранные инвесторы не были ни в 1990-х, ни в 2000-х, ни сейчас. Не станут они спасать Россию и в будущем. Инвестору важны гарантии неприкосновенности его инвестиций, а также их окупаемость. Всё остальное вторично. Однако это не означает, что с иностранцами нельзя договориться.
Россия и инвесторы: рады, но не всем
Китай был интересен иностранным
инвесторам дешевизной рабочей силы, что позволяло американским корпорациям
экономить на работниках. Геополитическая обстановка тех лет
вселяла в Вашингтон уверенность в том, что Китай никогда не станет конкурентом
США. Позднее инвесторов стал привлекать ёмкий китайский внутренний рынок. Пекин предоставлял доступ к нему в обмен на локализацию продукции и
передачу технологий. Сейчас же, на волне экономической войны США и КНР,
оказалось, что из Китая уже не так легко убежать, — в мире нет настолько привлекательных стран
для переноса производств.
Россия столь
привлекательными условиями похвастаться не может: численность населения
значительно меньше (это не позволяет принуждать инвесторов к передаче
технологий), а оттепель в отношениях с коллективным Западом длилась недолго.
Поэтому инвесторов в РФ завлекали власть и растущая экономика, гарантировавшая
окупаемость инвестиций.
Автомобильная промышленность
России является ярким примером взаимоотношений между властью и иностранными
инвесторами.
В 2005–2006 гг. на российский рынок пришли Ford и Renault, к которым впоследствии присоединились Volkswagen, Hyundai–Kia, GM, Nissan, Toyota, альянс PSA Peugeot Citroёn в партнёрстве с Mitsubishi. Государство было заинтересовано в развитии находящихся в депрессии российских автомобильных заводов. Иностранцы должны были обеспечить промышленную сборку иномарок на российских мощностях. Никаких сверхъестественных требований к автогигантам не выдвигали: крупноузловое производство не менее 25 тыс. автомобилей в год и 30%-ная локализация автокомпонентов. Фактически речь шла об «отвёрточной» сборке. В обмен государство предоставляло право льготного таможенного ввоза компонентов по ставке от 0 до 5 % вместо 15 %, а также возможность участвовать в госпрограммах поддержки продаж и доступ к субсидиям и налоговым льготам. И привлечение инвесторов на таких условиях, как утверждает заместитель генерального директора ОАО «АСМ — Холдинг» Александр Ковригин в интервью «Эксперт. Online», отбило у них желание локализовывать производство комплектующих и агрегатов в России — их легче было ввезти из-за границы (этому способствовала нулевая таможенная пошлина) и поддержать заказами заводы в странах ЕС. Кроме того, государство не создавало СП с иностранцами, как это делали в КНР, а продавало им заводы. В итоге стратегические решения о направлениях развития автопрома стали принимать не в России, а за рубежом. Результатом стала утрата инженерной и конструкторской школ — НИОКР проводят за пределами России.
В 2012 году Минпромторг ужесточил
требования к автогигантам. Для сохранения льгот от них потребовали создать
производственные мощности на 300–350 тыс. автомобилей в год и довести уровень
локализации до 60 %. Это означало требование построить в России заводы по
выпуску двигателей, мостов и коробок передач, а также начать вести НИОКР в стране. Затем наступил 2014 год, последовала резкая девальвация рубля, которая
не позволила автогигантам выполнить свои обязательства. Углубление локализации
остановилось, но правительство пошло корпорациям на уступки и не стало лишать
их льгот.
В 2016 году, когда Россия уже
оказалась под санкциями, стало очевидно, что локализацию производства в
автопроме необходимо углублять. Для этого перешли к третьему этапу промышленной
сборки и решили через индивидуальные специнвестконтракты (СПИК) с
автопроизводителями добиться выполнения того, что не удалось в ходе второго
этапа. Если не учитывать Hyundai, АвтоВАЗ и Renault, то в среднем локализация
производства иномарок в России колеблется в пределах 40 %.
