Инвестиции. Ни один экономический форум не проходит без многократного произношения данного слова или обсуждения инвестиционного климата и инвестиционной политики.

В России отношение к инвестициям несколько раз менялось: в 1990-х — начале 2000-х в государстве были рады любым инвестициям, сейчас же стали куда избирательнее: инвестиции желанны, а инвесторы почитаемы, однако не все и не всегда. Чиновников интересуют вложения в производство машин и оборудования, технологии добычи углеводородов в Арктике. Инвесторы в подобные сферы удостаиваются особого уважения: в апреле Mercedes открывал завод в Подмосковье в присутствии Владимира Путина.

Официальный Минск и вовсе крайне избирателен в вопросах привлечения инвесторов.

Инвестиционного восторга прежних лет уже не осталось, да и практика показала, что инвестиции инвестициям рознь, не все они полезны, а сами инвесторы, особенно иностранные, часто вкладывают деньги с явным умыслом. Отношение государства к инвестициям не высечено на камне — всё течёт, всё меняется, в том числе и восприятие инвесторов.

В связи с этим небезынтересно проанализировать изменения в восприятии важности и ценности прямых иностранных инвестиций в России и Белоруссии, а также мер, которые Москва и Минск предпринимают для привлечения денег из-за границы.

Десакрализация иностранных инвесторов

Корни обожания иностранных инвесторов лежат, наверное, в трагических 1990-х, которые оставили свой отпечаток на умах элит. В то время государство было без денег, предприятия — без оборотных средств и гарантированных рынков сбыта продукции, банковская система не обладала ресурсами для поддержки экономики, поэтому для чиновника инвестор был действительно спасителем — заменой нити Ариадны, которая вывела Тесея из лабиринта Минотавра. Разница лишь в том, что в наших реалиях вместо Минотавра была костлявая рука рынка, стремившаяся ухватить директоров за горло.

Однако всё же не иностранные инвесторы спасли российскую экономику. Корректнее и честнее назвать спасителями подорожавшую к середине 2000-х нефть, оживившую экономику, и государство, которое под крышей госкорпораций принялось собирать воедино сохранившиеся остатки промышленности.

Иностранные инвесторы отличались крайней избирательностью и вкладывали деньги в те сферы, которые обеспечивали быструю прибыль. Пример российской пищевой промышленности, где особые позиции удерживает американский капитал, в данном плане весьма показателен: наиболее храброй после распада СССР оказалась Coca-Cola, чья продукция не нуждается в рекламе и является символом вестернизации. В остальном же иностранные инвесторы — PepsiCo, Coca-Cola, Danone — предпочитали покупать уже консолидированные предприятия у российских компаний. Именно так PepsiCo и Coca-Cola поделили между собой российский рынок соков, а Danone вышла на российский рынок со своими йогуртами ближе к концу 2000-х. Интересный пример и с деятельностью корпорации Mars, которая контролирует большую часть рынка кормов для кошек и собак, — у неё нет особых конкурентов, а растущее «поголовье» питомцев гарантирует сбыт продукции.

Исключением из правил, пожалуй, стал автопром, но и в него инвесторы пришли не просто так — им предложили такие условия, от которых они не смогли отказаться.


В 2000-х отечественный автопром представлял собой печальное зрелище, однако спасительницей экономики России является не грузовичок Ford, а реинкарнация полуторки ­­— «Газель» от ГАЗа. Ford и иные автогиганты пришли позднее, когда стало понятно, что российский авторынок растёт.

В общем, спасителями иностранные инвесторы не были ни в 1990-х, ни в 2000-х, ни сейчас. Не станут они спасать Россию и в будущем. Инвестору важны гарантии неприкосновенности его инвестиций, а также их окупаемость. Всё остальное вторично. Однако это не означает, что с иностранцами нельзя договориться.