С китайскими автомобилями дело
обстояло несколько сложнее. Бытует мнение, что продукцию китайского автопрома
изначально признали в России нежелательной и рубили на корню все планы по
открытию в стране китайских автозаводов. Понятное дело, что никаких
доказательств в пользу гипотезы антикитайского заговора нет. Куда интереснее слова
главы Минпромторга Дениса Мантурова, который утверждает, что во
взаимоотношениях России и китайского автопрома всё обстоит несколько сложнее:
«Это так и не так [о защите российского автопрома от китайцев. — И. Л.].
Мы не просто отбивались — мы не видели
фундаментального стратегического бенефициара, партнёра, который выполнил бы все
свои обязательства. Все предыдущие попытки китайских компаний создать
производство автомобилей в различных регионах не заканчивались успехом. И это
не зависело от нашей позиции: мы не могли запрещать или разрешать. Эта же [речь
идёт о подписании 1 августа 2019 года СПИК с HAVAL —
дочкой Great Wall, открывшей завод в Тульской области. — И. Л.] компания, ничего не прося, сначала
построила завод, а уже потом мы получили официальную заявку на заключение СПИКа
для развития проекта. Компания прошла эволюционное и инновационное
развитие, а это самое главное для нас. Если коллеги, как написано в заявке,
будут выполнять свои инвестиционные и технологические планы, то это будет
качественный, хороший партнёр. Конечно, это означает и усиление конкуренции, я
с вами согласен. Но далеко не с нашими основными российскими моделями —
стоимость машин китайского концерна начинается от 1,5 млн руб.».
В итоге в июне Минпромторг одобрил заявки на
5 СПИК в автопроме, из которых три контракта в автокластере Калужской области —
для Volkswagen, альянса Peugeot-Citroёn и грузовиков Volvo.
С каждым из автогигантов шёл торг
разной степени эффективности:
- от Volkswagen пытались добиться локализации коробок передач (пришлось
пойти на компромисс и передвинуть локализацию на 2028 год, и то при условии,
что нижегородский ГАЗ не окажется под американскими санкциями);
- альянс Peugeot-Citroёn и Mitsubishi взяли на себя обязательство по
созданию новой и модернизации существующей линейки автомобилей Peugeot, Opel и
Citroёn и освоению производства двигателей внутреннего сгорания;
- Volvo в Калуге локализует
производство автоматических коробок передач (их в России вообще не производят)
и будет выпускать грузовики на газу;
- калининградский «Автотор» (самый «молодой» автопроизводитель) обязали
углубить сборку, дополнив её сваркой и покраской по всем выпускаемым моделям
автомобилей;
- GM–АвтоВАЗ проведёт обновление модели Chevrolet Niva.
Последним в уходящий поезд запрыгнула китайская HAVAL (обязалась выпускать в России двигатели, коробки передач и
системы управления автомобилем), построившая с нуля в Тульской области свой
автозавод, где будут производить кроссоверы и внедорожники. Ориентировочные
объёмы производства — 80 тыс. машин ежегодно. Сами автомобили относятся к
премиальному сегменту.
В обмен автоконцерны получат
доступ к промышленным субсидиям (компенсации утилизационного сбора). Минпромторг
планирует,
что реализация СПИКов позволит привлечь в автопром 100 млрд рублей частных
инвестиций, создать 1400 рабочих мест и обеспечить 523 млрд рублей поступлений
в бюджет.
Столь длинный экскурс в автопром автор привёл в качестве иллюстрации того, как менялось отношение государства к инвесторам. От приёма с распростёртыми объятьями государство перешло к требованиям локализации сложных узлов и агрегатов в обмен на субсидии, которые позволяют компаниям повысить свои доходы на российском рынке автомобилей. После 2014 года данные требования стали особенно настойчивыми.
В целом же в рамках СПИК с 2015
года заключено 33 договора на общую сумму 434 млрд рублей. Из них 8 — в энергетическом
машиностроении, 7 — в автопроме, 6 — в фармацевтике, 5 — в химической
промышленности, 4 — в нефтегазовом машиностроении, 3 — в металлургии и
по два в сельскохозяйственном машиностроении, станкостроении, авиационной и
медицинской промышленности, производстве насосного оборудования.