Россия и инвесторы: рады, но не всем

Китай был интересен иностранным инвесторам дешевизной рабочей силы, что позволяло американским корпорациям экономить на работниках. Геополитическая обстановка тех лет вселяла в Вашингтон уверенность в том, что Китай никогда не станет конкурентом США. Позднее инвесторов стал привлекать ёмкий китайский внутренний рынок. Пекин предоставлял доступ к нему в обмен на локализацию продукции и передачу технологий. Сейчас же, на волне экономической войны США и КНР, оказалось, что из Китая уже не так легко убежать, —  в мире нет настолько привлекательных стран для переноса производств.

Россия столь привлекательными условиями похвастаться не может: численность населения значительно меньше (это не позволяет принуждать инвесторов к передаче технологий), а оттепель в отношениях с коллективным Западом длилась недолго. Поэтому инвесторов в РФ завлекали власть и растущая экономика, гарантировавшая окупаемость инвестиций.

Автомобильная промышленность России является ярким примером взаимоотношений между властью и иностранными инвесторами.

В 2005–2006 гг. на российский рынок пришли Ford и Renault, к которым впоследствии присоединились Volkswagen, HyundaiKia, GM, Nissan, Toyota, альянс PSA Peugeot Citroёn в партнёрстве с Mitsubishi. Государство было заинтересовано в развитии находящихся в депрессии российских автомобильных заводов. Иностранцы должны были обеспечить промышленную сборку иномарок на российских мощностях. Никаких сверхъестественных требований к автогигантам не выдвигали: крупноузловое производство не менее 25 тыс. автомобилей в год и 30%-ная локализация автокомпонентов. Фактически речь шла об «отвёрточной» сборке. В обмен государство предоставляло право льготного таможенного ввоза компонентов по ставке от 0 до 5 % вместо 15 %, а также возможность участвовать в госпрограммах поддержки продаж и доступ к субсидиям и налоговым льготам. И привлечение инвесторов на таких условиях, как утверждает заместитель генерального директора ОАО «АСМ Холдинг» Александр Ковригин в интервью «Эксперт. Online», отбило у них желание локализовывать производство комплектующих и агрегатов в России — их легче было ввезти из-за границы (этому способствовала нулевая таможенная пошлина) и поддержать заказами заводы в странах ЕС. Кроме того, государство не создавало СП с иностранцами, как это делали в КНР, а продавало им заводы. В итоге стратегические решения о направлениях развития автопрома стали принимать не в России, а за рубежом. Результатом стала утрата инженерной и конструкторской школ — НИОКР проводят за пределами России.

В 2012 году Минпромторг ужесточил требования к автогигантам. Для сохранения льгот от них потребовали создать производственные мощности на 300–350 тыс. автомобилей в год и довести уровень локализации до 60 %. Это означало требование построить в России заводы по выпуску двигателей, мостов и коробок передач, а также начать вести НИОКР в стране. Затем наступил 2014 год, последовала резкая девальвация рубля, которая не позволила автогигантам выполнить свои обязательства. Углубление локализации остановилось, но правительство пошло корпорациям на уступки и не стало лишать их льгот.

В 2016 году, когда Россия уже оказалась под санкциями, стало очевидно, что локализацию производства в автопроме необходимо углублять. Для этого перешли к третьему этапу промышленной сборки и решили через индивидуальные специнвестконтракты (СПИК) с автопроизводителями добиться выполнения того, что не удалось в ходе второго этапа. Если не учитывать Hyundai, АвтоВАЗ и Renault, то в среднем локализация производства иномарок в России колеблется в пределах 40 %.