А в конце мая 2019 года Госдума одобрила
новые льготы для участников специнвестконтрактов, фактически создав основу для
перехода к СПИК 2.0. Главное требование СПИК 2.0 не столько создание нового
промпроизводства, сколько передача технологий, использование которых в
дальнейшем позволит создавать новые разработки и продукцию.
Беларусь и инвесторы: рады лишь друзьям
Если Китай инвесторов привлекал
рынком и дешевизной рабочей силы, а Россия — возможностью заработать, то
Беларусь не может похвастаться ни первым, ни вторым, ни третьим. Однако у РБ
есть другое преимущество: она член ЕАЭС, что позволяет использовать территорию
страны для доступа на российский рынок.
Так вышло с украинскими водочниками
— после 2014 года они перенесли производство в Беларусь, так как Украина в ЕАЭС
не вошла и оказалась под российскими пошлинами — и китайскими машиностроителями
— Zoomlion попытался
использовать белорусский рынок для возврата в Россию, где упали продажи
автомобильных кранов. Ещё один пример — белорусский легковой автопром:
российскому АвтоВаз белорусский рынок неинтересен (равно как и иным мировым
автомобильным гигантам), а вот китайская Geely предложением Минска
заинтересовалась — компанию привлекла возможность
выхода на российский рынок и СП, в котором с белорусской стороны участвует
БелАЗ. Как утверждает
белорусский экономист Ярослав Романук, конечная цель китайцев — заполучить
технологии производства карьерных самосвалов, а не продавать белорусам свои
легковые машины.
Поэтому привлекает иностранцев
Беларусь не столько деньгами, сколько возможностью доступа к рынку России и
перспективой получения (кражи) технологий. Как следствие, инвестирование в РБ
имеет крайне мало общего с рынком, конкуренцией и защитой права собственности.
Куда большее значение имеют связи:
Михаил Гуцериев находится в прекрасных отношениях с Александром Лукашенко, что
позволяет ему без проблем развивать свой калийный бизнес. А вот у многих других
отношения с властью не заладились: в результате свои активы потеряли «красные
директора», а для пребывания в белорусском списке Forbes необходимо быть в прекрасных
отношениях с властью (примеры — бизнесмены Алексин, Мошенский и Баскин). Истории Чижа (Баскин в
2016 году тоже попал под раздачу силовиков, но вовремя дистанцировался от Чижа),
Тютюнова и ряда других как раз о том, что бывает, если в РБ бизнес решает пойти
на конфликт с властью.
Именно приближённые к власти
бизнесмены наделяются правом приоритетного вложения денег в наиболее прибыльные
секторы экономики. Для них же оставляют и перспективные сферы вложений, в
частности добычу полезных ископаемых, используемых в строительстве. В
концессию государство согласно передать лишь то, добыча чего является
нерентабельной, — железные руды, сланцевую нефть и газ, золото и уран.
Остальным же предлагают либо вложиться в малопривлекательные
проекты, либо приобрести активы, которые обременены долгами и социальными
обязательствами. Понятное дело, что с позиции государства и работников такой
подход разумен, однако так бизнес в страну привлечь не выйдет. Впрочем, автор в
данном тексте намеренно не рассматривает вопрос функционирования свободных
экономических зон — их исследовал Сергей Маргулис в тексте «Невостребованная
свобода. Как использовать китайский опыт повышения эффективности союзных
свободных экономических зон».
Иностранцев же пускают лишь
тогда, когда они могут принести в РБ новые технологии, например Stadler, либо сбалансировать
влияние России, как в случае с Китаем и его проектом «Великий камень». Впрочем,
и с китайцами у Минска вышли особенные отношения.
Во-первых, Беларусь не прочь
привлечь китайские
инвестиции, но не защищать их, примером чего является Брестский
аккумуляторный завод «Айпауэр». Его строительство (возводил завод китайский
подрядчик) власти сперва поддерживали, а затем, когда политические издержки
из-за протестов стали слишком велики, отмежевались
и подали на инвестора в суд с требованием о взыскании 5,7 млн белорусских
рублей.