С китайскими автомобилями дело обстояло несколько сложнее. Бытует мнение, что продукцию китайского автопрома изначально признали в России нежелательной и рубили на корню все планы по открытию в стране китайских автозаводов. Понятное дело, что никаких доказательств в пользу гипотезы антикитайского заговора нет. Куда интереснее слова главы Минпромторга Дениса Мантурова, который утверждает, что во взаимоотношениях России и китайского автопрома всё обстоит несколько сложнее:

«Это так и не так [о защите российского автопрома от китайцев. — И. Л.]. Мы не просто отбивались — мы не видели фундаментального стратегического бенефициара, партнёра, который выполнил бы все свои обязательства. Все предыдущие попытки китайских компаний создать производство автомобилей в различных регионах не заканчивались успехом. И это не зависело от нашей позиции: мы не могли запрещать или разрешать. Эта же [речь идёт о подписании 1 августа 2019 года СПИК с HAVAL — дочкой Great Wall, открывшей завод в Тульской области. — И. Л.] компания, ничего не прося, сначала построила завод, а уже потом мы получили официальную заявку на заключение СПИКа для развития проекта. Компания прошла эволюционное и инновационное развитие, а это самое главное для нас. Если коллеги, как написано в заявке, будут выполнять свои инвестиционные и технологические планы, то это будет качественный, хороший партнёр. Конечно, это означает и усиление конкуренции, я с вами согласен. Но далеко не с нашими основными российскими моделями — стоимость машин китайского концерна начинается от 1,5 млн руб.».

В итоге в июне Минпромторг одобрил заявки на 5 СПИК в автопроме, из которых три контракта в автокластере Калужской области — для Volkswagen, альянса Peugeot-Citroёn и грузовиков Volvo.

С каждым из автогигантов шёл торг разной степени эффективности:

  • от Volkswagen пытались добиться локализации коробок передач (пришлось пойти на компромисс и передвинуть локализацию на 2028 год, и то при условии, что нижегородский ГАЗ не окажется под американскими санкциями);
  • альянс Peugeot-Citroёn и Mitsubishi взяли на себя обязательство по созданию новой и модернизации существующей линейки автомобилей Peugeot, Opel и Citroёn и освоению производства двигателей внутреннего сгорания;
  • Volvo в Калуге локализует производство автоматических коробок передач (их в России вообще не производят) и будет выпускать грузовики на газу;
  • калининградский «Автотор» (самый «молодой» автопроизводитель) обязали углубить сборку, дополнив её сваркой и покраской по всем выпускаемым моделям автомобилей;
  • GMАвтоВАЗ проведёт обновление модели Chevrolet Niva.


Последним в уходящий поезд запрыгнула китайская HAVAL (обязалась выпускать в России двигатели, коробки передач и системы управления автомобилем), построившая с нуля в Тульской области свой автозавод, где будут производить кроссоверы и внедорожники. Ориентировочные объёмы производства — 80 тыс. машин ежегодно. Сами автомобили относятся к премиальному сегменту.

В обмен автоконцерны получат доступ к промышленным субсидиям (компенсации утилизационного сбора). Минпромторг планирует, что реализация СПИКов позволит привлечь в автопром 100 млрд рублей частных инвестиций, создать 1400 рабочих мест и обеспечить 523 млрд рублей поступлений в бюджет.

Столь длинный экскурс в автопром автор привёл в качестве иллюстрации того, как менялось отношение государства к инвесторам. От приёма с распростёртыми объятьями государство перешло к требованиям локализации сложных узлов и агрегатов в обмен на субсидии, которые позволяют компаниям повысить свои доходы на российском рынке автомобилей. После 2014 года данные требования стали особенно настойчивыми.

В целом же в рамках СПИК с 2015 года заключено 33 договора на общую сумму 434 млрд рублей. Из них 8 — в энергетическом машиностроении, 7 — в автопроме, 6 — в фармацевтике, 5 — в химической промышленности, 4 — в нефтегазовом машиностроении, 3 — в металлургии и по два в сельскохозяйственном машиностроении, станкостроении, авиационной и медицинской промышленности, производстве насосного оборудования.

А в конце мая 2019 года Госдума одобрила новые льготы для участников специнвестконтрактов, фактически создав основу для перехода к СПИК 2.0. Главное требование СПИК 2.0 не столько создание нового промпроизводства, сколько передача технологий, использование которых в дальнейшем позволит создавать новые разработки и продукцию.

Беларусь и инвесторы: рады лишь друзьям

Если Китай инвесторов привлекал рынком и дешевизной рабочей силы, а Россия — возможностью заработать, то Беларусь не может похвастаться ни первым, ни вторым, ни третьим. Однако у РБ есть другое преимущество: она член ЕАЭС, что позволяет использовать территорию страны для доступа на российский рынок.

Так вышло с украинскими водочниками — после 2014 года они перенесли производство в Беларусь, так как Украина в ЕАЭС не вошла и оказалась под российскими пошлинами — и китайскими машиностроителями — Zoomlion попытался использовать белорусский рынок для возврата в Россию, где упали продажи автомобильных кранов. Ещё один пример — белорусский легковой автопром: российскому АвтоВаз белорусский рынок неинтересен (равно как и иным мировым автомобильным гигантам), а вот китайская Geely предложением Минска заинтересовалась — компанию привлекла возможность выхода на российский рынок и СП, в котором с белорусской стороны участвует БелАЗ. Как утверждает белорусский экономист Ярослав Романук, конечная цель китайцев — заполучить технологии производства карьерных самосвалов, а не продавать белорусам свои легковые машины.

Поэтому привлекает иностранцев Беларусь не столько деньгами, сколько возможностью доступа к рынку России и перспективой получения (кражи) технологий. Как следствие, инвестирование в РБ имеет крайне мало общего с рынком, конкуренцией и защитой права собственности.

Куда большее значение имеют связи: Михаил Гуцериев находится в прекрасных отношениях с Александром Лукашенко, что позволяет ему без проблем развивать свой калийный бизнес. А вот у многих других отношения с властью не заладились: в результате свои активы потеряли «красные директора», а для пребывания в белорусском списке Forbes необходимо быть в прекрасных отношениях с властью (примеры — бизнесмены Алексин, Мошенский и Баскин). Истории Чижа (Баскин в 2016 году тоже попал под раздачу силовиков, но вовремя дистанцировался от Чижа), Тютюнова и ряда других как раз о том, что бывает, если в РБ бизнес решает пойти на конфликт с властью.

Именно приближённые к власти бизнесмены наделяются правом приоритетного вложения денег в наиболее прибыльные секторы экономики. Для них же оставляют и перспективные сферы вложений, в частности добычу полезных ископаемых, используемых в строительстве. В концессию государство согласно передать лишь то, добыча чего является нерентабельной, — железные руды, сланцевую нефть и газ, золото и уран.

Остальным же предлагают либо вложиться в малопривлекательные проекты, либо приобрести активы, которые обременены долгами и социальными обязательствами. Понятное дело, что с позиции государства и работников такой подход разумен, однако так бизнес в страну привлечь не выйдет. Впрочем, автор в данном тексте намеренно не рассматривает вопрос функционирования свободных экономических зон — их исследовал Сергей Маргулис в тексте «Невостребованная свобода. Как использовать китайский опыт повышения эффективности союзных свободных экономических зон».

Иностранцев же пускают лишь тогда, когда они могут принести в РБ новые технологии, например Stadler, либо сбалансировать влияние России, как в случае с Китаем и его проектом «Великий камень». Впрочем, и с китайцами у Минска вышли особенные отношения.

Во-первых, Беларусь не прочь привлечь китайские инвестиции, но не защищать их, примером чего является Брестский аккумуляторный завод «Айпауэр». Его строительство (возводил завод китайский подрядчик) власти сперва поддерживали, а затем, когда политические издержки из-за протестов стали слишком велики, отмежевались и подали на инвестора в суд с требованием о взыскании 5,7 млн белорусских рублей.


Во-вторых, между властью и китайскими инвесторами растёт взаимное недоверие, сказываются истории с некачественным кабелем и электронной «закладкой» на Светлогорском ЦКК, да и сокращение гарантийного срока для возводящегося в Минске стадиона и бассейна с пяти до двух лет.