Во-вторых, между властью и
китайскими инвесторами растёт взаимное недоверие, сказываются истории с
некачественным кабелем и электронной «закладкой» на Светлогорском ЦКК, да и сокращение
гарантийного срока для возводящегося в Минске стадиона и бассейна с пяти до двух лет.
В результате Китай сокращает
кредитование Беларуси: в январе — июле 2019 года РБ погасила 410,9 млн долларов
долгов перед КНР, а одолжила
33,4 млн долларов.
В целом приоритетом для инвестирования в экономику РБ обладают (по мере снижения привлекательности) государство в лице госкомпаний или Управления делами президента (контролирует львиную долю экономики), приближённые к президенту бизнесмены (часто выходцы из Управделами), иностранные компании (в том числе из КНР и РФ).
Исключения из этого правила —
международные инвестиционные организации по типу ЕБРР. Их преимущество в том,
что за ними не стоят конкретные бизнесмены или политики, которые потенциально
могут выдвигать политические или экономические требования.
Отдельная история и с российскими
инвестициями. По данным Белстата, в 2018 году треть инвестиций в экономику РБ
обеспечила Россия (на Кипр пришлось 22,0 %, на Великобританию — 5,8 %, а на Китай — 5,1 %).
В период с 2008 по 2017 год количество организаций с иностранными инвестициями
в РБ увеличилось с 4880 до 6762. На них трудится каждый 10-й белорус, а сами
организации с иностранными инвестициями обеспечивают четверть выручки и треть
внешнего товарооборота.
Тем временем белорусские предприятия
накапливают долги и государство вместо некогда флагманов экономики получает
проблемные заводы, которые не может вывести из кризиса. По состоянию на 1 июля
2019 года суммарная задолженность крупных и средних организаций промышленности
(из них ¾ — госпредприятия) составила 63,463 млрд белорусских рублей.
Совокупные долги промышленности РБ — это половина всех доходов реального
сектора экономики.
Совокупная задолженность по кредитам и
займам в промышленности на 1 июля 2019 года составила 42,872 млрд белорусских рублей.
Крупные инвестиции из России
стали заложниками не столько экономики, сколько политики. Интеграция МАЗ и
КамАЗ не состоялась, интересующий российский ВПК МЗКТ тоже остаётся в
государственной собственности, нет подвижек и в полупроводниках — объединение
белорусского «Интеграла» и российской «Росэлектроники» дальше планов не
продвинулось.
Так что Минск оказался в своеобразном
инвестиционном тупике: формально выстроена система по привлечению инвестиций,
действует Национальное агентство инвестиций и приватизаций Республики Беларусь,
но качественного роста объёма иностранных инвестиций нет. И причины их
отсутствия в том, что инвесторам либо предлагается участие в заведомо
непривлекательных проектах, либо выставляются заведомо неприемлемые условия.
Государство на словах всячески приветствует иностранные инвестиции, а на деле
же инвестирование усложнено.
Пока же белорусские предприятия
накапливают долги и испытывают большие проблемы с оборотными средствами: на 1
июля 2019 года 30 % крупных и средних предприятий не имели собственных
оборотных средств, а 10,7 % были обеспечены оборотными средствами ниже
норматива.
Инвестиционная перестройка
Таким образом, к 2019 году стало
очевидно, что и России, и Беларуси необходимо создавать новые механизмы по
привлечению инвестиций, так как старые либо использованы (в случае со СПИК в
России), либо не сработали должным образом.
В России один из элементов
привлечения новых инвестиций — СПИК 2.0. Второй элемент — соглашение о защите
и поощрении капвложений, которые должны
распространить режим СПИК на экологические и частно-государственные
проекты, а также работу резидентов территорий опережающего развития, свободных
и особых экономических зон.
Кроме того, в процессе
согласования находится законопроект «О защите и поощрении капиталовложений»,
который должен объединить в
себе положения большинства действующих законов об инвестициях и предложить
качественно новые условия для инвестиций. Суть законопроекта в том, что он
вводит гарантии неизменности госрегулирования в процессе реализации нового
инвестпроекта на сроки 6 лет и выше (12–18 лет при условии реинвестирования
прибыли). «Базовый» уровень законопроекта предполагает типовую стабилизационную
оговорку, второй уровень — «индивидуальный» — предполагает практически полную
защиту инвестора (от санкций и даже «принятия управленческих решений,
существенно повлиявших на уровень спроса на продукцию») и даже компенсацию со
стороны государства за создание инвестором инфраструктуры. То есть инвесторам
намерены предложить то, чего они всегда хотели, — гарантии невмешательства
государства в их хозяйственную деятельность.