В результате Китай сокращает кредитование Беларуси: в январе — июле 2019 года РБ погасила 410,9 млн долларов долгов перед КНР, а одолжила 33,4 млн долларов.

В целом приоритетом для инвестирования в экономику РБ обладают (по мере снижения привлекательности) государство в лице госкомпаний или Управления делами президента (контролирует львиную долю экономики), приближённые к президенту бизнесмены (часто выходцы из Управделами), иностранные компании (в том числе из КНР и РФ).


Исключения из этого правила — международные инвестиционные организации по типу ЕБРР. Их преимущество в том, что за ними не стоят конкретные бизнесмены или политики, которые потенциально могут выдвигать политические или экономические требования.

Отдельная история и с российскими инвестициями. По данным Белстата, в 2018 году треть инвестиций в экономику РБ обеспечила Россия (на Кипр пришлось 22,0 %, на Великобританию — 5,8 %, а на Китай — 5,1 %). В период с 2008 по 2017 год количество организаций с иностранными инвестициями в РБ увеличилось с 4880 до 6762. На них трудится каждый 10-й белорус, а сами организации с иностранными инвестициями обеспечивают четверть выручки и треть внешнего товарооборота.

Тем временем белорусские предприятия накапливают долги и государство вместо некогда флагманов экономики получает проблемные заводы, которые не может вывести из кризиса. По состоянию на 1 июля 2019 года суммарная задолженность крупных и средних организаций промышленности (из них ¾ — госпредприятия) составила 63,463 млрд белорусских рублей. Совокупные долги промышленности РБ — это половина всех доходов реального сектора экономики.


Совокупная задолженность по кредитам и займам в промышленности на 1 июля 2019 года составила 42,872 млрд белорусских рублей.

Крупные инвестиции из России стали заложниками не столько экономики, сколько политики. Интеграция МАЗ и КамАЗ не состоялась, интересующий российский ВПК МЗКТ тоже остаётся в государственной собственности, нет подвижек и в полупроводниках — объединение белорусского «Интеграла» и российской «Росэлектроники» дальше планов не продвинулось.

Так что Минск оказался в своеобразном инвестиционном тупике: формально выстроена система по привлечению инвестиций, действует Национальное агентство инвестиций и приватизаций Республики Беларусь, но качественного роста объёма иностранных инвестиций нет. И причины их отсутствия в том, что инвесторам либо предлагается участие в заведомо непривлекательных проектах, либо выставляются заведомо неприемлемые условия. Государство на словах всячески приветствует иностранные инвестиции, а на деле же инвестирование усложнено.

Пока же белорусские предприятия накапливают долги и испытывают большие проблемы с оборотными средствами: на 1 июля 2019 года 30 % крупных и средних предприятий не имели собственных оборотных средств, а 10,7 % были обеспечены оборотными средствами ниже норматива.

Инвестиционная перестройка

Таким образом, к 2019 году стало очевидно, что и России, и Беларуси необходимо создавать новые механизмы по привлечению инвестиций, так как старые либо использованы (в случае со СПИК в России), либо не сработали должным образом.

В России один из элементов привлечения новых инвестиций ­— СПИК 2.0. Второй элемент — соглашение о защите и поощрении капвложений, которые должны распространить режим СПИК на экологические и частно-государственные проекты, а также работу резидентов территорий опережающего развития, свободных и особых экономических зон.

Кроме того, в процессе согласования находится законопроект «О защите и поощрении капиталовложений», который должен объединить в себе положения большинства действующих законов об инвестициях и предложить качественно новые условия для инвестиций. Суть законопроекта в том, что он вводит гарантии неизменности госрегулирования в процессе реализации нового инвестпроекта на сроки 6 лет и выше (12–18 лет при условии реинвестирования прибыли). «Базовый» уровень законопроекта предполагает типовую стабилизационную оговорку, второй уровень — «индивидуальный» — предполагает практически полную защиту инвестора (от санкций и даже «принятия управленческих решений, существенно повлиявших на уровень спроса на продукцию») и даже компенсацию со стороны государства за создание инвестором инфраструктуры. То есть инвесторам намерены предложить то, чего они всегда хотели, — гарантии невмешательства государства в их хозяйственную деятельность.