Изначально предполагалось, что
законопроект будет принят в кратчайшие сроки уже до конца весны 2019 года.
Однако он «застрял»
в правительстве — ведомства не могут согласовать его положения и избавить его
от недостатков, в частности недостаточной прозрачности выдачи индивидуальных
льгот.
Планируются перемены и в Беларуси,
где ещё в феврале 2019 года был опубликован проект Стратегии
привлечения прямых иностранных инвестиций до 2035 года. Предполагается, что
проект пройдёт обсуждение и будет
одобрен до конца 2019 года, после чего стратегия будет реализовываться в
3–4 этапа, под каждый из которых разработают дорожную карту мероприятий. Пока
что из текста проекта Стратегии нет примерного понимания того, какие шаги будут
предприняты даже на первом этапе, однако в качестве одной из конечных целей
власть поставила привлечение по 1,5–1,6 млрд долларов инвестиций ежегодно на
первом этапе, а с выходом на второй этап ежегодная сумма привлечённых
инвестиций должна вырасти до трёх млрд долларов.
Намечена реформа
Национального агентства инвестиций и приватизации, которое создали в 2011 году
для проведения совместно с Всемирным банком приватизации восьми предприятий. В итоге
агентство не провело ни одной приватизационной сделки — главным препятствием
стали расхождения в оценке стоимости активов, оценка государства оказывалась
неизменно больше того, на что был согласен инвестор.
Теперь же государство планирует
объединить Национальное агентство инвестиций и приватизации с Белорусским
фондом финансовой поддержки предпринимателей в Национальное агентство развития.
При этом в новом агентстве не будет отдела по приватизации, а задачей новой
структуры станет координация оказания господдержки малому и среднему бизнесу.
Работу с инвесторами планируют передать Совету по
иностранным инвестициям при президенте РБ, а сам президент будет его
председателем. Предполагается, что заседание данного совета состоится ещё до
конца года и подобный механизм «общения» позволит государству лучше слушать
инвесторов.
Кроме того, власть готовит план развития отстающих регионов, в который
войдут 280 проектов и 224 инвестиционных предложения (фактически бизнес-идеи).
При этом только на 100 ключевых проектов потребуется 4 млрд долларов. 90 %
затрат, как предполагают власти, должны взять на себя белорусские частные
инвесторы, а оставшиеся 10 % — иностранцы.
В целом, как видно из намерений
правительства Румаса, пока особых перемен в инвестиционное законодательство
власти Беларуси вносить не планируют. Развитие по-прежнему осуществляется
с опорой на собственные силы и собственные средства, которых, очевидно, не
хватает.
***
Фактически Россия находится в
преддверии полной перезагрузки инвестиционного законодательства. Инвесторам
планируют предложить такие льготы, которым позавидовали бы их коллеги в
середине 2000-х. Главное требование — передача технологий и локализация
производства в России в обмен на страховку от повышения налогов и сборов, а
также субсидии и заказы. И если после принятия данных мер не будет
качественного роста объёма инвестиций, то станет очевидно, что дело отнюдь не в
инвестиционном климате и не в законодательстве, а в нежелании крупных
компаний инвестировать деньги в Россию и тенденции устойчивого сокращения
инвестиционных потоков в глобальном масштабе. В 2018 году по сравнению с 2017-м
привлечение прямых иностранных инвестиций в мировую экономику сократилось на
19 %, до 1,2 трлн долларов, а если сравнивать 2018 год с 2015-м, то инвестиционные
потоки сократились в 1,6 раза.
В то же время стоит признать, что
надежды на инвесторов зачастую свидетельствуют о неспособности страны
самостоятельно создать производство и разработать технологию или же о проблемах
с развитием банковской системы, чья задача — компенсировать отсутствие
инвестора дешёвым долгосрочным кредитом.
И парадокс российской
действительности в том, что в стране полно денег: лишь к маю 2019 года профицит
доходов федерального бюджета вырос до 683 млрд рублей, которые правительство
изъяло из экономики для обеспечения своего спокойствия, фактически поддержания
той самой стабильности, которую пытаются изменить к лучшему, привлекая инвесторов. В 2018 году только свободные средства банков и
нефинансового сектора приблизились
к шести трлн рублей, профицит федерального бюджета достиг 2,2 трлн рублей, а
золотовалютные резервы — 470 млрд долларов.
При этом банкиры сетуют на то, что дешёвый кредит невозможно обеспечить из-за особенностей денежно-кредитной политики (высокая инфляция и, соответственно, учётная ставка ЦБ), вызванных структурой российской экономики, а представители промышленности не могут изменить структуру российской экономики из-за отсутствия дешёвого кредита и денежно-кредитной политики. Получается замкнутый круг, из которого невозможно выбраться с помощью иностранных инвестиций. Рост необходимо обеспечивать за счёт накопленных ресурсов.
А пока что выходит
обескровливание экономики правительством ради своего спокойствия, рост доходов
банков при одновременной волне банкротств различных предприятий — от «Тракторных
заводов» до Антипинского НПЗ и саратовской «Тролзы». Вместо промышленного
капитала усиливается финансовый, который в условиях России должен кредитовать
промышленность.
Отличия российской и белорусской
инвестиционной политики объясняются вполне объективными причинами. Россия больше, её
капитализм ближе к рыночному, соответственно, она пытается использовать рыночные
механизмы для привлечения иностранных инвестиций и обладает для этого ресурсами
(например, может в интересах экономического роста в среднесрочной перспективе
отказаться от сиюминутного поступления налогов). Поэтому инструментарий, который
использует Россия для привлечения инвестиций, похож на меры, применяемые Китаем
для принуждения ТНК к передаче технологий, с той лишь разницей, что у Китая
получалось объективно лучше в силу невероятно ёмкого рынка и высоких темпов
экономического роста.
Белорусская же экономика крайне
далека от рынка, её масштабы невелики, а госполитика, во главе которой стоит
обеспечение стабильности и высокой занятости во что бы то ни стало, явно
отталкивает иностранных инвесторов.
Приоритет в РБ для инвестиций отдаётся белорусским компаниям, чьи владельцы приближены к первому лицу государства. Так обеспечивается стабильность властной системы и зависимость бизнеса от политики, где главным арбитром и распределителем экономических благ является Александр Лукашенко.
Однако
собственных средств Беларуси не хватает для развития промышленности. Совокупная
задолженность по кредитам и займам в промышленности на 1 июля 2019 года составила
42,872 млрд белорусских рублей. Государственный долг Беларуси с гарантиями на 1
августа 2019 года составил
23,7 млрд долларов — 39,2 % ВВП (законодательный норматив задолженности — 45 % ВВП).
В июле 2019 года глава Совета
Республики Михаил Мясникович заявил,
что Беларусь не должна закрывать глаза на вывод российскими компаниями прибыли
из страны, хотя и признал, что подобные действия не нарушают законодательства.
Поэтому обратная сторона любых иностранных инвестиций — вывод прибыли от данных
инвестиций, что в масштабах РБ может быть вполне ощутимым. Если в период с 2002 по
2009 год изъятие инвестиций колебалось в пределах от 24,2 до 81,6 % от валового
притока ПИИ, то в 2010–2018 гг. сократилось до 10 %, т. е. деньги преимущественно
реинвестировались в дальнейшее развитие бизнеса в Беларуси.
Фактически сложилась парадоксальная ситуация: РБ не спешит открывать свой рынок для инвестиций, но при этом активно заимствует деньги, наращивая долги, в то время как Россия работает с инвесторами, избегая наращивания задолженности. Наращивание долгов не сможет длиться вечно: предприятия уже испытывают серьёзные проблемы с оборотными средствами, что ухудшает их положение в условиях углубления интеграции в рамках ЕАЭС и Союзного государства.