Изначально предполагалось, что законопроект будет принят в кратчайшие сроки уже до конца весны 2019 года. Однако он «застрял» в правительстве — ведомства не могут согласовать его положения и избавить его от недостатков, в частности недостаточной прозрачности выдачи индивидуальных льгот.

Планируются перемены и в Беларуси, где ещё в феврале 2019 года был опубликован проект Стратегии привлечения прямых иностранных инвестиций до 2035 года. Предполагается, что проект пройдёт обсуждение и будет одобрен до конца 2019 года, после чего стратегия будет реализовываться в 3–4 этапа, под каждый из которых разработают дорожную карту мероприятий. Пока что из текста проекта Стратегии нет примерного понимания того, какие шаги будут предприняты даже на первом этапе, однако в качестве одной из конечных целей власть поставила привлечение по 1,5–1,6 млрд долларов инвестиций ежегодно на первом этапе, а с выходом на второй этап ежегодная сумма привлечённых инвестиций должна вырасти до трёх млрд долларов.

Намечена реформа Национального агентства инвестиций и приватизации, которое создали в 2011 году для проведения совместно с Всемирным банком приватизации восьми предприятий. В итоге агентство не провело ни одной приватизационной сделки — главным препятствием стали расхождения в оценке стоимости активов, оценка государства оказывалась неизменно больше того, на что был согласен инвестор.

Теперь же государство планирует объединить Национальное агентство инвестиций и приватизации с Белорусским фондом финансовой поддержки предпринимателей в Национальное агентство развития. При этом в новом агентстве не будет отдела по приватизации, а задачей новой структуры станет координация оказания господдержки малому и среднему бизнесу.

Работу с инвесторами планируют передать Совету по иностранным инвестициям при президенте РБ, а сам президент будет его председателем. Предполагается, что заседание данного совета состоится ещё до конца года и подобный механизм «общения» позволит государству лучше слушать инвесторов.

Кроме того, власть готовит план развития отстающих регионов, в который войдут 280 проектов и 224 инвестиционных предложения (фактически бизнес-идеи). При этом только на 100 ключевых проектов потребуется 4 млрд долларов. 90 % затрат, как предполагают власти, должны взять на себя белорусские частные инвесторы, а оставшиеся 10 % — иностранцы.

В целом, как видно из намерений правительства Румаса, пока особых перемен в инвестиционное законодательство власти Беларуси вносить не планируют. Развитие по-прежнему осуществляется с опорой на собственные силы и собственные средства, которых, очевидно, не хватает.

***

Фактически Россия находится в преддверии полной перезагрузки инвестиционного законодательства. Инвесторам планируют предложить такие льготы, которым позавидовали бы их коллеги в середине 2000-х. Главное требование — передача технологий и локализация производства в России в обмен на страховку от повышения налогов и сборов, а также субсидии и заказы. И если после принятия данных мер не будет качественного роста объёма инвестиций, то станет очевидно, что дело отнюдь не в инвестиционном климате и не в законодательстве, а в нежелании крупных компаний инвестировать деньги в Россию и тенденции устойчивого сокращения инвестиционных потоков в глобальном масштабе. В 2018 году по сравнению с 2017-м привлечение прямых иностранных инвестиций в мировую экономику сократилось на 19 %, до 1,2 трлн долларов, а если сравнивать 2018 год с 2015-м, то инвестиционные потоки сократились в 1,6 раза.

В то же время стоит признать, что надежды на инвесторов зачастую свидетельствуют о неспособности страны самостоятельно создать производство и разработать технологию или же о проблемах с развитием банковской системы, чья задача — компенсировать отсутствие инвестора дешёвым долгосрочным кредитом.

И парадокс российской действительности в том, что в стране полно денег: лишь к маю 2019 года профицит доходов федерального бюджета вырос до 683 млрд рублей, которые правительство изъяло из экономики для обеспечения своего спокойствия, фактически поддержания той самой стабильности, которую пытаются изменить к лучшему, привлекая инвесторов. В 2018 году только свободные средства банков и нефинансового сектора приблизились к шести трлн рублей, профицит федерального бюджета достиг 2,2 трлн рублей, а золотовалютные резервы — 470 млрд долларов.

При этом банкиры сетуют на то, что дешёвый кредит невозможно обеспечить из-за особенностей денежно-кредитной политики (высокая инфляция и, соответственно, учётная ставка ЦБ), вызванных структурой российской экономики, а представители промышленности не могут изменить структуру российской экономики из-за отсутствия дешёвого кредита и денежно-кредитной политики. Получается замкнутый круг, из которого невозможно выбраться с помощью иностранных инвестиций. Рост необходимо обеспечивать за счёт накопленных ресурсов.

А пока что выходит обескровливание экономики правительством ради своего спокойствия, рост доходов банков при одновременной волне банкротств различных предприятий — от «Тракторных заводов» до Антипинского НПЗ и саратовской «Тролзы». Вместо промышленного капитала усиливается финансовый, который в условиях России должен кредитовать промышленность.

Отличия российской и белорусской инвестиционной политики объясняются вполне объективными причинами. Россия больше, её капитализм ближе к рыночному, соответственно, она пытается использовать рыночные механизмы для привлечения иностранных инвестиций и обладает для этого ресурсами (например, может в интересах экономического роста в среднесрочной перспективе отказаться от сиюминутного поступления налогов). Поэтому инструментарий, который использует Россия для привлечения инвестиций, похож на меры, применяемые Китаем для принуждения ТНК к передаче технологий, с той лишь разницей, что у Китая получалось объективно лучше в силу невероятно ёмкого рынка и высоких темпов экономического роста.

Белорусская же экономика крайне далека от рынка, её масштабы невелики, а госполитика, во главе которой стоит обеспечение стабильности и высокой занятости во что бы то ни стало, явно отталкивает иностранных инвесторов.

Приоритет в РБ для инвестиций отдаётся белорусским компаниям, чьи владельцы приближены к первому лицу государства. Так обеспечивается стабильность властной системы и зависимость бизнеса от политики, где главным арбитром и распределителем экономических благ является Александр Лукашенко.

Однако собственных средств Беларуси не хватает для развития промышленности. Совокупная задолженность по кредитам и займам в промышленности на 1 июля 2019 года составила 42,872 млрд белорусских рублей. Государственный долг Беларуси с гарантиями на 1 августа 2019 года составил 23,7 млрд долларов — 39,2 % ВВП (законодательный норматив задолженности — 45 % ВВП).

В июле 2019 года глава Совета Республики Михаил Мясникович заявил, что Беларусь не должна закрывать глаза на вывод российскими компаниями прибыли из страны, хотя и признал, что подобные действия не нарушают законодательства. Поэтому обратная сторона любых иностранных инвестиций — вывод прибыли от данных инвестиций, что в масштабах РБ может быть вполне ощутимым. Если в период с 2002 по 2009 год изъятие инвестиций колебалось в пределах от 24,2 до 81,6 % от валового притока ПИИ, то в 2010–2018 гг. сократилось до 10 %, т. е. деньги преимущественно реинвестировались в дальнейшее развитие бизнеса в Беларуси.

Фактически сложилась парадоксальная ситуация: РБ не спешит открывать свой рынок для инвестиций, но при этом активно заимствует деньги, наращивая долги, в то время как Россия работает с инвесторами, избегая наращивания задолженности. Наращивание долгов не сможет длиться вечно: предприятия уже испытывают серьёзные проблемы с оборотными средствами, что ухудшает их положение в условиях углубления интеграции в рамках ЕАЭС и Союзного государства.